Вы на странице: ГлавнаяСатья СаиКниги

СКАЗАНИЕ О ГОСПОДЕ РАМЕ

Главы 9-16 из 32


Начало
Об этой книге
Скрытый смысл
Глава 1   Рама - принц и принцип
Глава 2   Царский род
Глава 3   Да пребудут бесплодными его чресла
Глава 4   Сыновья
Глава 5   Гуру и ученики
Глава 6   Зов и первая победа
Глава 7   Завоевание Ситы
Глава 8   Вызов на бой
Глава 9   Приготовление к коронации
Глава 10  Два желания
Глава 11  Вместе с Лакшманой
Глава 12  Сита настаивает и побеждает
Глава 13  Уход в изгнание
Глава 14  На пути в лес
Глава 15  Среди святых обителей
Глава 16  Мрак над Айодхьей

Рама и Хануман

Глава 9

Приготовление к коронации

   Тем временем царевич из Кекайи, дядя Бхараты по материнской линии, подошел к Дашаратхе и сказал, что прошло уже много времени, как он покинул свое царство. "Мой отец ждет меня, он хочет, чтобы я вернулся. Он был бы очень рад присутствовать здесь на этих празднествах. Он ведь до сих пор ничего не знает о женитьбе Бхараты и будет очень огорчен, когда услышит, что свадьба его внука уже отпразднована - без него. Это огорчение можно в какой-то степени рассеять, если Бхарата поедет сейчас со мной; мы устроим там праздник, который принесет моему отцу радость и удовлетворение."

   Дашаратха посоветовался со своими женами и призвал к себе Бхарату. "Сын! Твой дядя по матери Юдхаджит просил меня еще в Митхиле отпустить тебя с ним в его царство. Но я не дал согласия. Теперь я узнал, что твой дед очень хочет увидеть тебя. Поэтому готовься отправиться в путь вместе со своим дядей." Так решил Дашаратха. Бхарата сказал: "Отец! Хорошо было бы, если бы и Шатругна поехал с нами." Были отданы необходимые распоряжения, и оба брата вместе со своими женами отправились в Гиривраджу.

   Бхарата вместе с женой покинул Айодхью, движимый чувством уважения к старшим. Против отцовского повеления не было представлено ни единого довода, не было высказано ни единого возражения. Бхарата был наделен высоким интеллектом, к тому же он умел безупречно владеть собой, своими чувствами и желаниями. Путешествие Бхараты, Шатругны и их жен прошло успешно, и они прибыли в столицу Кекайи Гиривраджу. Дед был счастлив увидеться с ними, он приласкал их, расспрашивал о здоровье и благополучии обитателей Айодхьи. Он заметил, что прибывшие выглядят усталыми после долгого пути и настойчиво просил, чтобы они отдохнули. Он проводил их в отведенные для них покои. Со времени их приезда он обращался с ними заботливее и ласковее, чем с собственными детьми и внимательно следил, чтобы исполнялись все их желания.

   Несмотря на неусыпные заботы деда о том, чтобы им было удобно и радостно, братья все время ощущали какое-то скрытое беспокойство; скоро они поняли, что не могут переносить разлуку со своим престарелым отцом и Рамой, который был самим дыханием их жизни. Они постоянно говорили между собой только о Дашаратхе и Раме. Тревога о здоровье и благополучии отца все время, помимо их воли, терзала их и лишала душевного покоя.

   Пока братья отдавались этим чувствам в Гириврадже, в Айодхье в жизни Дашаратхи не было такой минуты, когда бы он не тосковал о сыновьях. Без них он ощущал пустоту. Он без конца задавал себе вопрос:

   "Зачем я только отпустил их от себя? О, как бы было хорошо, если бы я не согласился на их отъезд!"

   Четверо сыновей были для Дашаратхи все равно что четыре руки. Теперь ему казалось, что две из них оторвались. Однажды Рама заметил, что отец погружен в мысли о разлуке с Бхаратой и Шатругной. Он подошел к нему, сел рядом и с такой нежностью стал говорить с ним, что Дашаратха почувствовал себя счастливым. Рама был необычайно ласков. Как бы грубо с ним ни говорили, он выказывал в ответ лишь мягкость и приветливость. Если другие причиняли ему боль или доставляли неприятности, он никогда не помнил зла. Он искал лишь случая, чтобы проявить доброту и услужить другим. Как только он находил время, он обсуждал со старыми монахами, почтенными браминами и мудрецами кодекс правильного поведения и моральных норм. Простыми и ясными словами он раскрывал тайны ведийской мысли и, как обыкновенный ученик, ставил перед пандитами вопросы, требующие разъяснения. Старцы и ученые, глубоко постигшие Веданту и философскую мудрость, приходили в восторг от тех суждений, которые высказывал Рама по сложным проблемам, им же самим поднятым. Они на тысячи ладов хвалили его ум и ученость.

   Рама начинал разговор со своими подданными до того, как они сами были готовы обратиться к нему - так горяча была его любовь к ним. Он дружески расспрашивал об их благополучии и был полон симпатии к ним. Поэтому и подданные любили его как самого верного друга и дорогого родственника и уважали его за его искренний интерес к ним. Рама строго следовал жизненным правилам, диктуемым древней традицией, несмотря ни на какие неудобства и препятствия, с которыми ему приходилось сталкиваться. С кем бы он ни говорил, на лице у него всегда была чарующая улыбка, веселый огонек в глазах и неизменная мягкость в тоне и словах. Никто никогда не замечал ни малейших следов гнева, недовольства, отчаяния или ненависти на его лице.

   Он воплощал собою сострадание и отзывчивость. Он всегда готов был прийти на помощь тем, кто подчинял свои желания долгу. Недостойные склонности, добычей которых легко становились члены царских семей, были ему глубоко чужды. Он не был жертвой дурных привычек - болтливости и праздности. Напротив, если кто-то демонстрировал перед ним силу своих доводов в споре, он никогда не позволял себе приводить более умные и веские аргументы и тем самым ставить собеседника на место. Он не был подвержен ни телесным недугам, ни душевному расстройству. Рама легко распознавал нужды людей, и еще до того, как они обращались с ними к правителю, он, получив позволение Дашаратхи и поставив в известность министров, откликался на жалобы подданных и удовлетворял их просьбы. Дашаратха никогда ему в этом не препятствовал; наоборот, он с готовностью шел навстречу всем по желаниям Рамы. Рама обращал пристальное внимание на малейшие детали в управлении страной и принимал меры, чтобы запутанные дела и трудные проблемы, подобные уже решенным, не возникли вновь. И еще одно качество было присуще Раме: он никогда не заявлял заранее о своих планах или намерениях. Пока они окончательно не созрели и не оформились в его голове, никто о них не подозревал. Его недовольство, возмущение или чувство удовлетворения никогда не были беспочвенными. Приняв решение, он никогда не медлил; он не позволял себе отвлекаться на посторонние дела и никому не давал ввести себя в заблуждение. Обладая такими высочайшими достоинствами. Рама сиял во славе. Дашаратха приходил в восхищение, видя, каким праведным путем завоевывает Рама любовь и уважение народа. Он слышал от министров, жрецов и многих других людей о растущей популярности Рамы, и это наполняло Дашаратху великой радостью.

   Однажды ночью махараджа почувствовал жажду, ему захотелось выпить немного воды; он не стал беспокоить спящих цариц и сам налил себе в маленькую чашу воды из кувшина, стоящего у кровати. Когда он пил, он почувствовал, что в его руке нет твердости: пальцы дрожали! Больше он уже не смог заснуть. Множество мыслей пронеслось в его голове, и он осознал, что старость приводит к бессилию. Дашаратха решил, что не должен более управлять своим царством. Любая попытка властвовать над людьми, когда утрачена физическая мощь и ослабела воля, когда нет уверенности в собственных силах, может обернуться беспорядками и бедствием. Он считал минуты до наступления рассвета, чтобы сообщить о своем решении министрам. Наконец ночная тьма рассеялась и пришел день.

   Окончив утренние омовения и совершив молитвенный обряд, он приказал придворным созвать министров, жрецов, предводителей каст и сословий во дворец для участия в специальном совете. Подчиняясь приказу царя, все, кого он пожелал видеть, сразу же собрались и стоя ожидали его появления. Дашаратха припал к ногам Васиштхи и рассказал ему о случае, который произошел ночью, и о том, какой поток мыслей он вызвал. Он сказал, что решил переложить бремя царской власти на Раму. Он просил, чтобы этот шаг не вызвал никаких возражений. Он хотел, чтобы для осуществления его плана все приготовления были сделаны как можно быстрее.

   Главный министр Сумантра объявил о решении царя всем собравшимся - министрам, придворным, горожанам, браминам, жрецам и пандитам, которые приняли это известие с радостным одобрением. Они восклицали: "Субхам; Субхам!" (О, как прекрасно! На нас снизошло большое счастье!) Их возгласы и рукоплескания эхом отдавались в небесах. Васиштха поднялся со своего места и сказал: "Царь! Ничто не должно тебя тревожить. Рама, как никто другой, подходит для этой ве ликой роли. Однако мы могли бы позволить себе несколько повременить с этим событием и отпраздновать его со всей торжественностью, пригласив всех тех, кого бы мы захотели здесь видеть. Я считаю, что следует подождать месяц или два, чтобы коронация Рамы совершилась со всей грандиозностью и великолепием."

   Но Дашаратха воскликнул: "Махатма! Знания твои беспредельны, ты - всеведущ. Когда царь теряет силу, он не заслуживает того, чтобы удерживать бразды правления в своих руках. Нет ничего хорошего, когда ослабевший к старости правитель продолжает с упорством держаться за свой трон. Это говорит о корысти, притаившейся в его сердце. Если бы я, понимая все это, оставался у власти, я изменил бы долгу, который столь ясно осознаю. Прости меня, но не пытайся отложить эту церемонию! Позволь мне объявить Раму Ювараджей (законным Престолонаследником) в течение последующих двух или трех дней." Так молил Дашаратха в великом смирении и с глубоким почтением.

   Васиштха поднял Дашаратху с колен и благословил его. Он сказал: "О Царь! Женитьба Рамы тоже совершилась так поспешно! Она упала с небес как Милость Божья! Народ твоей страны, твои подданные не имели возможности разделить радость этого, так быстро происшедшего события. Если решение о Коронации и ее праздновании будет принято так же внезапно, это огорчит и обидит не только властителей многих стран на этой земле, но, более того, это будет источником большой печали для братьев - Бхараты и Шатругны. И Джанака, который стал теперь твоим родственником и другом, не сможет присутствовать при коронации. Я считаю поэтому, что ты должен серьезно обдумать все эти обстоятельства, прежде чем назначить точный день церемонии."

   Поднялся главный министр и сказал: "Пусть простит меня достопочтенный наставник царской семьи! Решение царя оценили и приняли все присутствующие. Рамачандра, как говорит само его имя, подобен Луне, которая гонит палящий зной и сохраняет для всех покой и прохладу. Он утишает боль, вызванную ненавистью, злобой, жадностью и завистью. Не следует откладывать провозглашение Рамы Ювараджей по какой бы то ни было причине. О царь! Мы просим тебя уже сейчас отдать необходимые распоряжения. Я молю тебя об этом от имени всего твоего народа."

   Поскольку царь и главный министр так настойчиво просили Васиштху, тот не мог более держаться своей позиции. Он сказал, что необходимо узнать, что сам народ думает об этом. Тогда Дашаратха встал и охватил единым взглядом всех собравшихся - министров, горожан, пандитов, священнослужителей и других участников большого совета. Все они шумно приветствовали благородное решение, и звук их голосов был подобен грому! Посреди этого всеобщего волнения один горожанин, принадлежавший высокому сословию, встал и воскликнул:

   "Махараджа! Могущественные властители твоей династии заботились о нас, подданных, как о своих детях! Царство Кошала достигло процветания и мира благодаря любви и заботам потомков Икшваку. Твой старший сын Рама богат добродетелями, он свято верен идеалам справедллвости и своим героизмом не уступает Царю Богов; кроме того, он наделен способностью управлять всеми тремя мирами. Это поистине счастье для нас, что ты выдвинул идею короновать его как Ювараджу. Не сомневайся в том, что для нас это - знак счастливой судьбы."

   Поскольку горожанин говорил так от лица всех подданных государства, Дашаратха обратился к собравшимся: "Уважаемые члены большого совета! Я в течение всех этих лет управлял царством, идя путем, проложенным моими предками, и обеспечивал его благоденствие и процветание всеми доступными мне средствами, искренне желая принести пользу всему миру. Всю мою жизнь я провел под сенью белого балдахина, находящегося над моим троном. Теперь я состарился. Я понял, что жизненные силы покинули мои члены. Этому ослабевшему телу нужно дать возможность отдохнуть. Я принял это решение. Управлять царством - трудная задача, ответственная миссия, требующая полного подчинения Дхарме, или Праведности. В ходе правления придерживаться Дхармы и не порывать с ней может только тот, кто постоянно и неотступно следует своей Садхане и кто способен осуществлять строгий контроль над чувствами. Я нес это бремя так долго, что полностью истощил свои силы. Если вы одобряете и поддерживаете мой план, я изложу вам его более подробно. Я никогда не стану действовать против вашего выбора и ваших желаний.

   Не воспринимайте это как давление на вас, не думайте, что я навязываю вам свою волю, что это - царский указ, которому вы обязаны повиноваться. Я оставляю вам свободу выбора и суждений. В случае, если у вас возникнут другие, лучшие предложения, вы имеете полную возможность представить их нам для открытого и беспристрастного обсуждения. Поэтому посовещайтесь между собой и доложите мне до наступления ночи, на чем вы порешили."

   Еще до того, как Дашаратха закончил свое обращение, все собрание забеспокоилось и пришло в волнение, как стая павлинов под затянутым тучами небом, готовым разразиться грозовым ливнем! Все громко выражали свое согласие, выкрикивая слова благодарности и радости: "Твое желание - это наше желание! Никакой другой дар нам не нужен! Вручи нам этот подарок! О, это поистине великое счастье! Замечательная удача! Юварадж Рамачандраджики! Джей! Джей! Дашаратха! Рама!" Шумные одобрительные возгласы сотрясали небесный свод. Наблюдая всеобщее ликование подданных, Дашаратха почувствовал, что к его радости примешивается некоторое смущение и беспокойство.

   Он стоял, пораженный этим стихийным и искренним взрывом преданности и любви. Овладев через некоторое время собой, Дашаратха устремил взор на собравшихся и начал говорить. "Члены совета! Для меня нет ничего важнее, чем принять ваши пожелания как выражение воли народа. Я без колебания короную Раму как Ювараджу. Но у меня появились некоторые сомнения. Сказав вам о них, я хочу, чтобы вы меня успокоили. Мне очень важно, чтобы я был удовлетворен правдивостью и непредвзятостью ваших оценок. Дело в том, что когда я готовился вынести на обсуждение совета предложение о коронации Рамы как Ювараджи, даже до того, как я заговорил об этом, вы заявили, что я должен короновать его без колебаний, ибо он обладает безграничными способностями управлять царством. Если смотреть фактам в глаза, становится ясным, что вас не во всем удовлетворяет мое правление, или вам кажется, что некоторые из моих законов направлены против ваших интересов и потребностей? Или, может быть, я пытался противостоять Дхарме? Или вы так жаждете коронации Рамы как Ювараджи из-за того, что сомневаетесь в моей способности руководить вами во имя вашего блага? Я призываю вас честно и безбоязненно указать мне на ошибки и пробелы, которые я допустил. Я буду лишь приветствовать это откровенное признание."

   Сразу же поднялся один из предводителей сословий и ответил: "Способности и ум Рамы невозможно описать. Но ты, о царь, равен Богу Богов и наделен тем же божественным состраданием, что и Шанкара, и той же готовностью даровать подданным все, о чем они тебя просят. Ты подобен Вишну в своей способности защитить нас. Было бы низкой и подлой неблагодарностью оклеветать твое царствование. Те, кто могли бы сделать это - страшные грешники. Ты пришел к своему решению только потому, что желаешь нам добра и всей душой стремишься сделать нас счастливыми. Мы беспрекословно подчиняемся твоему приказу." При этих словах Дашаратха повернулся к верховному жрецу: "О величайший из браминов! Ты слышал выражение народной воли. Не откладывайте далее. Приготовьте все необходимые предметы и ритуальные принадлежности для церемонии коронации, - распорядился Дашаратха, охваченный нетерпеливым возбуждением. - Воздвигните, как то предписывают священные тексты, особое ограждение и высокий помост для сопутствующих обрядов и размещения предметов культа и отведите место для сооружения жертвенных алтарей."

   Он упал к ногам святого наставника Васиштхи, прося его возглавить приготовления к церемонии. "Учитель! Присутствовать будут все, кто сможет это сделать. Не станем откладывать, ожидая тех, кто должен приехать издалека. Они разделят нашу радость, когда узнают, что Рама коронован. Не посчитай, что важной причиной для перенесения церемонии является необходимость пригласить правителя Кекайи или Джанаку и ожидание их прибытия. Дай соизволение совершить священный обряд коронации как можно раньше", - он просил и молил, склонясь перед Васиштхой с молитвенно сложенными ладонями.

   "Махараджа! - ответил Васиштха. - У меня уже все готово; мы сможем начать, как только ты пожелаешь. Я распорядился, чтобы сто священных кувшинов, шкура тигра, закрытое жертвенное место со всеми его атрибутами, предметы для ритуального поклонения, перечисленные в священных книгах, травы и цветы, чтоб все это было приготовлено к рассвету завтрашнего дня. Я дал указания, чтобы все четыре рода вооруженного воинства были в лучшей форме, а также чтобы слон Шатрунджая, обладающий всеми Божественными приметами, упомянутыми в Шастрах, был украшен с особой пышностью; Белый балдахин царской власти и флаг царской династии будут внесены во дворец. Нами уже выбран благоприятный момент: церемония свершится завтра." Когда Васиштха объявил эту добрую весть, народ пришел в состояние экстаза, чувство благодарности переполняло сердца людей, и они ликовали от восторга.

   Дороги были тщательно подметены и очищены, их разрисовали искусными и причудливыми узорами, такие же рисунки появились на стенах и фасадах домов, выходящих на улицу, всюду повесили гирлянды, над улицами появились празднично разукрашенные арки, были раскинуты навесы и тенты. Каждый горожанин трудился, и каждый чувствовал себя счастливым. Весь город работал быстро и увлеченно. Брамины и знатные горожане распрощались с Дашаратхой и вышли из дворца, и это был настоящий поток веселого возбуждения и радостных голосов. Министры и Васиштха проследовали во внутренние залы дворца вместе с царем. Дашаратха послал за Рамой и, встретив его в зале для торжеств, стал объяснять ему все подробности церемониала и ритуала, связанные с коронацией. Царь напомнил ему, что он должен быть готов до рассвета, и описал те предварительные обряды, которые ему надлежало совершить. Лакшмана услышал новость; он бросился к Каушалье, матери, чтоб передать ей радостную весть и поделиться с ней своим восторгом. Она не могла скрыть своего счастья; она с нетерпением ожидала, когда Рама появится перед ней. Оставалось уже совсем мало времени. Весь город находился в напряженном ожидании и возбуждении. Жители деревень, расположенных за много миль, и даже тех, что находились в соседних государствах, узнали об этом очень скоро, ибо добрые вести распространяются с необычайной быстротой. И никто не ожидал соседа; едва только кто-то узнавал новость, он тотчас спешил в столицу. Людской поток заполнил все дороги, ведущие в Айодхью, и превратился в бурное море.

   Рамачандра слушал подробные разъяснения Дашаратхи, но не отвечал ему, его чувства не могли уместиться в словах. Он не мог выразить тех мыслей, что проносились в его уме, и стоял молча. Тогда Дашаратха обратился к нему: "Сын! Почему не вижу я в тебе признаков радости? Ведь завтра ты будешь коронован как Ювараджа! Разве тебе не хочется стать Ювараджей? Или, может быть, я вижу на твоем лице выражение беспокойства и страха из-за того, что мы возлагаем на тебя бремя царствования?" Несмотря на долгие расспросы и ласковые призывы, Рама по-прежнему стоял перед царем молча будто язык его был связан. Наконец он сказал: "Отец! Я не пойму, отчего ты действуешь с такой поспешностью. Моих дорогих братьев - Бхараты и Шатругны - нет с нами. Дед - далеко отсюда и никак не сможет прибыть вовремя. Властелины других государств, царевичи, правители, подвластные тебе - всем им нельзя будет принять участие в коронации. Мне тяжело, когда я думаю о том, как сильно мы огорчим и разочаруем такое большое число людей. Трудно принять мысль о торжественном празднестве, когда столь многим будет причинена боль!" Прося простить его за эти чувства, Рама припал к ногам Дашаратхи.

   На слова Рамы ответил Васиштха: "Рама! Все эти возражения уже высказывались нами. Не думай, что мы спокойно приняли волю царя. Мы обсудили все "за" и "против", мы выслушали мнение народа прежде, чем пришли к окончательному решению. Не поднимай вновь эти вопросы; уважь желание царя. Коронация и помазание должны свершиться завтра. Тебе надлежит еще принять несколько обетов. Ты не должен лежать на мягкой постели; тебе и Сите следует соблюдать строгий пост. Когда займется день, ты и Сита, умастив головы священными маслами, совершите ритуальные омовения. И именно в это время благодатная звезда Пушья, выбранная астрологами для священного ритуала, засияет на небе. А теперь - возвращайся в свой дворец и оставь всякие сомнения."

   Как только наставник закончил свою речь, Рама припал к его ногам и, низко поклонившись отцу, проследовал в свой дворец, сопровождаемый Сумантрой, преданным министром. Теперь он уже не колебался. Он сообщил новость Сите и спешно направился в покои своей матери. Он склонился перед нею. Она бережно подняла его и, преисполненная радости, нежно приласкала. Она наказала ему передать в дар браминам, как знак благодарности, лучших коров, которых она держала для этого случая, и чьи рога она увила богатыми украшениями. Она велела ему раздать народу множество различных даров. Лакшмана и его мать, Сумитра, были здесь же. Каушалья усадила Раму рядом с собой и, вытирая текущие ручьями слезы радости, сказала: "Сын! Я долго ждала этого бесценного дня, и мое страстное желание осуществилось. Я счастлива. Моя жизнь приобрела смысл. О самое дорогое мое сокровище! Мой золотой сын! С завтрашнего дня ты - Ювараджа! Живи долго! Правь царством! Пусть благоденствие народа всегда будет твоим идеалом; пусть твое царствование будет счастливым и мирным и согласуется с требованиями справедливости и морали; храни незапятнанной свою честь и поддерживай добрую память и славу царей этой династии; добейся мощи и величия еще больших, чем те, которыми обладает твой отец. Когда ты достигнешь всего этого, я буду чувствовать, что жизнь осуществила мои надежды и что мои обеты, посты, бодрствования принесли плоды."

   Каушалья, мать, ласкала Раму, гладила его кудри и произносила нежные слова благословения. Она давала ему много ценных советов, к одному из которых Рама отнесся с особым вниманием. Он шутливо обратился к Лакшмане, невинно поддразнивая его: "Брат! Скажи-ка, в каком царстве живет Раджьялакшми, мечтающая о таком красавце, как ты?" Лакшмана, вспыхнув, поспешно ответил: "Брат! Я не желаю вступать в брак ни с какой Раджьялакшми. Только в твоем царстве я буду чувствовать себя счастливым, выполняя любые ответственные обязанности, которые ты мне доверишь." С этими словами он припал к ногам Рамы!

   Тот отвечал: "Лакшмана! Ты - мое дыхание. А потому половина ответственности в управлении государством ложится на тебя. Так что приготовься к тому, что тебе придется носить, как и мне, драгоценности и царственные одеяния. Ты возьмешь на себя половинную долю моего бремени, моего счастья, моей славы и успеха. Ты владеешь половиной доли во всем, что я есть, и во всем, чем я буду."

   Когда Рама произносил эти слова, Сумитра лила слезы и благословляла Раму и Лакшману. Она сказала: "Рама! Любовь, которая соединяет тебя и Лакшману, приносит мне огромное счастье. Моему сыну не нужно более высокое положение, чем быть твоим слугой. Если он сможет навсегда сохранить твою любовь и привязанность, этого для него довольно." Услышав эти слова, Рама припал к ногам Сумитры и Каушальи и, поднявшись, направился в свой дворец. Лакшмана сделал то же и последовал за Рамой. В полночь Рама приступил к исполнению обетов ритуального поста. Он лег на циновку, сделанную из священной травы куша.


Глава 10

Два желания

   Город полнился звуками ведийских гимнов. В золотых кувшинах слуги принесли воду из священной реки Сарайю для ритуального омовения Рамы и Ситы. Пандиты возносили к небесам молитвенные песнопения, призывающие богов даровать благословение будущему Радже. Волшебная гармония мелодий проникала в самое сердце.

   Мантара, служанка Кайкейи, возвращаясь вечером во дворец госпожи, заметила, что народ охвачен радостным возбуждением. Окликнув одного из прохожих, она узнала, что причина всеобщего ликования - приближающаяся коронация Рамачандры. Она увидела также снующих повсюду служанок из дворцов Каушальи и Сумитры, одетых в белоснежные сари и украшенных драгоценными жемчугами. Она была не в силах вынести это зрелище. По ее телу побежали жгучие мурашки, будто ее жалили тысячи скорпионов. Она помчалась во дворец Кайкейи и, обнаружив, что царица уже удалилась во внутренние покои, поспешила к двери опочивальни и пронзительно закричала: "Госпожа! Госпожа! Открой дверь! Неотложное дело! Твоя жизнь в смертельной опасности! Грядет великое потрясение!" Услышав этот нескончаемый и бессвязный поток возбужденных возгласов, царица немедленно открыла дверь и в ужасе воскликнула: "Что случилось? Какая беда с тобой стряслась? Обрушились дома? Что тебя так напугало и встревожило?" "Нет, со мной все в порядке! Но твоя жизнь вот-вот рухнет! Вскоре ты превратишься в нищенку, измученную тяжкими заботами!" - так сказала Мантара. Обливаясь слезами, жестикулируя и гримасничая, она громко причитала, описывая царице ее жалкую участь.

   Кайкейи не могла взять в толк, в чем причина паники, охватившей Мантару. "Махараджа здоров, не правда ли? А Рама, Лакшмана, Каушалья, Сумитра? С ними ничего не случилось? Если это так, и им не угрожает никакая опасность, мне не о чем беспокоиться. Чего я должна бояться? Если с кем-нибудь из них приключилась беда, скажи мне, Мантара! Скажи, не медля!" - царица повернула к себе лицо Мантары и, ласково взяв ее за подбородок, мягко, но настойчиво потребовала ответа. Мантара ответила: "Ничего страшного не произошло ни с кем из тех, о ком ты говоришь. Но они собираются... снести с плеч голову твоего сына!" - и она разразилась душераздирающими воплями. Кайкейи резко возразила: "Ты глубоко ошибаешься, Мантара! Махараджа - не тот человек, который на такое способен! То же самое относится и к Раме, и к Лакшмане, и к моим сестрам - Каушалье и Сумитре. Мои сестры любят моего сына больше, чем своих собственных детей. Твое утверждение говорит о том, что у тебя помутился рассудок, только и всего! Это неправда! Однако ты до сих пор не рассказала мне, что же на самом деле произошло. Успокойся и поведай обо всем по порядку."

   Мантара ответила: "Что произошло? Завтра на рассвете Рамачандру венчают на царствование. Он станет Ювараджей'. Старшая царица, в порыве неудержимой радости, раздает служанкам дорогие шелковые сари и жемчуга! Она велела Раме жертвовать браминам множество коров и горы золота! Все они поглощены приготовлениями к торжеству, а о тебе вовсе позабыли. Я не в силах терпеть эту несправедливость. Я не выдержу этого! Ты наслаждаешься и веселишься, не подозревая, что чаша твоей счастливой судьбы исчерпана до дна! Твое счастье ускользает от тебя! Твой муж и прочие царицы откровенно тобой пренебрегают! Еще немного - и ты превратишься в презренную служанку. Советую тебе быть бдительней, иначе тебе не избежать унижений! Открой глаза! Пора осознать все страшные последствия, которые принесет тебе эта коронация, и начинать действовать. Подумай о тех средствах, которые помогут тебе избежать нависшего над тобой несчастья; оно быстро надвигается!

   Когда Рама станет Ювараджей, вся власть над державой окажется в руках Каушальи, запомни это! Ты будешь плясать под ее дудку, как и все остальные." Хитрая и коварная Мантара, искусно притворяясь, проливала горючие слезы, чтобы убедить Кайкейи. Царица, хотя и тронутая ее страстной привязанностью, отнюдь не была убеждена в правоте ее доводов. Она сказала: "Мантара! Что случилось с тобой? Или ты сошла с ума? Ты говоришь как безумная. То, что Рама станет Ювараджей - огромная удача для всей державы. Опомнись! Вот тебе мое ожерелье в подарок - прими его как знак благодарности за принесенную тобой добрую весть. Будь довольна, радуйся вместе со всеми! Венчание Рамы на царствование наполняет меня, возможно, даже большим ликованием, чем Каушалью. Поистине, я безгранично счастлива от этой новости. Рамачандра привязан ко мне сильнее, чем к собственной матери. Он относится ко мне с большим почтением. Я не желаю слышать слова, пятнающие это чистое любящее создание. У тебя помрачение ума; ты, похоже, лишилась рассудка." Так Кайкейи строго отчитывала Мантару.

   Мантара прикинулась еще более обиженной и оскорбленной. Она изобразила крайнее возбуждение и закричала: "Я нахожусь в здравом уме, а вот твой, похоже, совсем ослабел! Ты пребываешь в беспечности и не способна разглядеть злую судьбу, поджидающую тебя. Ты слепо держишься за старую веру и былые привязанности. Я одна забочусь о тебе и беспокоюсь о твоем счастье и достоинстве. Все остальные притворяются и умело играют свою роль, обманывая тебя. В душе у них давно нет к тебе уважения. Махараджа равнодушен ко всем своим женам, кроме Каушальи - он безумно любит только старшую царицу! Из чистой любезности он, может быть, и говорит тебе иногда нежные слова, но на самом деле он не любит тебя! Ты должна это понять! Эти люди даже не известили тебя о своем решении; им не пришло в голову посоветоваться с тобой; они игнорируют тебя и не имеют к тебе и капли уважения. Слышала ли ты хотя бы словечко о том, что они задумали? Сколько месяцев они, должно быть, уже обсуждают и вынашивают свои планы! Решение о таком важном событии, как коронация, не принимается внезапно; оно не падает неожиданно с неба на голову! Или я не права? Они давно все решили за твоей спиной - молча и тайно.

   Главная зачинщица их заговора - Каушалья", - закончила Мантара. Кайкейи не могла больше сдерживаться. Она гневно вскричала: "Прекрати молоть чепуху, Мантара! Моя сестра не способна на ложь и интригу, она никогда не падет так низко. Ты слышишь меня - никогда! А Махараджа! Он еще более благороден и праведен, чем мои сестры. В нем нет и следа низости, ему неведомо, что такое подлость и хитрые уловки! Скорее всего, они приняли решение о коронации внезапно, имея на то важные причины. Свадьба Рамы тоже была полной неожиданностью для всех, хотя обычно приготовления занимают многие месяцы, не так ли? Значит, и завтрашняя коронация вызвана какой-то срочной необходимостью, почему бы и нет? Я уверена, что махараджа сам сообщит мне причину, заставившую его принять это решение. Ты не удосужилась узнать правду. Ты дала волю воображению и оказалась во власти нелепых домыслов и необоснованных страхов и теперь сомневаешься в честности поступков невинных людей! Не пройдет и нескольких минут, как все прояснится; имей терпение", - так Кайкейи гневно увещевала свою служанку.

   Мантара испугалась, что все ее коварные усилия пропадут даром. Она пустила в ход еще более нечестивые доводы: "Прекрасная госпожа! Задумайся поглубже над тем, что происходит. До моего слуха, когда я хожу по улицам среди народа, доходит многое! На самом деле эта коронация была задумана давно - много месяцев назад. По этой причине Бхарата и Шатругна были удалены из столицы. Все они предчувствовали, что присутствие братьев может вызвать осложнения. И их опасения были вполне обоснованы: когда принцы далеко, кто будет препятствовать коронации? Неужели ты не способна задать себе такой простой вопрос? Когда Дашаратха брал тебя в жены, он дал слово чести, что твой сын станет наследником престола; ты, возможно, забыла об этом, но я прекрасно помню. Царь боялся, что присутствие Бхараты в сложившейся ситуации может воскресить в памяти людей эту клятву, что послужит помехой в осуществлении их плана; поэтому они и отослали Бхарату с глаз долой - погостить во дворце у его деда. Когда коронация свершится, уже никто не сможет повернуть дело вспять. Чтобы проделать этот подлый трюк, они держали все это в тайне от тебя долгое время; пораскинь умом, и ты поймешь, что во всем этом кроется злой и коварный расчет; такие мысли даже не приходят в твою наивную голову - тебе кажется, что "все то золото, что блестит." Они воспользовались твоей глупостью и простодушием. В твоей безрассудной страсти к Раме ты заладила восторженно повторять: "Рама, Рама!" Оставим в покое других - с ними и так все ясно! Но твой драгоценный Рама, которого ты так обожаешь - поделился ли он с тобой своей радостью, поспешил ли к тебе, чтобы сообщить о счастливой судьбе, его ожидающей?"

   Так вероломная Мантара, используя множество хитроумных доводов, омрачала и отравляла ядом своего искусного коварства чистый и незащищенный ум Кайкейи.

   "Во всей этой огромной столице Айодхье найдется ли хоть один человек, кто защитит нас и позаботится о нас? Кто здесь считается с тобой и обращается с тобой так, как ты этого заслуживаешь? Они все объединились против тебя. Ты для них - посторонняя, чужестранка. Они в любой момент могут просто вышвырнуть тебя из Айодхьи - они не остановятся даже перед такой низостью. Махараджа - искусный обманщик и умелый притворщик; входя в твои покои, он говорит нежные и ласковые слова, чтобы удовлетворить свои прихоти, и, добившись своего, удаляется, довольный и торжествующий. Ты не понимаешь, что во всем потакая ему, ты лишаешь себя того высокого положения, которого заслуживаешь! Госпожа! Тебе следует помнить, что царями движет не любовь, а только вожделение. Твой отец прекрасно знал об этом и поэтому долго не соглашался отдать тебя в жены этому старому волоките. Только после долгих пререканий и переговоров, после вмешательства мудреца Гарги твой отец уступил, и сгорающий от страстного нетерпения престарелый правитель вынужден был принять все его условия. Теперь все условия позабыты! Все клятвы и обещания горят ярким пламенем! Твой сын подло обманут! А они спокойно веселятся, забавляясь своей коварной игрой. Стоило уехать твоему сыну, они тут же начали действовать. Зачем устраивать такую спешку? Специально для того, чтобы никто из независимых правителей за пределами царства не смог присутствовать на коронации. Их недалекий ум выдает их с головой! Совершено предательство, продуманное и злонамеренное!

   На коронацию обычно приглашаются все цари и правители соседних государств. Они вынуждены были бы пригласить твоего отца! И он бы во всеуслышание объявил о тех обещаниях, которые давал ему Дашаратха! В этом и состоит их план - немедленно провести коронацию, не ставя никого в известность, а когда дело будет сделано, уже ничего нельзя будет изменить! Именно с этой целью они тайно вынашивали свой хитрый замысел! Я должна тебя предостеречь: будь начеку! Если ты сейчас не вмешаешься, то тебя ждет участь бездомной собаки. Поэтому не медли! Поразмысли над тем, как найти способ, чтобы предотвратить коронацию." Мантара раздувала страсти, пылая гневом и ненавистью. И, наконец, Кайкейи поддалась на ее уловки! Она сказала: "Я слушаю тебя, и каждый твой новый довод кажется мне убедительнее предыдущего. Похоже, ты права! Действительно, нельзя терять ни минуты! Что же мне делать? Скажи мне, и я последую твоему совету."

   Когда своими словами Кайкейи ясно дала понять Мантаре, что ее нечестивая тактика сломила волю царицы, горбунья чуть не лопнула от гордости и торжества. Ее дальнейшие речи зазвучали тверже и увереннее. "Госпожа! Нет нужды тратить время на лишние раздумья. Надежное и сильное оружие, с помощью которого ты завоюешь победу, уже у тебя в руках. Вспомни тот день, когда махараджа, в знак благодарности за помощь, оказанную тобой в минуту смертельной опасности, пообещал исполнить два твоих любых желания. Тогда ты не нуждалась ни в чем, но попросила сохранить за собой право потребовать награду, когда возникнет необходимость. Сегодня пришел твой час, и это обещание сослужит тебе неоценимую службу. Ты можешь попросить исполнить клятву сейчас, не так ли?" Слова Мантары звучали столь ясно и выразительно, что Кайкейи подняла голову и с изумлением посмотрела на служанку, будто видела ее впервые. Она сказала: "О Мантара! Как ты умна! С виду ты - безобразная горбунья, но твои находчивость и сообразительность просто восхитительны! Природа обделила тебя красотой, но возместила сполна этот недостаток выдающимся достоинством ума. Скажи, что я должна просить, и каким образом мне добиться от царя выполнения обещанного?"

   Мантара отвечала: "О госпожа! Первое, что ты должна потребовать от Дашаратхи - это чтобы твой сын был помазан на царство и провозглашен Ювараджей. Второе - необходимо, чтобы Рама был изгнан за пределы державы." Кайкейи выслушала ответ служанки, прозвучавший без малейшей запинки, словно он давно вертелся у нее на языке, и погрузилась в глубокое раздумье. Очнувшись, она произнесла: "Мантара! Возможно, это справедливо - требовать, чтобы был коронован мой сын. Но мой ум не может смириться с тем, что Рама должен покинуть Айодхью. Сама мысль об этом причиняет мне нестерпимую боль." Обессиленная, она упала в кресло. Мантара увидела, что нужно действовать быстро и продолжила атаку: "Госпожа! Сейчас не время давать волю чувствам и впадать в малодушие. Промедление в данном случае недопустимо - оно превратит амброзию в смертельный яд! Ты должна быть сильной, иначе мы не добьемся успеха! Для чудовищного зла, которое они причинили тебе, это - недостаточное наказание. Если ты считаешь, что твой сын должен стать царем, а ты достойна титула царицы-матери, делай так, как я говорю! Иначе я приму яд и расстанусь с жизнью! Пока я жива, я не смогу вынести твоих страданий!" Мантара громко завыла и запричитала, чтобы Кайкейи убедилась, насколько сильна и бескорыстна ее любовь и привязанность.

   Старуха нянчила Кайкейи с самого рождения, она растила и ласкала ее, заботясь о ней и не отходя от нее ни на шаг все эти годы. Царица относилась к горбунье с нежностью и признательностью; она больше не спорила с ней, наоборот, видя, как глубоко ее горе, она принялась утешать и жалеть ее! Она говорила: "Мантара, успокойся! Я поступлю так, как ты пожелаешь, лишь бы ты была довольна. Скажи, что мне делать теперь?"

   Мантара ответила: "Не думаешь ли ты, что, предложив отослать Раму в лес за пределы царства, я не взвесила все причины и последствия? Я пришла к этому выводу после долгих размышлений." Поскольку Кайкейи была наивна и чиста, как дитя, во всех вопросах, касающихся законов государства, Мантара продолжала: "В законе говорится, что полное и беспрепятственное право на власть и собственность царь, вступающий на престол, получает только после двенадцати лет правления, не причиняющего вреда и ущерба подданным. Поэтому надежнее всего, если изгнание продлится не менее четырнадцати лет; когда Рама вернется, у него не будет возможности претендовать на трон; полноправным властелином царства останется твой сын." Мантара заметила, что Кайкейи покорно согласилась со всеми ее доводами: царица была готова требовать от царя исполнения своих желаний. Служанка поспешно произнесла: "Госпожа! Умоляю тебя, не медли! Посмотри на себя! Если царь сейчас придет и увидит тебя такой, как ты есть - тебе не удастся настоять на своем! Ты должна изобразить негодование и бешенство! Разбросай подушки, скомкай простыни и покрывала, сними свои жемчуга и драгоценности и раскидай их по углам; распусти свои косы - пусть твои волосы будут растрепаны и неубраны; действуй так, будто ты решила расстаться с жизнью! Ступай в Дом гнева - туда, куда устремляются царицы, охваченные горем и яростью, - чтобы тот, кто обнаружит их там, лежащими на голой земле, проникся жалостью и состраданием! Ты не можешь в таком виде - разодетая и разукрашенная - явиться к царю со своими просьбами. Притворись, что ты в ужасном отчаянии и только исполнение желаний спасет тебя от гибели. Только это подействует на него и он вынужден будет принять все твои условия. Наберись мужества! Вставай! Сделай первый шаг на пути своей борьбы!"

   Кайкейи, убеждаемая и понукаемая Мантарой, послушно доверилась ей и, в точности выполнив все ее наущения, удалилась в Дом гнева и принялась громко стенать и причитать, оплакивая свою жалкую судьбу и нависшие над ней несчастья. Мантара засеменила вслед за царицей и после того, как двери Дома гнева захлопнулись за ней, повалилась на землю снаружи, как будто не имея понятия о том, чем вызван столь буйный припадок гнева ее госпожи.

   В это время Дашаратха закончил все приготовления к церемонии коронации и, выйдя из торжественного зала, почувствовал, что прежде чем направиться в покои Каушальи, он должен сообщить радостную весть царице Кайкейи; он поспешил к ней во дворец. Служанки, непо движно выстроившиеся вдоль всего прохода, показались царю расстроенными и встревоженными. Дашаратха подивился про себя, что они, должно быть, еще не слышали счастливую новость: иначе их лица были бы озарены радостью! Он пожалел их в душе, что им до сих пор не известно о предстоящей коронации Рамы. Он проследовал прямо в опочивальню, где надеялся увидеть царицу.

   В глаза ему сразу бросились рассыпанные жемчуга, неубранное ложе, валяющиеся на полу груды одежд и украшений. В спальне царил полный разгром и беспорядок. Дашаратха был крайне изумлен и устремился в соседние покои искать царицу. Тогда одна из служанокпривратниц сообщила ему: "Махараджа! Ее Величество Кайкейи Деви находится сейчас в Доме гнева!" Услышав это, царь пришел в сильнейшее расстройство; открыв двери обители скорби, он обнаружил там царицу, распростертую на земле в кромешной тьме, стонущую и рыдающую. Он воскликнул: "Кайка! Что за страшная картина! Чем ты так разгневана? Кто причинил тебе эту боль? Скажи мне, и я сейчас же уничтожу этих злодеев! Я готов на все, лишь бы ты была счастлива! Скажи мне только, чего ты хочешь - я исполню любое твое желание! Твоя радость - это моя радость. Разве ты не знаешь, что ты - самое ценное и дорогое, что у меня есть? Иди ко мне, не мучь меня больше." С этими словами царь склонился к ней и сел с ней рядом; он гладил ее по голове; он говорил ей нежные слова утешения; он снова и снова спрашивал о причине ее горя и скорби.

   Кайкейи содрогалась в приступе неудержимой ярости; она скрежетала зубами от злости и, когда царь попытался приласкать ее, грубо отшвырнула его руки. Она гневно прокричала: "Хватит с меня лжи и притворства! Я так долго верила тебе, тем самым подвергая себя все большим унижениям! Теперь я не доверяю ни единому твоему слову! Я до сих пор не в силах осознать, что ты оказался способен на лицемерную игру! Или это наказание мне за слепую веру в тебя? Иди, отправляйся к своим любимцам, к своим избранникам - зачем ты сидишь здесь рядом со мною? В одном месте ты хранишь то, что у тебя на уме, а язык свой приносишь в другое место! Пусть твой лживый язык находится там же, где твои мысли! Отныне я не намерена внимать твоим притворным речам. Не причиняй мне еще большей боли, возвращайся туда, откуда пришел. Какое дело тебе до того, что случится со мною? Лучше умереть царицей, чем остаток дней тянуть лямку рабыни. Этот день - последний день моей жизни."

   Дашаратха ничего не понял из этого бесконечного потока жалоб, прерываемых всхлипываниями и рыданиями. Он пришел в еще большее смущение, он был потрясен от изумления и испуга. Он придвинулся к царице, снова пытаясь утешить ее и смягчить ее боль. "Кайка! - умолял он. - Что означают твои речи? Я не понимаю тебя. Я никогда не говорю лживых и лицемерных слов, потому что не умею их говорить. Моя мысль всегда в согласии с моим языком - так было и будет всегда; там, где моя любовь - там мои нежные и ласковые слова; мои мысли никогда не искажаются словом; то, что у меня на уме, то и на языке - мой язык просто не может вести себя по-другому! Я не понимаю, как могло случиться, что ты, зная меня столько лет, сомневаешься во мне и в моей искренности! Я умоляю тебя, не продлевай мою пытку, расскажи мне откровенно, что случилось с тобой, что принесло тебе эти страдания и муки? Скажи мне, что произошло! Чем вызвано твое плачевное состояние? В чем причина твоего ужасного отчаяния?"

   Дашаратха долгое время жалобно молил и уговаривал ее, но все напрасно! Царица грубо отталкивала его, резко и безжалостно высмеивала все его слова, не обращая никакого внимания на его ласковые увещевания и настойчивые попытки выведать правду. Она делала вид, что его слова просто перестали представлять для нее какую-либо ценность. Дашаратха был ранен в самое сердце. Не зная, что делать дальше, он позвал Мантару. Она живо устремилась внутрь темных покоев, пронзительно крича и взывая о помощи. Искусно играя свою роль, она бросилась в ноги царю, рыдая и завывая: "О царь! Помоги ей! Спаси мою госпожу!"

   Махараджа был воплощением чистоты и невинности; сам неспособный к двуличию, он не мог даже подозревать о комедии, которая перед ним разыгрывалась. Он боялся, что с его возлюбленной царицей произошло страшное несчастье, и от этого она сделалась столь упрямой и неумолимой. Поэтому он вновь велел Мантаре рассказать ему в точности обо всем, что случилось. Горбунья ответила: "Махараджа! Что мне сказать тебе? Я не имею ни малейшего представления о том, что стряслось с госпожой. Она никому не открыла причину того, что ее так рассердило. Неожиданно для всех, она выбежала из опочивальни и бросилась в Дом гнева. Заметив это, я побежала за нею следом. Я просила и умоляла ее на все лады поделиться со мной своим горем, но она упорно молчала. Она не доверилась даже тебе, так что же говорить обо мне, жалкой старой горбунье? Я видела, что она страдает от безумного отчаяния, это зрелище было невыносимо; я не в силах была дольше на это смотреть! Я боялась, что с нею случится непоправимое, и с надеждой ждала твоего прихода. Если ты не успокоишь ее страдающий ум и не вернешь ей былую радость, ее состояние может стать угрожающим! Она мучается слишком сильно и слишком долго. С каждой минутой ей становится все хуже. Теперь я оставляю тебя с ней."

   Перед тем как удалиться из Дома гнева, Мантара сказала: "Царь! Постарайся как можно скорее обнаружить причину ее горя! Умоляю, найди нужные средства, чтобы привести ее в чувство!" Слова Мантары, ничего не прояснившие, только усилили тревогу царя; вне себя от смяте ния, он склонился над распростертой на голой земле безутешной царицей и сказал: "Кайка! Отчего ты держишь меня во мраке?" Он бережно приподнял ее голову и положил к себе на колени; он продолжал уговаривать ее нежно и ласково, чтобы она открыла ему причину своей мучительной скорби. Прошло некоторое время, и Кайкейи, нарушив свое молчание, наконец заговорила. "Махараджа! Помнишь ли ты тот далекий день, когда во время великой битвы между Богами и асурами ты пообещал исполнить два моих желания?" Дашаратха почувствовал огромное облегчение. Он сказал: "О Кайка! Зачем было терзать и мучить себя по такому ничтожному поводу? Я не забуду о дарах, обещанных тебе, пока в моей груди бьется сердце! Этот обет так же дорог мне, как дорога сама Кайка! Ты - дыхание моей жизни, и клятва, данная тебе - часть моего дыхания!

   Царица! Кто-то причинил тебе вред? Или тяжелый недуг поразил тебя? Или нашелся злодей, который осмелился действовать наперекор твоей воле? Говори! Ради тебя я готов на все; пусть твои обидчики поплатятся жизнью, лишь бы ты снова стала счастлива! Не сомневайся в моей любви! О воплощение прелести! Ты не должна страдать! Разве тебе не известно, что все мое царство у твоих ног, и все, чем я владею, в твоем распоряжении? Все, что ты пожелаешь, будет доставлено тебе из любого уголка моей страны по одному мановению твоей руки, только бы это принесло тебе радость! Поведай мне, чем вызван твой страх, что повергло тебя в такую скорбь? Говори без колебаний, ничего не скрывая и не утаивая! Как солнце разгоняет мглу и туман, так и я рассею тоску и печаль, которые душат тебя!" Так Дашаратха услаждал слух царицы; он держал ее в нежных объятиях, пытаясь утешить и успокоить.

   Кайкейи помнила о тех советах, которые давала ей Мантара; поэтому она решила, прежде чем высказать свои беспощадные просьбы добиться от Дашаратхи клятвенного обещания исполнить ее желания. Чтобы вынудить его дать клятву, она изобразила, что сгорает от страстной и неудержимой любви; она приникла к рукам царя, беззащитного перед ее очарованием, с давних пор плененного ее волшебной прелестью. Она сказала: "Господин мой! Меня никто не оскорбил и не обидел, и никто не нанес мне ни вреда, ни ущерба; я не жажду мести и не нуждаюсь ни в каких сокровищах и диковинах. Однако я должна признать, что то, к чему я стремлюсь так страстно, бесконечно важно для меня; это желание так давно взлелеяно в моей душе, что я могу сказать тебе о нем, если ты поклянешься самым дорогим, что у тебя есть, что исполнишь его!" На ее лице расцвела обворожительная улыбка; видя это, Дашаратха растаял от счастья и, улыбаясь в ответ, поближе придвинулся к Кайкейи, чтобы крепче обнять ее; он сказал: "О моя глупая неразумная царица! И ради такого пустяка ты устроила весь этот переполох, терзая себя и приведя в великое беспокойство других? Слушай, что я скажу тебе: на этом свете у меня есть два самых дорогих существа: среди женщин - это ты, а среди мужчин - это Рама. Вы оба - дыхание моей жизни; ты ведь это хорошо знаешь, не правда ли? Я не могу прожить и дня, чтобы не увидеть его и тебя. Поэтому я клянусь Рамой! Говори, что ты хочешь, и я немедленно исполню твое желание." Кайкейи возликовала: слова клятвы были произнесены, и, говоря их, Дашаратха смотрел ей прямо в глаза и держал ее руки в своих! Она поднялась с земли и выпрямилась; весь ее облик излучал потоки любви: она хотела, чтобы Дашаратха оценил, как благодарна она ему за его доброту и готовность выполнить любую ее просьбу.

   Она спросила: "О царь! Ты поклялся Рамой; ты избрал его как свидетеля своей присяги; правильно ли это?" Она продолжала, отрезая ему все пути к отступлению: "Господин! Ты - приверженец Истины; ты - высочайший среди праведников! Ты наделен безграничным могуществом, силой и славой! В твоей памяти, должно быть, живы события великой битвы между Богами и демонами; и все же позволь мне напомнить об одном из них. В тот день, когда разбушевавшийся демон Самбара пролил море крови, безжалостно уничтожая все на своем пути, ты отчаянно сражался, чтобы сокрушить его. Ты знаешь, какая участь ожидала тебя, если бы не моя преданная неусыпная забота. Не смыкая глаз, выхаживая и оберегая тебя дни и ночи, я вернула тебя к жизни. Ты оценил мою самоотверженность и сказал: "Кайка! Ты вырвала меня из когтей смерти! Я в неоплатном долгу перед тобой! Чем мне отблагодарить тебя? Пусть наградой будет исполнение любых двух твоих желаний! Так я смогу выразить тебе свою бесконечную признательность." Ты пожелал, чтобы я сразу сказала, о чем я мечтаю больше всего на свете! Но я была так счастлива, что ты вернулся ко мне из царства смерти, что считала это самым дорогим и бесценным даром! Тогда я ответила тебе: "Повелитель мой! У меня нет желаний! Мне не о чем просить тебя! Позволь мне отложить свои просьбы до времени, когда в них возникнет необходимость; а пока что сохрани свое обещание в памяти", - так я говорила тебе. Мой ответ чрезвычайно обрадовал тебя! Ты был восхищен, что я добровольно отрекаюсь от даров, и торжественно объявил, что твое обещание останется в силе до самой твоей смерти, и я смогу потребовать награду в любой момент, без всяких препятствий и ограничений. Все эти подробности, надеюсь, свежи в твоей памяти? Ты - величайший в мире монарх. Ты верен данному тобой слову. Поэтому исполни сейчас мои желания, право на которые ты сохранил для меня. Сделай меня счастливой! Я не требую ничего нового. Я только хочу получить то, что мне законно принадлежит. Мне нет нужды напоминать тебе, какой это низкий грех - отбирать подаренные сокровища и отказываться вручить обещанные дары. Если ты скажешь сейчас, что отрекаешься от своей клятвы, для меня это будет страшным оскорблением, равносильным измене и предательству. Я не вынесу унижения и разочарования; в этом случае для меня будет более достойным выходом уйти из жизни, чем нести бремя пора жения и бесчестия. Если муж не способен сдержать слово, данное собственной жене, то может ли у его подданных быть уверенность в будущем и надежда на исполнение их чаяний? Может ли правитель, который опускается до того, что предает свою жену, пользуясь ее доверием, чтобы потом обмануть ее, выглядеть в глазах подчиненных надежным защитником и благодетелем? В законах праотца человечества Ману говорится, что такие неблагодарные люди, уклоняющиеся от истины, не достойны звания монархов. Зачем я вновь и вновь повторяю одно и то же и привожу эти бесчисленные доводы? Если мои желания не будут сегодня исполнены, на рассвете Кайкейи не будет среди живых!"

   Высказав все это, она вновь разразилась стонами и рыданиями. Этот очередной бурный взрыв притворного горя и отчаяния окончательно сразил Дашаратху; он ощутил слабость и полную беспомощность; как беззащитный олень, привлеченный обманными призывными кличами охотников, попадается в расставленные сети, так Дашаратха, опутанный сетями любви, не в силах оторвать взор от содрогающегося в рыданиях тела обожаемой царицы, попался в капкан ее чар и превратился в безумца, лишенного собственной воли. Он стиснул ее руки, исступленно повторяя слова клятвы: "Я исполню все, что ты пожелаешь."

   В тот момент, когда слова торжественного обета слетели с уст царя, стенания прекратились, и Кайкейи устремила на Дашаратху ясный взор своих прекрасных широко раскрытых глаз. Некоторое время она внимательно изучала его лицо, а потом сказала: "О царь! Сегодня я наконец оценила твою бесконечную доброту и честность. Я поняла, что ты не способен нарушить данного обещания." Она принялась горячо превозносить достоинства Дашаратхи. Царь, охваченный любовным трепетом, наслаждался ее сладкими хвалебными речами; он торопил ее, сгорая от нетерпения: "Кайка! Зачем ты медлишь? Проси! Проси все, что пожелаешь!" Кайкейи колебалась, внезапно утратив решительность; наконец, запинаясь, она произнесла: "Отмени назначенную на завтра коронацию Рамы; вместо него пусть будет венчан на царствование мой сын, Бхарата - это мое первое требование. Рама, простоволосый и облаченный в оленью шкуру и одежды отшельника из бересты, должен покинуть Айодхью и удалиться на четырнадцать лет в джунгли Дандака, чтобы стать лесным жителем. Это мое второе желание. Бхарата будет полноправным престолонаследником, и никто не сможет этому воспрепятствовать! Рама должен быть немедленно отправлен в джунгли, причем, чтобы произошло это на моих глазах! Исполни эти два желания и сохрани незапятнанными честь и достоинство своего рода, в противном случае приготовься к тому, что Кайкейи осталось жить лишь считанные мгновенья!" Сказав это, она выпрямилась и застыла, став похожей на демоницу, и диким и неподвижным взором уставилась в одну точку.

   Дашаратхе показалось, что тысячи тяжелых стрел пронзили его и пригвоздили к стене. Или это только сон? Кто требует от него такие дары - Кайкейи или кровожадное чудовище? Или все это - страшное наваждение, порождение больного ума? Игра скованного тяжелым недугом рассудка? Он не мог этого понять и поэтому вскричал: "Кайка! Ты здесь, со мной? Или ты оборотень, принявший облик Кайки? Скажи мне сначала, кто ты." Он умолк, ибо его язык не повиновался ему; утратив контроль над своим телом, он дрожал и трясся, еле держась на ногах, не в силах выговорить слова, которые хотел сказать. Он безвольно раскачивался из стороны в сторону, будто помешанный, и его бессмысленный взгляд блуждал по сторонам.

   Когда его глаза остановились на Кайкейи, он внезапно очнулся, и его взор вспыхнул от ярости. "Подлая женщина! Какова твоя цель? Ты задумала искоренить весь царский род? Какой вред причинил тебе мой дорогой сын Рама? Он любит тебя больше, чем собственную мать. Как твое сердце может смириться с тем, что Рама будет изгнан в темный дремучий лес? Я долгие годы относился к тебе как к богине, как к любимой принцессе, но оказалось, что ты - ядовитая кобра! Ты, как змея, пригрелась в моем доме, а я, наивный, и не подозревал об этом! Как могла проникнуть в твою голову эта греховная мысль - ведь Раму, который для меня дороже собственного дыхания, обожают и превозносят все живые существа! Если это необходимо, я могу отказаться от царства, от своей жизни, но только не от Рамы! Ты жаждешь, чтобы твой сын был провозглашен наследником престола. Пусть будет так! Я готов немедленно удалиться в лес с Каушальей, Сумитрой, со всеми, кто захочет пойти со мной, и возьму с собой Раму. Но я никогда не допущу, чтобы Рама,в полном одиночестве, был выдворен в джунгли! Это невозможно. Расстанься с этой жестокой греховной мыслью. Забудь о ненависти к Раме, которую ты взрастила в себе! Кайка! Признайся мне откровенно: ты и в самом деле хочешь, чтобы все это произошло? Или это просто уловка, чтобы проверить, насколько глубоки мои чувства к твоему сыну, Бхарате? Если это так, ты смело можешь требовать коронации Бхараты. Но какой смысл настаивать на изгнании Рамы? Это желание трудно объяснить и невозможно удовлетворить! Кайка! Рама - первенец, старший сын! Он - сокровищница всех добродетелей; годы его правления принесут невиданную славу и процветание державе. Ты сама часто говорила мне, что мечтаешь о наступлении золотой и счастливой поры, когда Рама будет венчан на царство, и наша жизнь станет похожей на прекрасный сон. А теперь ты требуешь, чтобы тот же Рама был изгнан в лес? Какой скрытый смысл заключен в твоей просьбе? Или это злая шутка, которую ты сыграла со мной? Если это просто шутка, к чему те страшные сцены в Доме гнева? Зачем каталась ты в исступлении по твердому холодному полу? Всякая шутка имеет границы, за пределами которых она превращается в жестокость и бессердечие! Я отказываюсь понимать твое поведение, даже если это была невинная игра. Я никогда не соглашусь разлучиться с Рамой! Кайка! Все эти годы ты вела себя как разумная женщина! Но теперь твой ум исказился и порождает дурные и нечистые идеи. Порочность ума - предвестник деградации и разрушения личности. Ты знаешь, что вставать на пути добра - тягчайший грех. Но добро и истина от этого не пострадают! Злые и темные козни лишь оттенят красоту Истины, и она воссияет еще ярче! Только на первых порах может показаться, что зло неистребимо и с ним трудно бороться!

   Твои нечестивые планы чреваты несчастьями и бедствиями для всей династии Икшваку. Но до сих пор ни единым словом или мыслью ты не выражала своего недовольства и не упоминала о том, что задумала такое кощунственное действо. Невозможно поверить, что ты - чистая и безгрешная Кайка - просишь меня сегодня исполнить твои ужасные желания. Ты всегда страшилась хоть в чем-то, даже в самой малости, нарушить нравственный закон! Ты всегда стремилась завоевать Милость Божию каждым своим словом, действием, каждой мыслью! Куда подевались твоя боязнь совершить хоть малейший грех, твой страх перед неправедностью? Куда исчезла твоя преданность Богу, которая помогала тебе ни на шаг не отступать от пути добра и справедливости?

   Какую выгоду ты ищешь для себя, требуя изгнать Раму в лес на долгие четырнадцать лет? У него нежное и неокрепшее тело - как лепесток только что распустившегося цветка; какая радость смотреть на него! Он невыразимо прекрасен! Какую пользу извлечешь ты из того, что приговоришь его к невыносимым страданиям и мукам? В этом дворце много тысяч служанок и придворных. Может ли хоть один из них в чем-нибудь упрекнуть Раму, обвинить его хотя бы в одной совершенной ошибке? Что говорить об обитателях дворца? Найдешь ли ты во всей столице хоть одного человека, который мог бы сказать худое слово о Раме? Он ищет тех, кто слаб и немощен, и спасает их от бедствий и нищеты, обеспечивая их всем необходимым для жизни; он дает кров бродягам и бездомным; он полон любви и сострадания к людям, и они превозносят его как Бога. То, что ты питаешь ненависть к моему сыну - благородному и любящему созданию, ранит меня до глубины души; я не нахожу слов, чтобы описать твою дьявольскую жестокость.

   Есть немало людей, использующих рабский труд своих подданных и преследующих в жизни лишь собственные эгоистические интересы; в наши дни таких демонов, увы, становится все больше. Но в твоих глазах, возможно, из-за грехов, совершенных тобой в прошлом, совсем не они заслуживают наказания! Вовсе не их следует обрекать на изгнание! Ты считаешь дурными тех, кто пытается облегчить тяготы бедняков, помочь униженным, тех, кто, вникая в их заботы и нужды, приносит им утешение и освобождение от рабского гнета.

   Любой житель царства Айодхья получает наслаждение просто оттого, что слушает, какими достоинствами обладает Рама, и с таким же восторгом и удовольствием рассказывает о них другим. Когда простые люди - землепашцы и крестьяне, изнуренные тяжкими работами в полях, распевают песни, восхваляющие красоту и благородство Рамы, их труд кажется им более легким! Когда я узнал об этом, то был безмерно счастлив! Как может твое сердце примириться с тем, чтобы этому ангелу, чья душа полна милосердия, был вынесен столь мучительный приговор? Сегодня вечером, когда перед многочисленным собранием из мудрецов, старейшин, министров, знатных горожан, пандитов, выдающихся государственных деятелей я объявил о своем предложении - короновать Раму, ни один из них не выразил своего недовольства или несогласия. Наоборот, они на все лады превозносили Раму и в один голос заявили, что считают великой наградой, полученной ими за добро, содеянное в прошлых жизнях, то, что заслужили такого прекрасного Правителя, покорившего высочайшие вершины духа и разума, обуздавшего свои чувства, полного самоотречения и стойкой приверженности истине, правителя, в котором воплотились идеалы бескорыстного служения людям. Они приветствовали счастливую весть радостными возгласами "Джей! Джей!" И его ты стремишься отослать в лес - любимца, избранника моего народа и сокровище моего сердца? Что бы ты ни говорила, но этому не бывать! Я не допущу изгнания Рамы! И слушай, что я скажу тебе: завтра утром Рама будет коронован! Я не намерен отменять церемонию!" Так Дашаратха ответил Кайке, и его последние слова звучали гордо и уверенно.

   Услышав это, Кайка пришла в страшную ярость и выкрикнула: "Махараджа! Ты забыл, что минуту назад клялся всеми святыми, что выполнишь мои желания! А теперь ты отрекаешься от своего слова! Так кто же из нас двоих - ты или я - повергает в пучину позора и бесчестия славную династию Икшваку?! Подумай об этом! Главной гордостью твоего рода всегда считалась верность данному слову, и никто из его сынов еще не отступал от этого закона! Ты собираешься запятнать безупречную репутацию рода; не взвесив предусмотрительно все "за" и "против", ты легкомысленно пообещал исполнить любые мои желания! Если и произошла ошибка, то имя ей - твоя собственная беспечность! Моей вины здесь нет. Ты посулил награду, а затем поклялся вручить мне ее сегодня. Таким образом, ты дважды дал мне слово! Вспомни о своей чести, о своем высоком положении, о своем царском достоинстве, а потом наберись смелости отказаться от своих клятв!

   Возможно, это привычное дело для иных правителей - унижать и наказывать слабых и действовать вопреки торжественно данному слову. Однако смогут ли они после этого уважать самих себя? Того, кто обманывает женщину и нарушает свои клятвы, можно назвать лишь перво бытным дикарем и тираном, но не правителем, несущим свободу своим подданным. Когда царь превращается в жестокого тирана, то возмущенный народ поднимает восстание, и царство становится обителью демонов!

   Все эти годы ты стремился завоевать признание народа и обрести добрую славу; не спорю, тебе это удалось! Позор, который ты навлечешь на свою голову, нарушив данное слово, - на твоей совести, не на моей! Вспомни, как царствовали великие правители древности. Осознай, какая дурная слава ждет царя, действующего наперекор своим клятвенным обетам! Ты вступаешь на страшный путь зла и бесчестия! Берегись! Ты близок к тому, чтобы нарушить законы Дхармы. Если бы твой ум соответствовал твоему высокому званию, ты бы сообразил, что следует вначале поинтересоваться, что за дары я буду требовать у тебя, а потом уже раздавать обещания! Ты лишен прозорливости; зачарованный моими речами, ты дважды поклялся, что исполнишь мои желания. А теперь, когда я прошу отдать то, что мне принадлежит, ты готов предать меня! Подумай, какую непоправимую ошибку ты совершаешь. Каким глупцом ты выставляешь себя! Ты обвиняешь меня в недопустимой жестокости, в том, что я забыла свой страх перед неправедностью, свою преданность Богу. Что же можно сказать о тебе? Тебя превозносят как Дхармавратху (стойкого приверженца Истины - в слове, мысли и действии) и как Дайва-Саману (Богоравного); какое прозвище заслужишь ты после того, как возьмешь назад свои слова? Ты сам с легкостью можешь вынести себе приговор. По-настоящему умен не тот, кто выискивает и порицает ошибки и недостатки других; человек, обладающий истинно глубоким и благородным умом, сосредоточен на собственных ошибках и бдительно следит за тем, чтобы допущенные промахи не столкнули его на путь греха и бесчестия. Цари и правители должны быть особенно умны: народ считает их всезнающими. Если ты не способен к строгой и трезвой самооценке, а идешь на поводу личных интересов, какое право ты имеешь обвинять других в эгоизме и скудоумии? Ты посулил награду? Это правда. Ты поклялся, что выполнишь обещание? Это правда. Ты нарушил клятву и отказался от данного слова. И это тоже правда. Ты не будешь отрицать, что все эти три факта - неопровержимая истина? Ты потерял голову от страстной любви к собственной жене; твоя безграничная привязанность к сыну лишает тебя разума и воли; в результате все твои клятвы летят по ветру! Я не преступница; это ты нарушаешь закон. Любовь к сыну - естественное чувство для каждой матери. Любая мать стремится к тому, чтобы ее сын обладал наивысшей властью и могуществом и мечтает видеть его монархом державы. Это природный инстинкт, и ее кровный долг - сделать все для того, чтобы этому никто не смог воспрепятствовать! Совершенно естественно и то, что, предвидя все возможные помехи, я заранее позаботилась о том, чтобы моя мечта осуществилась. Я всего лишь выполняю свой материнский долг, предназначенный мне Природой, запомни это! В моем поведении нет ничего порочного или предосудительного.

   Когда Раму провозгласят наследником престола, его мать, Каушалья, станет царицей-матерью - Раджаматхой. Мой сын будет стоять со скрещенными руками, ожидая приказов Рамы, готовый исполнить его малейшее пожелание. Он станет бегать у него на посылках и кидаться в ноги Рамы, чтобы смиренно доложить о выполнении порученного задания. И вполне возможно, еще и получит выговор за допущенную ошибку. Нет! Я не намерена быть свидетельницей подобных сцен; мне легче умереть, чем сносить такие унижения! Лучше выпить яд прямо сейчас, чем видеть своего сына жалким рабом! Я торжественно клянусь именем моего сына Бхараты, которого ценю как собственное дыхание, что непременно сделаю это! Я буду довольна только тогда, когда Рама покинет Айодхью и отправится в изгнание."

   Произнеся эти страшные и бесчувственные слова, Кайкейи вновь рухнула на землю и в припадке неудержимой скорби разразилась душераздирающими стонами и рыданиями.

   Дашаратха в отчаянии рвал на себе волосы. Он воскликнул: "Кайка! Кто надоумил тебя, что твое чудовищное требование принесет тебе пользу? Или в тебя вселился злой дух и принудил тебя высказать свои желания? Что за нелепое безумие - короновать Бхарату и отправить Раму в лес? Почему ты не хочешь добра мне - твоему мужу, Бхарате - твоему сыну и всему царству Айодхья? Забудь о своем желании - оно чревато великими бедствиями! Подумай о последствиях! Величайший позор и бесчестье обрушатся не только на меня, они ожидают нас троих - и тебя, и твоего сына. Это будет означать крушение и гибель всего царства и послужит причиной множества трагедий. Опомнись, неразумная женщина! Разве сама ты веришь в то, что Бхарата согласится надеть царскую корону, даже если я исполню твою просьбу? Бхарата - верный слуга. Дхармы; он умен и благороден и является образцом честности. Он не допустит изгнания Рамы и отвергнет все свои права на престол. Не только он, все жители Айодхьи - простолюдины, горожане, придворные, министры, правители, подвластные мне, союзники, мудрецы - все они будут против тебя. Как сможешь ты стать счастливой, если стольких людей сделаешь несчастными?

   Представь себе ситуацию, которая может возникнуть по твоей вине! Решение о коронации принято и единодушно одобрено мудрецами и старейшинами. Сегодня вечером перед огромной толпой горожан я провозгласил, что утром состоится торжественная церемония коронации Рамы. Если я начну действовать в полном противоречии со своим решением, всенародно объявленном, люди сочтут меня жалким трусом, при одном виде врага в панике бегущим с поля боя. Уже завершены все приготовления к восхождению Рамы на престол. Все знают о предстоящем грандиозном празднестве; весь город готовится к торжеству, и улицы уже полнятся радостными толпами людей, чьи лица сияют в предвкушении счастливого события. Если сейчас я выйду и сообщу народу, что передумал и вместо коронации решил отправить Раму в джунгли, ответом мне будет презрительный смех; они скажут: посмотрите на этого безумца! За одну-единственную ночь он умудрился назначить коронацию, отменить коронацию и приговорить наследника престола к изгнанию! Каким образом объясню я им смысл моих действий - всей этой огромной толпе, которую собрал несколько часов назад, чтобы объявить о венчании Рамы на царство? Представь, как сурово я буду осужден и осмеян народом, который признает, что их царь впал в слабоумие. Я правил царством долгие годы и заслужил любовь и поклонение подданных как стойкий приверженец Дхармы, как воплощение высоких добродетелей, как непобедимый герой в сражениях - доблестный и отважный. Смогу ли я вынести это бесчестье и допустить, чтобы народ стал свидетелем моего падения и помрачения ума?" Дашаратха продолжал убеждать царицу, что если поступит согласно ее желанию, то навсегда осквернит свое доброе имя и запятнает безупречную репутацию древнего рода. Однако Кайкейи вела себя так, как будто в нее вселился беспощадный демон разрушения. Она откровенно издевалась над Махараджей, грубо отметая все его доводы и делая вид, что его слова для нее - просто пустые, ничего не значащие звуки. Она отказывалась идти на уступки и упорно стояла на своем. Наоборот, с каждой минутой ее злобная алчность усиливалась, и она еще крепче сжимала тиски, в которые попался Дашаратха. Не желая внимать его мольбам и просьбам, она твердила только об одном - что своим отказом выполнить обещание он обрекает ее на смерть. Тогда Махараджа сказал: "Кайка! Пойми, если случится так, что Рама отправится в изгнание, наступит конец моей жизни. Мне нет нужды говорить тебе, что произойдет с Каушальей. Она умрет от горя в тот момент, когда узнает об этом. А Сита? Для нее это будет смертельным ударом; она не может прожить и секунды вдали от Рамы. А Лакшмана? Вынесет ли он, что Рама, великий герой, образец мудрости и совершенства, приговорен к изгнанию? Его душа тут же расстанется с телом. Так можно продолжать до бесконечности. Ни один человек не сможет остаться равнодушным, и ты знаешь, что все, что я говорю - чистая правда. Все царство погрузится во мрак, страдая от бесконечных несчастий и бедствий. И ты не слепа, чтобы не предвидеть эту череду страшных напастей. Поэтому я не могу понять, отчего ты так стремишься к ожидающей тебя печальной вдовьей участи. О грешная, падшая душа! Ты заворожила меня своими чарами! Я подставил собственное горло под удар золотого меча, околдованный его блистающей красотой! Я выпил чашу молока, не зная, что оно отравлено ядом! Ты расставила мне ловушки, пользуясь своей неотразимой прелестью. Ты задумала искоренить весь мой род. Позор на мою голову! Каким глупцом я оказался! Этот сын был дарован мне Божьей Милостью. Я совершил великую яджну, предписанную Ведами, и в награду боги ниспослали мне Раму. Неужели мне суждено променять его счастье и будущее на ничтожные утехи и наслаждения плотской любви? Совместимо ли это с честью великого царя Дашаратхи? Я стану всеобщим посмешищем, и последний из моих подданных с полным правом сможет забросать меня камнями. О Боже! И эта судьба уготована Дашаратхе в конце его пути? Я позволил набросить себе на шею шелковую шаль, не подозревая, что это петля, которая задушит меня! Оказывается, я был соблазнен Богиней Смерти и забавлялся с нею все эти годы. О горе мне! Я играл со Смертью, лаская ее и сжимая в своих объятиях! Я относился к ней как к своей избраннице, возлюбленной и верной подруге. Несомненно, это наказание за тяготеющие надо мной грехи прошлого. Как иначе можно объяснить, что ради того, чтобы делить с женщиной любовное ложе, отец отправляет сына в изгнание - в лес, полный страшных опасностей!

   О! Как темен ум человеческий! Как странны и извилисты бывают пути его мысли! Несмотря ни на что, я не в силах поверить тебе. Кайка! Опомнись! Выбрось из головы свою навязчивую идею! Рама никогда не станет действовать наперекор моему слову. Ему достаточно одного намека на то, что здесь происходит - и в тот же момент он будет готов отправиться в путь! Он не задаст ни единого вопроса! Он не полюбопытствует, зачем тебе понадобилось срочно изгонять его в джунгли! Он совершенен в своей добродетели. Что говорить о Раме? Ни один из моих сыновей не способен ослушаться моего приказа. Вообрази, как возмутится Бхарата, прослышав о твоем гнусном плане. Он почувствует отвращение к тебе и, несмотря на то, что ты - его мать, будет способен на непредсказуемые поступки. Он может решиться на самый ужасный для тебя шаг - поспешит сам удалиться в лес, уговорив Раму принять царскую корону. Рама дорог ему как сама жизнь, как пять животворных потоков, слитых воедино. Он будет препятствовать осуществлению твоей заветной мечты. Бхарата - образец благородства и порядочности. Я поражаюсь, как твой рассудок мог помрачиться до такой степени, что ты не в состоянии предугадать образ мыслей собственного сына. Кайка! Недобрые помыслы - предвестники саморазрушения, так говорится в Писаниях. Желание, овладевшее твоим умом, неминуемо приведет тебя к гибели, запомни это! Ты покрываешь несмываемым позором славное имя великой династии Икшваку; ты повергаешь множество людей в бездонную пучину страданий и обрекаешь их на верную смерть; можно ли загубить столько человеческих жизней ради одной бессмысленной прихоти? Какая надежда на счастье может быть у тебя, если ты совершаешь такое страшное преступление?

   Если даже ты достигнешь цели, испытаешь ли ты Ананду? Каким словом можно назвать удовольствие, которое получишь ты от своей победы? О, какой стыд! Лишь существа демонической породы способны на этот мрачнейший из грехов - радоваться несчастьям других! Чистый и святой человек стремится принести людям радость, старается сделать их счастливыми! Ты - царица, ты - принцесса благородной крови и, несмотря на это, ты отказываешься признавать очевидные истины. Ты - позор для своего царского рода. И последнее, что я скажу тебе. В Раме - вся моя жизнь. Я не смогу прожить без него и дня. Моя жизнь закончиться, она лишится смысла. Мой Рама не разочарует тебя. Даже если он не услышит приказа, повелевающего ему скрыться в лесу, из моих уст, он все равно уйдет. Когда ему станет известно о моей клятве и твоем желании, он не допустит, чтобы по его вине мое слово было нарушено; он не унизится ни до споров, ни до промедлений. Знай, в тот момент, когда весть о его уходе достигнет моих ушей, я испущу последний вздох. Вероятнее всего. Раму будут сопровождать Лакшмана, Сита и Каушалья. Каушалья не сможет жить в разлуке с Рамой. Смысл существования Лакшманы - следовать по стопам Рамы. Урмила, возможно, не пожелает расстаться с Лакшманой. Никого не останется здесь, кто сможет совершить похоронный обряд над этим старым телом, и пройдет немало дней, прежде чем Бхарата и Шатругна вернутся из царства Кекайя. Все это время это мертвое тело будет лежать здесь, без надлежащих обрядов и церемоний. Возможно, мой народ проклянет меня за то, что я пал так низко, вступив на путь зла, и вышвырнет мое тело, как падаль, на растерзание воронам и стервятникам, как не заслуживающее более достойного уничтожения. Может быть, этого не произойдет, и мои подданные, забальзамировав труп, дождутся возвращения Бхараты. Бхарата никогда не согласится принять престол и надеть царскую корону. И поэтому у него не будет прав распоряжаться этим телом и совершить похоронный обряд. Кайка! Пообещай мне хотя бы, что ты позволишь Бхарате провести погребальную церемонию! Я уверен, что ты не откажешь мне в моей просьбе - ведь ты так жаждешь погрузиться в волны Ананды, став, наконец, счастливой вдовой! Скажи, на что ты надеешься? О подлое вероломное создание! Теперь я вижу, ты превратилась в демона! Ты истребляешь и низвергаешь в преисподнюю весь клан Рагху, весь царский род! Что это - проявление твоей низкой природы? Или таинственный Промысел Божий, овладевший твоим умом и заставляющий тебя действовать таким непостижимым и странным образом? Я не в силах разгадать эту тайну."

   Пока Дашаратха продолжал терзать себя подобными мыслями, миновала середина ночи. Он тяжко стонал, будто человек, пораженный тяжелым недугом. Он страдал от невыносимой душевной муки.

   Махараджа решился на последнее средство и попытался воззвать к добрым чувствам Кайкейи, ублажая ее льстивыми уговорами. Чтобы склонить ее согласиться на коронацию Рамы, он, пустив в ход все свое красноречие, принялся превозносить и восхвалять ее достоинства. "О царица! Ты всегда была дорога мне как собственное дыхание. Ты была воплощением благочестия и процветания. Ты любила меня всем сердцем, заботилась обо мне и оберегала меня. Давай же проведем остаток своих дней в мире, забудем о тех различиях между нами, которые ведут к ссорам и рождают непонимание; пусть будут спокойными годы, отпущенные нам Богом! О моя прекрасная принцесса! Мне осталось немного. Всю свою жизнь я был известен как стойкий приверженец Истины и заслужил этим поклонение своего народа. Перед многотысячной толпой подданных я поклялся, что Рама будет коронован завтра утром как Престолонаследник. Подумай, как они будут презирать меня, если церемония не состоится! Подумай о тех оскорблениях, которые падут на мою голову! Ты спасла меня от смерти в тот день, во время битвы между богами и демонами. Почему же сейчас ты бросаешь меня в беде, когда мои страдания гораздо мучительнее? Это жестоко и несправедливо. Я готов все царство Айодхью положить к твоим ногам! Коронуй Раму завтра сама, своими собственными руками! Бхарата будет счастлив, если ты сделаешь это! Не только он - министры, мудрецы, святые старцы, пандиты, горожане - весь народ будет благодарен тебе, оценив твою доброту! Ты навеки прославишь свое имя! Если же ты встанешь на пути Рамы и будешь препятствовать коронации, весь мир сурово обвинит и покарает тебя! Даже Бхарата может отречься от тебя, осудив твои действия! Твоя жестокая причуда погубит тебя, а царский род покроет позором. Ты станешь мишенью для непристойных насмешек, и любое ничтожество будет бросать оскорбления тебе в лицо! Подумай над тем, что тебя ожидает! Не лучше ли завоевать всеобщую любовь и славу? Прекрати строить свои козни, не губи Раму! Пусть твои руки завтра утром увенчают его голову царской короной!"

   Дашаратха пытался внушить Кайкейи, какую радость она испытает, совершив столь благородный поступок; тщательно подбирая слова, он рисовал ей заманчивую картину триумфа и славы; он надеялся, что ее привлечет возможность быть удостоенной великой чести - собственноручно короновать наследника престола. Однако Кайкейи грубо перебила его, сказав: "Царь! Твои слова звучат нелепо и бессмысленно; ты пытаешься увильнуть от клятвенного обещания; чтобы скрыть свой грех, ты выкручиваешься, плетя красивые небылицы! Нет! Никакие твои уловки не заставят меня изменить свое решение! Или не тобою было сказано: "Я исполню два твоих желания, проси, что хочешь?" А теперь вместо обещанных даров ты преподносишь мне пышный букет из жалких вздохов и стенаний? Это тебе не к лицу. Не я, а ты своим поведением подрываешь честь и репутацию рода. Я не несу никакой ответственности за твое плачевное состояние. Вспомни изречения великих последователей Дхармы. "Сатъя - Парама Дхарма" (Истина есть высший Принцип Праведности). Мое требование получить обещанное основано на законе Дхармы. И ты не отступил от ее законов, произнеся: "Твои желания будут исполнены." Несмотря на это, ты пытаешься свалить всю вину на меня, будто бы я толкаю тебя на неправедный путь; будто бы я собираюсь совершить непростительный грех; будто бы я стремлюсь обесчестить твое доброе имя. Ты глубоко заблуждаешься, и твои обвинения в высшей степени несправедливы.

   Я не совершаю ничего дурного или предосудительного; ты легкомысленно дал торжественную клятву, не подумав ни о прошлом, ни о будущем; когда пришло время вернуть свой долг, ты внезапно впал в смятение и панику. Не я, а ты допускаешь ошибку! Великие грешники именно те, кто раздают обещания, а потом отказываются от своих слов! Действуй так, как велит тебе данная клятва; тогда сама Истина, от которой ты не отступишь, смоет все грехи. Или ты забыл уроки прошлого? Ты не помнишь, как царь Шиби кормил орла, преследовавшего голубку, кусками мяса, отрезанными со своего собственного тела только потому, что не мог нарушить данную орлу клятву? Великий и могущественный правитель древности - царь Аларка - пообещал в награду любой дар, какой у него попросят, и, верный своему слову, вырвал свои глаза и отдал их брамину! Посмотри на океан! Он владыка всех рек; однако, связанный своим обетом, он не выходит из берегов, чтобы затопить весь мир! Зачем приводить тебе тысячи примеров? Для всех живых существ, для всех людей Истина - высочайший закон и высочайший идеал. Истина есть Брахман. Истина - Изначальный Звук. Истина - это Дхарма. Это - то единственное, что не подвержено изменению. Величайшие цари мира, подобные тебе, не должны предпочитать тленное Нетленному, Неразрушимому. Не отрекайся от данного слова, и твои слава и доброе имя навсегда останутся с тобой. Только так тебе следует поступать. Не поддавайся мирской и иллюзорной привязанности к сыну, обманчивому очарованию женщин; не отвергай идеалов истинной власти, не пренебрегай царскими обязанностями; не оскверняй позорным пятном светлую династию Икшваку!

   Оставь все свои сомнения! Призови к себе Раму и скажи ему, чтобы он собирался в дорогу; распорядись, чтобы послали за Бхаратой и он был доставлен сюда из царства Кекайя как можно скорее. Вели своим министрам без промедления взяться за дело! Посмотри! Небо на востоке светлеет! Мои желания должны быть исполнены до того, как наступит рассвет. Только тогда я буду довольна, а все твои возражения и жалобы бесполезны. Если же ты по-прежнему непреклонен и не намерен отменять коронацию, то предупреждаю тебя: я расстанусь с жизнью на глазах у всего многолюдного сборища. Это - моя клятва, и я от нее не отступлюсь!"

   Дашаратха смотрел на Кайкейи - грозящую и свирепую, полную злобы и бешенства; он не мог подавить гнева, бушующего в его груди, но и не имел больше сил бороться и выразить его. Он был подобен царю Бали, который пообещал отдать Богу Вишну, явившемуся в облике кар лика Ваманы, клочок земли длиною в три шага, а затем обнаружил, что не может исполнить своего обещания. Первым своим шагом Вамана измерил всю Землю, вторым шагом Он охватил все Небо и предстал перед Бали, требуя третью часть того, что Ему было даровано. Дашаратха страшился проклятия, которое нависнет над ним, если он нарушит закон Дхармы. Его взор затуманился от сомнений и отчаяния. Его голова отяжелела и поникла. Обессиленный, он упал на пол - там, где стоял. Собрав остатки мужества, он выкрикнул: "О грешная женщина! Если Рама не будет коронован, моя смерть неминуема. Ты станешь вдовой и сможешь свободно править этим царством - так, как тебе вздумается." Его гнев рвался наружу, и он продолжал: "О горе мне! Рама! Неужели я дойду до того, что по собственной воле отправлю тебя в изгнание? Нет, этому не бывать. Лучше мне расстаться с жизнью. Я не смогу прожить и мгновения в разлуке с тобой. О злобная порочная демоница! Как могла ты взрастить в своей душе этот гнусный план - отослать в дремучие дикие джунгли моего нежного ласкового Раму? Проклятая фурия! Ты превратилась в чудовище!" Произнеся эти слова, Дашаратха вскоре замер, лишившись чувств.

   Ночь таяла в первых лучах рассвета. Звуки музыки девяти священных инструментов возвестили о наступлении радостного дня. Улицы сияли и благоухали свежестью, умытые потоками розовой воды. Воздух полнился ароматами курений и праздничным гомоном толпы. Все пространство было насыщено надеждой и восторженным возбуждением. На небосклоне сияло благодатное созвездие Пушьи. Святой Васиштха с группой браминов прошествовал к берегу реки Сарайю и вернулся оттуда с освященной водою, необходимой для обрядов коронации. Он следовал по главной дороге, идущей ко дворцу, где уже собрались горожане, чтобы взглянуть на сокровенные предметы культа. Дворцовые стражи, оттесняя толпу, проторяли путь мудрецам. Наконец группа достигла главных ворот, богато украшенных, и скрылась во дворце.

   В этот ранний час обширные покои дворца были уже заполнены жрецами, правителями, подвластными царю, предводителями различных народностей царства, старейшинами. Они спешили занять предназначенные им места. Мощным эхом отдавались в небесах божественные звуки ведийских гимнов, распеваемых браминами. Между тем Васиштха подозвал Сумантру, главного министра, и велел ему: "Ступай! Торжественный час, назначенный для церемонии, приближается! Предстоит сотворить еще множество предварительных ритуалов; иди к Махарадже и скажи ему, что срочно требуется его присутствие. Передай ему, что Васиштха ждет его прибытия."

   Сумантра, издавна пользовавшийся всеобщим доверием, имел право на беспрепятственный доступ во все внутренние покои царских дворцов, поэтому он поспешил в опочивальню царицы Кайкейи, надеясь найти там Дашаратху. Войдя в залу, где находилось царственное ложе, Сумантра был поражен тем, что открылось его взору. Ужас сковал его, когда он увидел, что Махараджа лежит на голом полу! Он ощутил дрожь в ногах и в его мозгу пронеслась мысль: "Не обманывают ли меня мои глаза?" Он приблизился к царю и промолвил: "Царь! Это утро ты должен встречать ликованием - как море, вздымающееся в экстазе навстречу восходящей Луне! Я не могу понять, отчего ты лежишь здесь, распростертый на полу! Назначенный час уже близок. Великие мудрецы, познавшие таинства Вед, уже собрались в торжественном зале, готовые начать церемонию! Поднимись! Надень свои парадные одежды и украшения и, сопровождаемый царицами, прошествуй во дворец во всем блеске своего великолепия! Меня послал к тебе святой Васиштха, повелев мне сопровождать тебя на пути в тронный зал!"

   Дашаратха, внимающий настоятельным просьбам министра, не смог сдержать своего горя и отчаяния. Он разразился громкими рыданиями и проговорил, с трудом произнося слова, ибо слезы душили его: "Сумантра! Твоя доброта и преданность разрывают мое сердце!" Сумантра, потрясенный, застыл на месте, не в силах ступить и шагу ни вперед, ни назад. Его пронзил страх, и он замер, будто прикованый к полу. Прижав руки к груди, он взмолился: "Махараджа! Что с тобой происходит? В тот час, когда высшее блаженство должно переполнять тебя, ты предаешься скорби и проливаешь горючие слезы? В чем причина твоего отчаяния? Я не в силах это понять."

   Сумантра стоял, беспомощный, терзаемый тревогой и мрачными предчувствиями. Тогда вмешалась Кайкейи и сказала: "О лучший из министров! Махараджа провел бессонную ночь, беспокоясь о судьбе Рамы. Если ты немедленно отправишься к Раме и приведешь его сюда, все прояснится и тайна раскроется. Это мой приказ; тебе следует подчиниться и как можно скорее доставить Раму ко мне во дворец." Сумантра, ни секунды не сомневаясь в том, что приказ царицы выражает волю Махараджи, устремился во дворец Рамы.

   Когда колесница главного министра мчала его по городу, сотни тысяч подданных, заполонивших улицы, приветствовали его радостными возгласами: они были уверены, что Сумантра спешит, чтобы доставить Раму в торжественный зал для коронации. Он видел веселые лица, сияющие от праздничного возбуждения; люди боялись лишний раз моргнуть глазом, чтобы не пропустить ни единого мгновения из происходящих исторических событий. Наконец, Сумантра достиг дворца Принца. Спеша к воротам, он видел множество придворных и служанок, выстроившихся вдоль всего прохода, державших в руках огромные чаши и блюда с роскошными дарами - шелками, парчой, жемчугами, драгоценными камнями, гирляндами и букетами цветов, благовониями и сластями. Это зрелище радовало взор, но Сумантра даже не остановил ся, чтобы взглянуть на них. Когда он поспешно взбегал по ступеням дворца, он ощутил, что празднеству недостает чего-то самого существенного и единственно ценного; он был не на шутку встревожен и озабочен. Радость, владевшая им с самого утра, сменилась глубокой печалью. Главный министр имел полное право входить в любые внутренние покои огромного семиярусного здания. Его никто не останавливал дворцовые стражи и слуги не задавали вопросов. Как рыба, бесшумно и свободно скользящая в глубинах полноводной реки, так верный Сумантра, никем не задерживаемый, минуя бесконечные коридоры, галереи и залы, стремился, гонимый тревогой, в светлые покои Рамы.


Глава 11

Вместе с Лакшманой

   Сумантра увидел, что внутри дворца уже собрались близкие друзья Рамы, готовые сопровождать его в зал для торжеств. С сияющими лицами, облаченные в роскошные праздничные одежды, они ждали его появления. Министр проследовал мимо них вглубь дворца, проникнув в его внутренние покои. Там он нашел Раму, сидящего на золотом ложе; все пространство вокруг него было озарено Божественным светом. Рядом с ним стояла Сита и нежно обмахивала его опахалом. Он сиял, как Луна со своей звездою-спутницей, Читрой.

   Сумантра очень спешил, он не мог позволить себе ни минуты промедления, поэтому, едва переступив порог, он тотчас заговорил: "Рама! Мать Кайкейи и твой отец потребовали, чтобы я срочно доставил тебя во дворец этой царицы; с этой целью они послали меня сюда, и я очень торопился, чтобы передать тебе их просьбу." Как только Рама услышал слова Сумантры, он повернулся к Сите и сказал: "Сита! Я уверен, что возникло какое-то препятствие, другой причины быть не может. Я заранее знал об этом, но хранил молчание и на все отвечал согласием, чтобы мой отец мог чувствовать себя счастливым; к приказам отца следует относиться с почтением, чтобы не причинять ему боль." Рама невозмутимо продолжал в том же духе, и Сумантра, похолодев, ощутил, как сердце бешено заколотилось в его груди. Он попытался связать слова Рамы и ужасную картину, увиденную им во дворце Кайкейи - лежащего на полу и стонущего Дашаратху. Теперь он был почти убежден, что препятствие, о котором говорил Рама, на самом деле существует.

   Однако Сита прервала Раму и сказала: "Мой Господин! О чем ты толкуешь? Ты не должен говорить так в столь важный и ответственный момент. Каково бы ни было препятствие, любые слова отца заслуживают уважения. Если он доволен, то довольны и мы. Ради него мы должны быть готовы отказаться и от власти и от всех своих прав. Не задерживайся ни на минуту, ступай немедленно. Мы будем счастливы в любом случае - независимо от того, произойдет сегодня коронация или нет. Мать Кайкейи питает к тебе особую привязанность. Любые приказы и повеления, исходящие от нее, пойдут нам только во благо - в этом не может быть сомнений. Нет такого другого человека на земле, кто бы так страстно радел за наш покой и заботился о нашем благополучии. Когда такой Отец и такая Мать шлют тебе весть, чтобы ты поспешил предстать пред их очами, мы должны быть безмерно счастливы!" С этими словами Сита проводила Раму до главного выхода из зала и пожелала ему удачи.

   Рама ответил ей: "Сита! Ты думаешь, я не знаю обо всем, что случилось? Для меня нет разницы между днями минувшими, днями, в которых мы живем сейчас, и теми, что ждут нас в будущем. Каждый день я встречаю с одинаковой радостью. Чтобы поддержать добрую репутацию отца, я готов совершить все, что угодно, и отправиться, куда угодно. Я поистине счастлив, что ты разделяешь мои чувства и поддерживаешь мои решения." Рама вышел из дворца, сопровождаемый Сумантрой. Когда они взошли на колесницу, ждущую на дороге перед главными воротами, народ разразился громкими возгласами: "Джей! Джей! Рамачандра Прабху ки Джей!" Звонким эхом откликнулись небеса на ликующие звуки их голосов.

   Сумантра объявил собравшимся: "Рамачандра не поедет отсюда прямо в торжественный зал. Колесница отвезет его сначала во дворец, где находится царь. Поэтому расступитесь и освободите путь, чтобы не мешать ей мчаться как можно быстрее. Рама вернется спустя несколько минут, ждите его здесь." Так Сумантра объяснил народу причину спешки и что есть мочи погнал лошадей. Когда Божественная колесница Рамы неслась по улицам города, могучие герои приветствовали его мощными криками, подобными торжествующему рыку льва. Придворные и уличные певцы хором возносили в его честь хвалебные гимны. Музыканты разом заиграли на своих инструментах, и отовсюду полилась волшебная музыка. Воздух сотрясался от оглушительных возгласов: "Джей! Джей!", издаваемых многолюдными толпами, выстроившимися по обе стороны дороги. Женщины в своих самых красивых одеждах, сверкающие драгоценностями, сгрудились на террасах домов и свешивались из окон, чтобы не упустить возможности помахать горящими светильниками, когда Рама будет проезжать мимо.

   Когда колесница приблизилась ко дворцу, народ осыпал Раму дождем цветочных лепестков. Вверх взмылось пламя тысяч ритуальных светильников. Люди не сводили глаз с Принца, пока он не скрылся из виду. Незабываемая картина - Рама в колеснице - наполнила их души наслаждением и восторгом; она запечатлелась в их сердцах, и они сами превратились в изваяния, неподвижно застывшие в безмолвном созерцании Божественного образа, возникшего у них внутри.

   Колесница въехала на территорию дворца Дашаратхи, именуемого Вардхамана, величественного и грандиозного, вздымающегося к небу, как сама гора Кайлас. Она миновала три внутренних двора, каждый из которых охранялся бдительными лучниками: Здесь Рама велел остановить коней и, сойдя с колесницы, весь последующий путь проделал пешком. Миновав еще два прямоугольных двора, предшествующих входу во дворцы царя и цариц, он попросил своих спутников и даже Лакшману не сопровождать его далее. Рама знал о том, чему вскоре было суждено произойти! Несмотря на это, он действовал, как обыкновенный смертный - так же естественно, как повел бы себя любой другой при подобных обстоятельствах. Наконец Рама достиг покоев цариц и, переступив по рог опочивальни Кайкейи, увидел Дашаратху, ничком распростертого на постели. Его волосы были растрепаны, на нем были измятые одежды "вчерашнего дня". Он выглядел так, будто позабыл о всяких приличиях и правилах достойного поведения. Рама был ошеломлен зрелищем, представшим его взору. Возле царского ложа, рядом с лежащим Дашаратхой, стояла царица Кайкейи.

   Лицо правителя было бледным и измученным; он жалобно стонал и всхлипывал. Он поднял голову, и глаза его остановились на Раме. Язык не повиновался ему, и он не смог произнести тех слов, что рвались с его губ. Слезы потоками хлынули из его глаз. Он еще раз попытался заговорить, но не смог издать ни одного членораздельного звука. За всю свою жизнь Рама ни разу не наблюдал и не переживал столь ужасающей сцены. Его охватило великое беспокойство, он бросился к отцу и обнял его ноги. "Отец, скажи мне, отчего ты так жалобно стонешь? Что вызвало такие страдания? Я попытаюсь вернуть тебе радость, я сделаю для этого все, что в моих силах! Я готов посвятить всю свою жизнь тому, чтобы к тебе вернулась Ананда. Умоляю, скажи, в чем причина твоего горя, только не плачь," - умолял Рама.

   В ответ Дашаратха воскликнул: "Рама!" - и, неспособный продолжать, вновь разразился потоками слез, после чего впал в беспамятство; Раме удалось привести его в чувство, и он вновь попытался утешить отца, но тот погрузился в еще более глубокую пучину отчаяния и не смог успокоиться. Тогда Рама, собрав все свое мужество, решился воззвать к чести и царскому достоинству Дашаратхи. Он сказал: "Отец! Что все это значит? Ты должен подавать пример молодым - таким, как я, вселяя в них уверенность и силу. Одно это - уже достаточный повод, чтобы чувствовать себя счастливым! Вместо этого ты рыдаешь и стонешь и заставляешь нас содрогаться от ужаса. Нет! Это неправильно! Это ли есть Дхарма? Это ли есть праведный путь - целиком отдаваться горю? До сегодняшнего дня, даже когда ты был сердит и озабочен, одного моего появления было достаточно, чтобы все следы тревоги исчезли с твоего лица и оно вновь озарилось сиянием Ананды. Стоило тебе призвать меня, и мир и покой вновь воцарялись в твоей душе, не правда ли? Как могло произойти, что чем дольше ты смотришь на меня, тем сильнее страдаешь? Это причиняет мне невыносимую боль. Прошу тебя, назови причину этой странной перемены и успокой меня. Почему ты молчишь? Или, может быть, от меня срочно что-то требуется - тогда скажи мне об этом, и я в точности исполню любой твой приказ. Если ты укажешь мне на мои ошибки, я постараюсь немедленно исправить их. Не предавайся отчаянию, не сомневайся и не раздумывай. Твоя власть надо мной так же безгранична, как и твоя любовь, поэтому я подчинюсь беспрекословно любому твоему приказу. Отец! То, что ты позволил горю безраздель но завладеть своей волей - дурное предзнаменование. Это недобрый знак для всех нас - для тебя, для меня и для будущего нашей державы!"

   Рама обернулся к Кайкейи и, сложив руки на груди, взмолился: "Мать! Виноват ли я в совершении какого-либо зла? Если нет, назови мне имя отвратительного грешника, который поверг отца в такую скорбь. Всякий раз, стоило отцу завидеть меня, он манил меня к себе, прижимал к груди и ласкал со всей нежностью. Сейчас он избегает смотреть мне в лицо. Скажи, что случилось? Он не может произнести ни единого слова; он отворачивается от меня, он не желает смотреть на меня! Если все-таки я невольно совершил преступление и вина лежит на мне, я готов вытерпеть любое наказание, чтобы искупить ее. Может быть, отец стал жертвой тяжелого недуга, страшной болезни, поразившей его? Или до него дошли плохие вести от моих братьев, Бхараты и Шатругны? Ведь с ними все в порядке, не так ли? Надеюсь, что обе царицы - мать Каушалья и мать Сумитра, находятся в добром здравии? Я вне себя от отчаяния, ибо не могу понять причину терзающей отца муки! Я сделаю все, что в моих силах, чего бы это ни стоило - лишь бы только радость вернулась к нему! Склонив голову в почтении и преданности, я выполню любой его приказ, даже самый суровый. Отец - источник и причина жизни каждого существа, рожденного в этом мире. Собственный отец для всех нас - единственный живой видимый Бог. Для меня нет цели выше и достойнее, чем сделать его счастливым. Прошу, прояви сострадание: поведай мне о том, что произошло. Мать! Может быть, твое самолюбие было чем-то уязвлено, и с твоих губ невольно сорвались резкие слова, направленные против отца? Может быть, это мать Каушалья огорчила отца, поступив наперекор его воле? Нет, Каушалья никогда бы не позволила себе такого поведения. Или Сумитра? Но я уверен, что она не могла сделать этого! Она тем более не способна на такие поступки. И если даже кто-то из вас троих повел себя так неразумно, отец не впал бы по этой причине в столь отчаянное и жалкое состояние. Чтобы вызвать такое глубокое горе, должна существовать очень серьезная причина! Если отец упорно отказывается назвать ее, прошу тебя, расскажи мне о ней, успокой меня, рассей мою тревогу."

   Кайкейи смотрела на Раму, истово и страстно взывающего к ней, и последние следы милосердия и сдержанности покинули ее. Она не пожалела своего супруга и не посчиталась с тем, что нанесет Дашаратхе еще более глубокую рану, произнеся свои слова, чреватые страшными бедствиями. Она не потрудилась задуматься хотя бы на мгновение, стоит ли вообще произносить их, или ей лучше промолчать. Во имя мимолетного настоящего она пренебрегла надвигающимся грозным будущим. Она отреклась от заветов любви, позабыла о собственной чести и материнском достоинстве.

   Она заговорила: "Рама! Слушай! Много лет назад, во время битвы между Дэвами и асурами твой отец был ранен смертоносной демонической стрелой и страдал от невыносимой боли. Я выходила его, и к нему вернулись здоровье и счастье. Он оценил мою жертву и в награду за преданное служение пообещал исполнить два моих самых заветных желания. В тот миг я жаждала только одного - его выздоровления и победы, поэтому я ответила: "Мне не нужны сейчас никакие дары; я попрошу тебя исполнить мои желания позже, если в этом возникнет необходимость." Тогда твой отец дал мне клятву: "Прекрасно! Да будет так! Знай, что стоит тебе захотеть, и ты можешь попросить обо всем, что пожелаешь; будь уверена в том, что я выполню сво.е обещание, и твои мечты сбудутся. Я не связываю тебя ни временем, ни обстоятельствами. В любое время ты вольна потребовать любые дары - и ты получишь их."

   Ты знаешь, что потомки Икшваку еще никогда не отступались от данного ими слова. Полагаясь на эту общеизвестную истину, я попросила твоего отца исполнить мои желания сегодня: во-первых, чтобы вместо тебя был коронован мой сын, Бхарата, а во-вторых, чтобы ты был отправлен в джунгли Дандака на четырнадцать лет. Вот причина, по которой он устроил столь страшный переполох. К чему далее обсуждать эту тему? Я не намерена ни менять свои требования, ни отказываться от них. Если твой отец - стойкий приверженец Истины, и если ты тоже считаешь себя верным Ее слугой, докажи это! Ты должен немедленно отправиться в леса Дандака, облачившись в одежды из коры и оленьих шкур, со связанными в пучки спутанными волосами, как подобает лесному отшельнику. Ты должен оставаться там в течение четырнадцати лет. Поскольку царь дышит тобою и не может прожить без тебя и дня, он не может примириться с мыслью о твоем изгнании и отказывается говорить тебе об этом. В этом вся причина его горя. Рама! Здесь не произошло никаких других несчастий! На нас не обрушилось стихийное бедствие! Совершенно бессмысленно делать из мухи слона и такое пустяковое событие раздувать до масштабов всемирной катастрофы. Рама! Только одно может спасти твоего отца от совершения греха - если ты, его любимец, его божество, на которое он молится, возьмешь на себя исполнение обета, который он сам не способен исполнить. Иначе, если вы оба - тот, кто клялся, и сын того, кто клялся, пренебрежете данным словом, твой отец будет навеки опозорен и ввергнут в пучину бесчестия. Все это тебе хорошо известно."

   Рама выслушал эти бессердечные слова, сказанные с нарочитой жестокостью, не проявив ни малейших признаков волнения или беспокойства. Когда он отвечал ей, на его губах играла безмятежная улыбка: "О нет! По этой причине отец не должен страдать!" Он склонил голову в знак согласия с требованиями, которые предъявляла Кайкейи. Однако Дашаратха, внимавший их беседе, почувствовал, будто его сердце режут острым ножом. Он забился и застонал, терзаемый тягчайшей мукой. Ра ма сказал, повернувшись к Кайкейи: "Мать! Все произойдет так, как ты задумала. Я покорно возлагаю на свои плечи бремя клятвы, данной отцом. Мне не хватает только одного: я хочу, чтоб отец с любовью прижал меня к груди, как он всегда делал это прежде, и ласковыми и нежными словами благословил меня. Но даже если он скажет мне, что я недостоин такой награды и не заслуживаю его благословения - я смирюсь с этим без упреков и возражений и приму с одинаковыми радостью и удовлетворением. Ибо отец желает мне только добра. Он всегда благословлял меня, заботясь об укреплении и совершенствовании моего духа. Он - великий провидец. Для меня он не только отец, но и наставник, ведущий по высшему духовному пути. Может ли быть у меня долг более важный и ответственный, чем приносить радость тому, кто для меня одновременно и отец, и учитель? Это - моя священная обязанность, это и есть моя Дхарма. Четырнадцать лет изгнания будут для меня источником безграничной Ананды. Всю свою жизнь - не только четырнадцать лет - я готов провести в лесу, если такова будет воля отца. Почему же он не решался сказать мне ранее о дарах, обещанных тебе? Только это огорчает меня. Отказывался ли я хоть один раз подчиниться его приказу? Не есть ли это самый высший и почетный акт признательности - посвятить служению отцу это тело, им дарованное? Рама - не противник, а слуга и опора каждого слова отца. Пожертвовать отцу свое тело для меня - высшее блаженство; я не из тех, кого нужно лишний раз просить об этом.

   Мать, отчего ты ни разу и словом не обмолвилась о том, что Бхарата должен быть помазан на царствование? Между мной и моим братом нет никакой разницы; почему ты сочла, что она существует? Мы, четверо братьев, никогда не чувствовали, что в чем-то отличаемся друг от друга. И еще одно: почему ты говоришь: "Это - приказ твоего отца?" Разве я хоть раз ослушался твоего приказа? Нет, такого не случалось никогда! Я без малейших колебаний подчинялся вашей воле, независимо от того, исходила она от тебя или от отца. Я покидаю Айодхью сегодня же и отправляюсь в леса! Мать! Распорядись, чтобы самых надежных гонцов тотчас снарядили и послали к деду Бхараты и Шатругны. Будет лучше, если Бхарата вернется как можно быстрее. Если начало моего изгнания совпадет с днем коронации Бхараты, это облегчит физические страдания отца, успокоит его ум и притупит боль разлуки. Тогда и ты будешь вполне довольна! Кто знает, как могут повернуться дальнейшие события?"

   Кайкейи слушала Раму и чувствовала, как ее наполняет Ананда. Однако к ее восторгу примешивалось некоторое беспокойство. Она боялась того, что может случиться, если Бхарата вернется в город раньше, чем его покинет Рама. Поразмыслив, она решила, что будет надежнее настоять на том, чтобы Рама отправился в путь немедленно, не дожи даясь прибытия Бхараты. Поэтому она сказала: "Рама! Мне не составит труда отдать распоряжение о скорейшем снаряжении гонцов в царство Кекайя. Но я не вижу причины, по которой тебе следует оставаться в Айодхье до возвращения моего сына. Если ты окончательно решил стать лесным отшельником, к чему откладывать день твоего ухода? Не забывай: чем раньше ты уйдешь, тем раньше сможешь вернуться. Желательно, чтобы ты был готов пуститься в путь прямо сейчас!

   Твой отец наверняка хотел бы сам сказать тебе об этом, но сейчас он не способен отчетливо выразить свою волю. Я уверена, что сердце подсказывает ему, что он должен отдать этот приказ, но он слишком сильно любит тебя, и чувство стыда мешает ему. Он не может набраться мудрости и поведать тебе о своей клятве - в этом причина его отчаяния. От этого - вся его скорбь и печаль. Чем скорее ты покинешь Айодхью, тем скорее он оправится от боли, терзающей его. Я боюсь, что пока ты здесь, он не притронется к пище и не пожелает совершить омовения. Поэтому, если ты мечтаешь о том, чтобы он снова стал счастлив, чем скорее ты уйдешь, тем лучше."

   Беспощадные слова Кайкейи разрывали на части сердце несчастного Дашаратхи, безвольно распростертого на ложе; он затрясся в приступе исступленной ярости: "Будь ты проклята, бесстыжая ведьма!" Он повернулся к Раме и, вскрикнув: "Рама! Рама!" - вновь лишился чувств. Рама сел на постель и положил голову отца к себе на колени; он гладил его лоб и с любовью и нежностью утешал и успокаивал его. Затем он сказал, обратившись к Кайкейи: "Мать! Я не из тех, кто отравлен жаждой власти и одержим мирской гордыней; я не стремлюсь подчинить себе людей и утвердиться в роли правителя державы. Мне больше подходит жизнь лесного отшельника, мое самое страстное желание - это укреплять и поддерживать Дхарму. Кроме этого у меня есть только одна святая обязанность - забота о счастье и благополучии моего высокочтимого отца. Чтобы осуществить эти три цели, я готов на любые испытания. Для сына не может быть долга выше и благороднее, чем служение отцу. Мать! Поскольку отец не смог внятно изъявить мне свою волю, то твои слова я принимаю как выражение его приказа. Этого мне вполне достаточно! Кроме того, ты говорила в его присутствии. Он слышал все, что ты сказала, и, тем не менее, не пытался ни возразить тебе, ни противоречить. Поэтому я заключаю, что твои слова - это, в сущности, его слова. Мне остается подчиниться приказу и уйти в назначенный час.

   Мать! У меня к тебе есть небольшая просьба, которая, я надеюсь, тебя не затруднит. Когда бразды правления перейдут в руки Бхараты, проследи за тем, чтобы он беспрекословно следовал наказам отца и приносил ему своими действиями радость и удовлетворение. Для меня, для Бхараты, как, впрочем, и для любого сына, нет обета более святого и плодотворного, чем забота о счастье и довольстве отца. Служение отцу - это сама Санатана Дхарма - извечный долг каждого сына."

   С этими словами Рама простерся на полу и коснулся ног матери Кайкейи. Дашаратха скорчился от мучительной судороги, прошедшей по его телу, как будто Дхарма, воплощенная в сыне, и проявленное им невозмутимое спокойствие еще сильнее всколыхнули его отцовскую любовь и безмерно усугубили скорбь и отчаяние. Убедившись в том, что Рама не останется в Айодхье, он утратил всякий контроль над собой, позабыв и о приличиях, и о своем высоком сане. Он выкрикнул: "Рама!" и повалился с постели на твердый пол спальни. Обитательницы зенаны (женской половины дворца), услышав этот глухой и тяжелый звук падения, были потрясены и испуганы. Они громко запричитали, оплакивая горестный ход событий. Рама понял, что ему ничего не остается, как уйти как можно скорее. Он склонился перед отцом, коснувшись его ног, и быстро вышел из опочивальни.

   Лакшмана, стоявший все это время за дверью комнаты, уже знал обо всем, что произошло внутри. Его лицо было мокрым от слез, он кипел от ярости к Кайкейи и сердился на отца. Он счел неуместным давать волю своим чувствам и молчаливо последовал за Рамой с низко склоненной головой, опущенным взором и руками, смиренно сложенными на груди. Лицо Рамы, только что потерявшего царство и приговоренного к изгнанию, напротив, излучало сияние; так сияет луна за густыми черными тучами, безразличная к темной завесе, окутавшей землю. Его облик не утратил своего великолепия, ибо как триумф, так и бесславие он принимал с одинаковой безмятежностью. Он вел себя как опытный йог и не позволял тревоге и раздражению проникать в свои мысли, слова и поступки. Он шел, будто у него не было ни малейшей причины для беспокойства. Сумантра, однако, догадывался, что за стенами дворца произошли события, влекущие за собой грозные перемены. Мрачные предчувствия вскоре сменились уверенностью. Его сердце сжалось, когда он увидел Лакшману. Страх Сумантры усилился, когда, в добавление к этому. Рама резким движением отстранил от себя белый балдахин, который все это время держал над ним один из слуг. Он заявил, что больше не нуждается ни в каких церемониальных опахалах и отныне не намерен пользоваться своей серебряной колесницей. Услышав это, Сумантра совсем упал духом и ощутил резкую слабость во всем теле. Оправдались его наихудшие опасения.

   Рама не промолвил ни единого слова ни тем, кто сопровождал его, ни толпившимся на улицах горожанам; сам он не был опечален, но знал, как огорчится народ, когда узнает недобрые вести. Если бы он заговорил, он мог бы сказать только правду, и его слова послужили бы источником всеобщей скорби. Несмотря на это, все те, кто наблюдал, как он пешком возвращается в свой дворец, догадались, что произошло непоправимое.

   Рама не направился сразу же в покои Ситы. Его путь лежал ко дворцу Каушальи. Дворец царицы, украшенный флагами и гирляндами, блистал великолепным праздничным убранством. Все женщины - обитательницы дворца, служанки и придворные, прослышав о приближении Рамы и Лакшманы, держа в руках сосуды с горящими светильниками, выстроились вдоль прохода, приготовившись приветствовать братьев. Старые и преданные стражи, охраняющие главный вход, издали завидев принцев, застыли в торжественных позах и хором провозгласили: "Победа! Победа! Да сопутствует вам Победа!" - после чего склонились в низких смиренных поклонах. Когда Рама вступил во второй внутренний двор, брамины, собравшиеся там, осыпали его благословениями. Они пересекли третий внутренний двор, и при виде их юные девушки, находящиеся в услужении у Каушальи, бросились вглубь дворца, чтобы сообщить Ее Величеству радостное известие о появлении Рамы и его младшего брата. Они сами были в восторге от того, что принцы явились во дворец. По обе стороны длинной галереи, ведущей к покоям Каушальи, стояли служанки со светильниками в руках. Они размахивали ими круговыми движениями, как того требовал священный ритуал, чтобы рассеять действие дурного глаза и в знак приветствия, сулящего радость и процветание.

   Каушалья бодрствовала всю ночь, готовясь достойно встретить утро торжественного дня. С первыми предрассветными лучами она приступила к сотворению молитвенных обрядов поклонения. В то время, когда объявили о прибытии Рамы, седовласые жрецы-брамины возносили хвалу Богу Огня, нараспев читая ведийские гимны. Мать Каушалья пребывала в приподнятом настроении, предвкушая зрелище долгожданной коронации сына. Исполненная радости, она совершила несколько праздничных ритуалов и раздала народу множество даров. Она не смыкала глаз и соблюдала строгий пост. Ее пищей была Ананда, и она светилась ею, щедро делясь со всеми. Царица выбежала навстречу Раме и заключила его в свои объятия; она ласкала его, перебирая его кудри; взяв его за руку, она повлекла его за собою в храмовые покои, где провела все утро. Она не подозревала о происшедших роковых событиях. Безгрешная и чистая душою, облаченная в белоснежное сари - символ святости, со священным шелковым шнурком, повязанным на запястье, она целиком отдалась благодарному служению Богам. Глядя в лицо Рамы, она заметила, что оно светится изнутри каким-то новым, особенно прекрасным, духовным светом. Она не могла сдержать захлестнувшую ее сердце Ананду. "Сын! - сказала она. - Все твои царственные предки были мудрецами - Раджаришами. Они были мощными столпами Истины и Добродетели, Махатмами, достигшими величия духа. Пусть и твоя жизнь будет такой же долгой и прекрасной! Пусть добрая слава о твоем царствовании разлетится по всему свету! Сын! Следуй идеалам Праведности, которых свято держались все потомки династии Икшваку! Никогда не пренебрегай ими, даже если твой ум будет затуманен тревогой и смятением! Не забывай о них ни на мгновение, не позволяй себе отступиться от истины даже в самой мелочи!" С этими словами Каушалья, в знак своего материнского благословения, положила на голову Рамы несколько зерен риса. Она придвинула к нему золотое сиденье и сказала: "Сын! Ты бодрствовал всю ночь, соблюдая ритуальный обет, не так ли? Я знаю, что, следуя предписанным правилам, ты ничего не ел со вчерашнего дня. Ты, должно быть, чувствуешь себя утомленным. Сядь и отдохни немного, съешь несколько фруктов!" Она подала Раме золотое блюдо с фруктами, которые заранее приготовила для него.

   Рама блаженствовал, купаясь в лучах любви и Ананды, исходящих от матери. Он не представлял, как сможет рассказать ей обо всем, что случилось. Чтобы доставить ей удовольствие, он сел на предложенный ею золотой стул и взял в руки один из плодов, лежащих на блюде. После этого он произнес: "Мать! Отныне я не буду прикасаться к золоту. Я не смогу сидеть на золотом стуле. Я жду твоего благословения на долгий путь, ибо я должен отправиться в изгнание в джунгли Дандака. Я пришел попрощаться с тобой." Смысл слов, сказанных Рамой, остался непонятным Каушалье. Она быстро ответила: "Сын! Остались считаные минуты до того, как ты будешь провозглашен царем, а ты толкуешь о каких-то лесах Дандака! Ты приводишь меня в недоумение, и я затрудняюсь понять, что означают твои слова." Ей пришло в голову, что Рама просто решил пошутить, и она сказала: "Сын! В такой торжественный час ты не должен, даже в шутку, упоминать о дурном. Прошу тебя, не делай этого, мое любимое сокровище!" Она собрала с тарелки горсточку сладкого риса, сваренного в молоке, и положила ее на язык Раме! Лакшмана смотрел на царицу, полную любви и Ананды, и, помимо его воли, его глаза наполнились слезами.

   Каушалья заметила это и, повернувшись к Лакшмане, с беспокойством спросила: "Лакшмана! Отчего ты так печален?" Она поспешила к нему, чтобы приласкать, но Лакшмана не мог больше сдерживать свое горе. Он зарыдал громко и безутешно. Царица замерла, потрясенная - она не знала, отчего так громко плачет Лакшмана. Слова Рамы и отчаяние Лакшманы чрезвычайно встревожили ее. Рама, между тем, продолжал: "Мать! Если ты пообещаешь мне, что не будешь сильно горевать, то я все расскажу тебе, - и он крепко сжал ее руки в своих. - Существует нечто, что способно ниспослать вечную и нерушимую славу тебе, мне, нашей семье и всему нашему роду. Поэтому ты не должна впадать в беспокойство и поддаваться сомнениям и скорби. Осознай то, что я скажу тебе, и прими это с гордостью и любовью. Разве не доставляло тебе радость то, что я всегда был послушен воле отца? Он принял решение ко роновать моего брата, Бхарату. Он решил также отослать меня, облаченного в одежды лесного отшельника, в джунгли Дандака на четырнадцать лет. Я подчинился его приказу и пришел сюда, чтобы попрощаться с тобой."

   Услышав это, Каушалья, как подкошенная, упала на пол, пронзительно вскрикнув: "Рама! Что происходит? Мое нежное дитя, моего любимого сына изгоняют в дремучий лес? Какое преступление совершил мой Рама, чем заслужил такую участь? Может ли это быть правдой? Или весь этот бессмысленный бред исходит из моего собственного мозга, ослабленного голодом и бессонной ночью?"

   Пока она разговаривала так сама с собой, пытаясь успокоиться и объяснить себе смысл случившегося, вести о событиях, происшедших во дворце Кайкеии, распространились по зенане, и отовсюду послышались горестные возгласы и жалобные причитания служанок и работниц. Женщины кричали: "Рама! Рама! Не покидай нас!" Многочисленные группы людей, потрясенные нежданной вестью, уже стекались ко дворцу Каушальи. Сама она пребывала в полной растерянности, охваченная тоской и страхом. Причина несчастья оставалась для нее неразгаданной тайной. Сраженная тревогой и отчаянием, она не могла подняться с пола. Однако царица стремилась понять, чем вызвана всеобщая скорбь. Она притянула Раму к себе, прижала его к своим коленям и сказала, гладя его кудрявую голову: "Сын! Что все это значит? Я не верю своим ушам! О чем плачут люди? Я не могу долее выносить эту неизвестность." Рама ответил ей: "Отец исполнил два желания Кайкеии, не смея нарушить клятву, данную ей много лет назад". Он объяснил Каушалье, в чем состояли эти два желания: "Первое из них: коронован и помазан на царствование должен быть Бхарата, а второе - я должен отправиться в четырнадцатилетнее изгнание в леса Дандака."

   Когда Рама поведал обо всем Каушалье, стараясь убедить ее, что все сказанное им есть чистейшая правда, она воскликнула: "Рама! Неужели Кайкейи и в самом деле потребовала такие дары? Кайкейи питала к тебе безграничную любовь и привязанность. Я уверена, что никогда ранее подобные мысли даже не приходили ей в голову! Хорошо, оставим это. Если даже допустить, что она это сделала, то только для того, чтобы испытать царя! Зачем из-за такого пустяка поднимать панику и устраивать всеобщее смятение? Но если она действительно потребовала такие дары, твой отец никогда в жизни не согласился бы исполнить ее желания! Я отказываюсь верить в это. Разве способен Дашаратха, который с трудом выносит и минутную разлуку с тобой, отправить тебя в леса на четырнадцать лет! Это невозможно, и твои слова повергают меня в сильное недоумение."

   Рама видел, что мать сомневается в истинности происшедших событий. Он снова нежно взял ее за руки и взмолился: "Мать! Поверь моим словам! Отец уже давно пообещал Кайкейи исполнить любые два ее желания; теперь же, когда она потребовала обещанное, он не счел возможным нарушить данное слово и отступиться от торжественного клятвенного обета. Однако его сердце не может смириться с предстоящей долгой разлукой, и он не в силах произнести слова приказа. Поэтому он страдает от тяжкого душевного расстройства. Я не смог вынести этого мучительного зрелища. Я только что был во дворце у Кайкеии. От потрясения отец лишился чувств; его терзает невыносимая боль. Все это - правда! Поверь мне, я не настолько жесток, чтобы из-за какого-то смехотворного пустяка ввергать тебя в столь сильную тревогу. Я покорился приказу отца и пришел к тебе, чтобы получить твое благословение."

   С этими словами Рама упал к ногам матери. Каушалья нежно подняла его. Она сказала: "Рама! Как странно ведут себя люди! Каким безжалостным варваром нужно быть, чтобы высказать такие ужасающие просьбы! Может ли у человеческого существа зародиться мысль изгнать тебя в джунгли на четырнадцать лет за несколько минут до начала церемонии коронации? Неужели всю жизнь мне суждено страдать? Я обрела сына, заслужив этот дар соблюдением бесчисленных постов и обетов. Увидев твое прелестное личико, я позабыла о долгих годах мучительного ожидания. У меня нет других желаний; я не прошу иных даров: мне достаточно, чтобы мой сын был рядом, вместе со мною! И меня хотят лишить и этой единственной радости? Для того ли я произвела на свет сына, чтобы его вышвырнули в дремучий лес? Какая мать позволит отправить свое дитя в дикие джунгли? О горе мне! Какой страшный грех совершила я в прошлом? В какой из моих предыдущих жизней разлучила я мать с любимым сыном? С того самого дня, когда ты начал постигать мудрость Вед, источником моего постоянного счастья была мысль о том, что день твоей коронации становится ближе и ближе! Неужели моей самой заветной мечте не суждено сбыться? Неужели рухнули и рассыпались в прах все мои надежды? Неужели все обеты, бдения, ритуалы и обряды, которые я совершала с таким истовым тщанием и верой, молясь о твоем счастливом будущем, оказались напрасными? О, как велики, должно быть, мои грехи! Почему мое сердце не разбилось в тот момент, когда я услышала страшную весть? Боюсь, теперь мне придется услышать и вынести множество известий, надрывающих душу! Смерть не приходит мне на помощь. Мое сердце, несмотря на тяжкий удар, продолжает биться. Увы, даже смерть не является ранее назначенного часа. Для меня этот час настал, а я все еще жива; смерть не внимает моей мольбе и оттягивает момент избавления от мук. Даже у Ямы нет ко мне ни капли сострадания. Боги сочли меня недостойной даже царства Смерти. О Рама! Отчего обрушилось на нас это несчастье!" Она стенала и плакала, пока не впала в беспамятство. Очнувшись, она забилась на полу, прижав ладонь к сердцу. Рама не мог спокойно наблюдать эту сцену. Оглушительные вопли служанок, столпившихся вокруг, поражали его слух, словно раскаты грома.

   Он не вымолвил ни единого слова. Он сел на пол рядом с матерью, нежно гладя ее по голове, пытаясь утешить. Он стряхивал пыль и грязь с ее одежды. Рама был подобен нерушимой скале, вздымающейся из глубин океана, безразличной к яростно бушующим вокруг гигантским волнам. Он пребывал вне пределов досягаемости горя и радости, неподвластный ни волнам скорби, ни всплескам восторга. Он был одинаково спокоен, как сейчас, будучи приговоренным к четырнадцатилетнему изгнанию, так и полчаса назад, готовясь прошествовать в зал для торжеств, чтобы надеть корону правителя великой державы.

   Каушалья прекрасно знала, что Рама не способен пренебречь своим долгом. Ей было хорошо известно, что он не нарушит данного слова и не отступит ни под каким предлогом с пути, указанного отцом. Она была твердо уверена, что никакие ее уговоры и жалобы не заставят его повернуть вспять. Поэтому она прекратила попытки уговорить Раму отказаться от своего решения. "Сын! - сказала она. - Бесполезно искать виновных, если человеку предназначено судьбой лицом к лицу столкнуться с несчастьями и бедами. Это пустая трата слов и времени. Все, что происходит с нами, идет нам во благо! Никто не может противиться воле Божьей. Но в этом дворце, в этом городе я не смогу быть счастливой. Я счастлива только рядом с Рамой. Поэтому я иду с тобой! Возьми меня с собой!" Она попыталась встать на ноги. Служанки бросились ей на помощь, и она села на полу, опираясь на стену. Они старались говорить тихо и мягко, чтобы вновь не взволновать ее.

   Лакшмана видел, как страдает Каушалья. Ее слова разрывали ему сердце, и он не смог сдержать своих чувств. Он кипел от гнева и негодования. Прижав руки к груди, он воскликнул: "О высокочтимая мать! Я не допущу, чтобы это случилось! Неужели Рама должен отправиться в изгнание, подчиняясь ничтожному капризу неразумной женщины? Я не вынесу этого! Отец уже очень стар и поэтому ум его ослабел. Он попался в сети чувственных переживаний и стал рабом коварного очарования Кайкейи; он жалок в своей зависимости от женской прихоти; он утратил способность отвечать за последствия своих поступков. Ослепленный страстью, он может отдать самый нелепый приказ! Подобным приказам мы не обязаны подчиняться. Царь впал в состояние слабоумия и не может отличить реальное от призрачного, преходящее от истинно ценного. Если правитель, безрассудно привязанный к женщине, отдает приказы, исходя из ее воли, ими смело можно пренебречь! Какое преступление совершил Рама, чтобы обрекать его на изгнание? Даже самый злейший враг Рамы (если он имел хотя бы одного врага), даже самый бессердечный варвар, избывающий наказание за злодеяния прошлого, не смог бы указать на него пальцем и обвинить хоть в малейшей погрешности в по ступках и поведении. Никакой царь в этом мире не посмеет отправить в изгнание человека столь безупречно невинного, столь чистого в своих помыслах, обладающего такой святостью! Рама тверд и непреклонен на пути к цели; он овладел своими чувствами; он чтит достоинство своих противников и относится к ним с уважением. Ни один нормальный отец не прогонит в джунгли такого сына! Тем более, если это отец, известный своей преданностью Дхарме, герой, исполненный святых идеалов, приверженец Добра и Истины во всех их проявлениях. Мог ли столь праведный царь отдать этот приказ? Совершенно очевидно, что Дашаратха либо безумен, либо ослеплен страстью. Мы не должны принимать во внимание повеления подобного правителя. Слова царя, который ведет себя, как лунатик или как неразумное дитя, не заслуживают никакого уважения. Позабыв о нравственных законах государства, пренебрегая общеизвестными мудрыми истинами, с легкостью отрекаясь от отцовского долга, он потерял голову и отдался во власть безумных причуд и капризов. Должны ли мы придавать значение его словам? Я не согласен с тем, что следует считаться с его волей!"

   Лакшмана повернулся к Раме и, благоговейно сжимая его руки, сказал: "Рама! Прости мне мои слова! Захвати силой власть над царством до того, как новость распространится повсюду и народу станет известно о происшедших событиях! Я буду на твоей стороне, и мой лук будет со мною! Если кто-нибудь в этой столице посмеет выступить против тебя, его ждет стрела, пущенная из моего лука! Хотя я уверен, что такого человека не найдется ни в Айодхье, ни в каком другом месте на этой земле! Но если противодействие все же возникнет, великий город превратится в безлюдную пустыню! Тому порукой мои меткие стрелы! К чему тысячу раз твердить об одном и том же? Если Бхарата поднимется против тебя или кто-то возьмет его сторону, я уничтожу врага, я разобью его в пух и прах! Я ни перед чем не остановлюсь. Я схвачу и брошу в темницу даже Дашаратху, если ему вздумается упорствовать в этой борьбе и выступать в защиту Кайкейи!"

   Лакшмана продолжал свою страстную речь, и взгляд Рамы, устремленный на него, становился все более суровым. Он резко перебил брата, остановив неудержимый поток его чувств. Он сказал строго и непреклонно: "Лакшмана! Ты переходишь всяческие границы. Никто не может запретить мне поступать так, как я задумал, и вставать на пути принятых мною решений! Мне не удастся избежать изгнания. Тобою движет любовь и стремление предотвратить разлуку со мной. Смирись и сдержи свои чувства. Только смирение спасет тебя от возбуждения и страха. Будь терпелив. Не впадай в панику. Выбрось из своего сердца ненависть к отцу и к своему брату Бхарате. Они оба чисты и безгрешны. Мать Кайкейи в высшей степени благородна. Она заслуживает глубокого уважения и преклонения. Мы не вправе осуждать ее желания. Она любила меня, ласкала и лелеяла, нянчилась и играла со мной, получая при этом радость большую, чем воспитывая своего собственного сына, Бхарату. Если сейчас мать требует от отца исполнить ее желания - желания, противоречащие всем понятиям о морали, нет сомнений в том, что во всем этом кроется глубокий смысл. Это осуществление Божественного плана, а не простые причуды человеческого характера. Успокойся, оставь свой страх и забудь о ненависти. Мы будем ждать, что за всем этим последует", - так Рама увещевал Лакшману.

   Выслушав эти слова, Лакшмана бросился в ноги Рамы и воскликнул: "Рама! На каком основании, согласно какому закону получит Бхарата царскую корону, которая должна быть твоей? Кто иной, как не старший сын, заслужил это право? Заботясь об отце, ты подчиняешься бессмысленному, несправедливому приказу. Я никогда не примирюсь с этим, что бы ты ни говорил в свое оправдание." Обращаясь к Каушалье, Лакшмана продолжал: "Высокочтимая мать! Ты знаешь, что я действительно глубоко предан Раме. Более того, я готов поклясться, что не смогу существовать вдали от Рамы ни единой минуты. Если Рама откажется от царства и отправится в лес, я последую за ним. Я буду идти за ним по пятам, я стану его тенью. Если он не разрешит мне сделать это, то мне останется единственная радость - прыгнуть в пылающий огонь. Никто другой мне не нужен, и только его приказам я намерен повиноваться. Мать! Мне невыносимо видеть тебя страдающей! Он твой сын; он мой Рамачандра. Может ли кто-нибудь существовать вдали от своего дыхания?"

   Слушая Лакшману, Каушалья немного успокоилась. Она ласково погладила его по голове и сказала: "Твоя любовь приносит мне большое облегчение. Твои слова придают мне сил. Такие братья, как вы, - большая редкость. Весь мир относится с глубоким почтением к матерям, подарившим ему таких детей, считая их святыми; однако теперь меня терзает мысль, что я - великая грешница. Рама не отступится от своего решения. Изгнание - его неизбежная участь. Мне нужно только одно - чтобы ты взял с собой и меня", - жалобно взмолилась она.

   Рама взглянул на Лакшману и сказал: "Брат! Я знаю, насколько сильна твоя любовь ко мне. Мне хорошо известны и твой героизм, и твоя доблесть, и твое мужество. Мать страдает так тяжко, ибо она неспособна сейчас осознать истину и понять всю ценность умения владеть собой. Кроме того, ее горе вполне естественно, ведь я - ее родное дитя. Пойми хотя бы ты: Дхарма, или путь Праведности - основа всей нашей жизни. А Дхарма будет прочной, если не разрушится фундамент Истины, на котором она покоится.

   "Сатья и Дхарма неразрывно связаны между собой. Одна не может существовать без другой. Истина - это Праведность; Праведность - это Истина. Действуя согласно воле отца, я не изменяю ни Сатье (Истине), ни Дхарме (Праведности). Тот, кто решил вступить на путь добродетели, никогда не нарушит слова, данного матери, отцу или святому наставнику. Поэтому я не поступлю наперекор воле отца. Мое решение окончательно. Приказ исходил не от Кайкейи; она только передала мне то, что хотел сказать отец. Она говорила в его присутствии, и я сделал то единственное, что от меня требовалось: склонил голову в знак согласия и повиновения. Если бы Кайкейи не выражала волю отца, излагая мне свои требования, он мог бы воспротивиться ее желаниям и заявить об этом, не так ли? Однако он не сделал этого; он не произнес ни единого слова, а только жалобно стонал и всхлипывал; по этой причине мне стало понятно, что Кайкейи говорила устами отца. Я не намерен отказываться от данного ему обещания. Для меня невозможно брать назад свои слова. Не позволяй своему разуму опускаться до образа мыслей кшатриев, которые способны лишь на то, чтобы наводить на людей ужас. Осознай мою правоту и забудь о жестокости и насилии." Рама обнял за плечи Лакшману, который совсем сник от горя и негодования, и попытался облегчить его горе ласковыми словами, полными любви и нежности. Затем, повернувшись к матери, Каушалье, он произнес: "Прошу тебя, не препятствуй моему решению и не принуждай меня нарушать клятву. Что бы ни случилось с каждым из вас, мне все равно не избежать изгнания. Простись со мной с любовью; благослови принятый мною обет и мой дальнейший путь." Он упал к ногам матери, моля ее дать позволение отправиться в дорогу.

   Каушалью вновь захлестнула волна отчаяния и мучительной скорби. Она прижала Раму к груди и громко зарыдала. Видя, как она страдает, Рама тоже не смог сдержать своих чувств. Он обнял ее ноги и с волнением проговорил: "Мать! Мои слова - это наивысшая правда. Послушай меня. Ничего страшного не произойдет со мной, пока я буду находиться в лесу. Все эти четырнадцать лет меня не покинут безмятежное счастье и радость. Я вернусь и вновь упаду к твоим ногам. Сбудутся все твои мечты и надежды. Мать! Это приказ Дашаратхи! Это приказ, которому не только я, но и все остальные - ты, Лакшмана, Сумитра и Бхарата должны подчиниться беспрекословно! Таков древний закон, такова Санатана Дхарма.

   Мать! Прости меня за то, что я осмелюсь высказать еще одну просьбу. Чтобы не пропали даром приготовления к моей коронации, сделанные тобой и многими другими, используйте их с такой же радостью и энтузиазмом для коронации Бхараты. Отец поручил мне править лесным царством, и это лучшее из решений, ибо, согласно высшей Дхарме, каждый должен исполнить предназначенный ему долг. Избегать своего долга потому, что он кажется трудным и невыполнимым, значит создавать различия между мной и Бхаратой. То, что тебе следует сделать - это благословить нас обоих и пожелать каждому из нас успешно справиться с возложенной на него ответственностью."

   Каушалья внимала словам Рамы, но они не помогли ей пересилить скорбь, охватившую ее. Она тяжко стонала от горя. "О сын мой! Отец растил и воспитывал тебя и был счастлив видеть, как ты становишься высоким и сильным. Он заслужил твое уважение и послушание. Но разве я не достойна уважения? Разве мне ты не должен подчиняться? Ты прекрасно знаешь, что жена - это половина мужа. Муж - это правая половина жены. Если каждый из нас - часть другого, то я - это половина Дашаратхи, или я не права? Поэтому жену и называют Ардханги - половиной тела мужа. Когда ты говоришь, что исполняешь волю Дашаратхи, эта воля исходит лишь из одной его половины. Эта воля не есть порождение Дашаратхи как целого. Она будет иметь вес только тогда, когда и вторая половина согласится с ней! Если же я не согласна, то она не имеет цены как приказ, не терпящий возражений. Ты знаешь, в чем заключается смысл и важность Дхармы во всех ее проявлениях. Поэтому и то, о чем я говорю, должно быть тебе хорошо известно. Без согласия матери никакой долг не считается обязательным и не заслуживает того, чтобы именоваться Дхармой. К наказам матери следует относиться с большим вниманием, чем к наказам отца! Этот долг еще более важен. Ибо именно мать, а не отец взрастила и выкормила тебя, не отходя от тебя ни на шаг, пока ты был ребенком и подростком! Если бы мать не носила дитя девять месяцев под сердцем, как оно могло бы появиться на свет? Теперь ты бросаешь свою мать в пламя скорби и заявляешь: "Это воля отца, и я исполню ее любой ценой". Я считаю, что ты поступаешь неправильно! Для матери нет сокровища дороже, чем ее собственный сын. Для таких матерей, как я, сын - это сама жизнь. Если сын пренебрегает мною и считает волю отца наивысшим законом, какой смысл добиваться мне милости богов, чтобы вкушать после смерти Божественный нектар? Мне лучше тогда жить в аду! Любой ад мне покажется раем, если мой сын будет рядом!

   Рама! Что мне делать здесь без тебя? За всю свою жизнь я не испытала ни единого счастливого мгновения. С самого рождения я была связана суровыми запретами, налагаемыми моими родителями. Затем настала пора беспокойного ожидания: какой муж мне достанется, какой у него будет характер и как он будет относиться ко мне? Наконец, я стала женой твоего отца. Последовали долгие годы мучительных терзаний, ибо я оставалась бездетной. Потом я страдала от раздоров с новыми женами твоего отца. В моей постоянной борьбе не было и дня передышки! В награду за неведомую мне заслугу в моих прошлых жизнях боги даровали мне сына. И вот теперь на меня обрушилась эта беда: я должна расстаться с тобой! Была ли я когда-нибудь счастлива? Моя жизнь превратилась в сплошной поток горя, и я несусь по течению, неспособная выплыть на берег; я тону без всякой надежды на спасение. Ты был единственной веточкой, за которую я могла уцепиться, чтобы не погибнуть. Что случится со мной, если и ее отнимут у меня? Если я буду находиться вдали от твоего отца, он не будет испытывать боли разлуки. Единственный источник его Ананды - это Кайкейи, он не нуждается ни в каком другом. Поэтому, вместо того чтобы влачить здесь жалкое и бессмысленное существование и, в конце концов, зачахнуть и испустить дух, я предпочитаю глядеть в прелестное лицо моего обожаемого сына. Чтобы поддерживать в себе жизнь, мне достаточно и этой радости; я могу обойтись без пищи и воды, живя в лесу". Хотя Рама и чувствовал, что в ее словах есть некая доля истины, он был тверд в своем стремлении подчиниться наказу отца и сдержать свое обещание, не изменив долгу.

   Тут в их спор вмешался Лакшмана и сказал: "Брат! Слово матери - это высочайшая истина. Мать заслуживает большего преклонения, чем отец. В священных текстах сказано: "Матр Дево Бхава, Питр Дево Бхава", и тем самым отдается предпочтение матери, а отцу отводится второе место. Там говорится: "Чти, как Бога, мать свою", а затем следует изречение "Чти, как Бога, отца своего". Ты поступаешь неправильно, столь упорно держась за свое мнение и причиняя так много горя своей матери".

   Но Рама резко прервал рассуждения Лакшманы. Он сказал: "Брат! Ты встал на защиту матери, чей ум затуманен страданием, вызванным излишней привязанностью к своему отпрыску! Осознай, наконец, всю важность приказа отца - с ним связано будущее нашей державы, от него зависят благополучие всего мира и всего человечества! Ты до сих пор не понял, каковы истинное значение и глубинный смысл этого повеления. Только Дхарма может обеспечить достижение трех целей человеческой жизни - процветания, счастья и освобождения. Надеюсь, ты не сомневаешься в этом и не собираешься оспаривать верность этой истины. Когда человек посвящает свою деятельность стяжанию богатств, весь мир питает к нему ненависть. Если вся человеческая жизнь сводится к эгоистическому стремлению удовлетворить свои желания - мир отвергает его с презрением. Поэтому наши действия должны строго соответствовать Дхарме. Лакшмана! И это еще не все. Дашаратха - наш отец, наш наставник и наш державный правитель. Он вправе отдать любой приказ, будучи движим своим желанием, или внезапной вспышкой гнева, или находясь во власти любви и привязанности - причина нас не касается! От нас требуется лишь повиновение, и никакое противодействие не может быть оправдано.

   Идти против воли отца могут сыновья, погрязшие во грехе; я не из их числа. Каков бы ни был приказ отца - я склоню голову в знак покорности и благоговения. Я вижу, что ты полон сомнений и готов возразить мне! Если отец, ослепленный вожделением, неспособный охватить своим ослабевшим разумом разницу между вечным и преходящим, стремящийся к удовлетворению собственных прихотей, запутавшийся в сети коварных уловок и интриг, пытается нанести вред собственному сыну, ты спросишь, обязан ли ты доверять такому отцу и подчиняться его приказам? Ты должен делать это без малейшего колебания! Он может быть глупцом или жестоким тираном, но ты - его сын! А если это так, то каково бы ни было его положение, твое всегда неизмеримо ниже! Отсюда следует выводить все наши права и обязанности. В лучшем случае сын имеет право, опираясь на свое мнение, попытаться разъяснить отцу то, что кажется тому непонятным, и развеять его тревогу и смущение. Но он не смеет ослушаться отца, объявляя его приказ нелепым и бессмысленным.

   Постарайся осознать то, что я сказал. Дашаратха - чрезвычайно одаренная личность, он великий воин, доблестный герой и всегда был столпом праведности. Он готов испытать мучительные страдания, чтобы сдержать данное слово! Он не околдован чарами Кайкейи, он не ослеплен вожделением! Он движим единственным высшим стремлением - не изменить клятве, остаться верным торжественному обещанию. Он сказал ей когда-то, что исполнит любые ее желания, каковы бы они ни были, даже если это будет грозить ему неминуемой бедой! Я никогда не склонюсь к мнению, что отец одурманен низменной страстью. Он глубоко несчастен оттого, что не может избежать последствий своего поступка, и его сердце не хочет мириться с неизбежностью моего изгнания.

   Лакшмана! Отец - стойкий приверженец Дхармы, более стойкий, чем кто-либо из его царственных предков. Слава о нем прогремела по всему свету, отзываясь мощным эхом в самых затаенных уголках трех миров! Не будет ли это дурным примером для всего человечества, если царица, причем царица, которую все считают святой, оставит его в одиночестве и пустится вслед за сыном в дальний путь? Жизнь коротка; отпущенный нам срок недолог. Недопустимо осквернять свою репутацию такими неправедными действиями; это не приведет к добру ни тебя, ни меня."

   Рама склонился к матери и умоляюще произнес: "Мать!" - но, прежде чем он смог продолжать, он увидел, что Каушалья застыла в оцепенении, пораженная ужасом. Она внезапно осознала, что все ее усилия изменить решение Рамы абсолютно бесполезны. Она поняла, что ей не избежать исполнения материнского долга - позволить ему уйти и благословить его на прощание. Она почувствовала, что своими жалобными мольбами лишь причиняет Раме еще более сильную боль.

   Лакшмана тем временем окончательно расстроился; его глаза распухли и покраснели; он перестал понимать, где находится и кто его окружает; его губы пересохли, а язык одеревенел. Он стоял с низко опущенной головой, устремив взор в одну точку, и слезы неудержимым потоком струились по его щекам. Рама глядел на него и чувствовал, что не может покинуть брата, находящегося в таком плачевном состоянии. Он боялся, что тот наложит на себя руки, если останется один, или из мести причинит вред другим. "И ответственность за содеянное им ляжет, разумеется, на мои плечи", - так думал Рама.

   Он решил испытать Лакшману и обратился к нему с такими словами: "Брат! Гнев, пылающий в душе - все равно что воскурение фимиама в честь наступающих орд наших грехов. Погаси его! Ты впал в отчаяние от того, что твой Рама смертельно обижен и опозорен. Но Сатья и Дхарма - пути истины и справедливости - не ведают ни славы, ни бесчестья. Они не стремятся к первому и не прячутся от второго. Будь смелым! Наполни свое сердце отвагой. Останься здесь и служи отцу, посвяти свои дни достижению высочайшей жизненной цели."

   Когда до Лакшманы дошел смысл благословения старшего брата, он вздрогнул всем телом и мгновенно обрел дар речи. Он вскричал: "Брат! Когда Рама, дыхание моей жизни, уйдет в лес, кому здесь сможет пригодиться эта грубая и инертная материальная оболочка, называемая телом? У этого Лакшманы нет желания служить никому, кроме Рамы. Ты дорожишь своей Дхармой и своим чувством долга; у меня тоже есть чувство долга, и я в равной степени дорожу им! Поэтому я последую за тобой. У меня нет потребности ждать чьих-то приказов! Я не желаю иметь ничего общего с людьми, идущими на поводу капризов Кайкейи. Если меня и вынудят остаться с ними, я не намерен обращать внимание ни на ее приказы, ни на болтовню ее прислужников! Никто на этом свете, кроме Рамы, не имеет права командовать мною и указывать мне, как я должен поступать и действовать. Поэтому - здесь и сейчас - я тоже облачусь в одежды из коры, как то подобает лесному отшельнику, завяжу в спутанные пучки свои волосы и приготовлюсь сопровождать тебя." С этими словами он сорвал с себя украшения и царские знаки отличия, которые надел, собираясь прошествовать с Рамой в зал для торжеств. Он с отвращением отшвырнул драгоценности и нарядные шелковые одежды; со звоном разлетелись по углам комнаты ожерелья и серьги! Он впал в сильное возбуждение, готовый в любую минуту двинуться в путь. Сердце Рамы смягчилось при виде этого взрыва искренней любви и преданности. Он подошел к Лакшмане и, положив ему руку на плечо, сказал мягко и ласково: "Я безгранично счастлив, что у меня есть такой брат, как ты! Это щедрый подарок судьбы. Если ты пойдешь со мной, мать Каушалья будет чувствовать себя гораздо спокойнее. Она дрожит от страха, что я не справлюсь с грозящими мне в лесу опасностями и не уверена, вернусь ли я через четырнадцать лет целым и невредимым. Скажи, чтобы она оставила свои сомнения. Подойди к ней и утешь ее... Мы провели здесь, споря, уже много часов, а отец, должно быть, еще сильнее страдает от тревоги и неизвестности. А Кайкейи наверняка мучается от подозрений, что я раздумал покидать Айодхью! Поэтому мне нужно поторопиться, чтобы сообщить обо всем Сите, а затем отправиться во дворец Кайкейи и попрощаться с отцом. А тебе, Лакшмана, следует пойти и испросить позволения сопровождать меня у матери Сумитры."

   С этими словами Рама, как того требовал обычай, обошел вокруг Каушальи и смиренно простерся у ее ног. При виде этого служанки и работницы, а также прочие обитательницы зенаны, в один голос завыли и запричитали, как будто на них обрушился всемирный потоп! Но Каушалья, собрав все свое мужество, притянула к себе Раму, покорно стоящего в ожидании благословения. Она обняла его, погладила по голове и, положив руки ему на плечи, произнесла: "Сын! Рама! Ты - несокрушимый защитник Дхармы! Ты - несравненный герой! У тебя нет причин бояться жизни в лесу. Ты принял решение отправиться в изгнание; для меня оказалось невозможным уговорить тебя изменить свое намерение. Да сопутствует тебе удача! Стремись к своему идеалу, осуществляй свое страстное желание - во всем подчиняться воле отца. Оплати свой священный сыновний долг, действуя согласно его повелению. У меня есть только одно желание - увидеть твое успешное возвращение в Айодхью! В этот день я, наконец, смогу стать счастливой. Рама! Воля судьбы воистину непостижима. Никому не суждено изменить ее, даже тем, кто обладает великим могуществом. Дхарма, ради которой ты покидаешь нас, будет, несомненно, охранять тебя в изгнании и не даст сбиться с пути. Рама! Как бы было хорошо, если бы эти четырнадцать лет пролетели как одно мгновение, и я видела тебя сейчас уже вернувшимся, а не уходящим! Увы! Прости мне мое безумие! Сын! Как мне выразить словами свое благословение? Должна ли я сказать: "Пусть четырнадцать лет пройдут как четырнадцать дней - нет, нет! Как четырнадцать взмахов ресниц! Возвращайся скорей, возвращайся живым! Стань великим царем! О жемчужина династии Рагху! О мой любимейший сын! Богиня Дхармы будет защищать тебя все эти годы, ибо ты отправляешься в леса, чтобы умилостивить ее. Она - твой самый сильный и самый надежный страж. Все четырнадцать лет я буду истово взывать к милости богов, умоляя их хранить тебя от бед и несчастий. В награду за преданность твоего служения матери, отцу, святому наставнику тебе будут дарованы долгая жизнь, здоровье и счастье! Твоя верность Истине сделает тебя неуязвимым. Горы, реки, звери и птицы, колючие заросли и гигантские муравьи будут поклоняться тебе с благоговением и, чуткие к твоим нуждам, постараются угодить тебе и доставить удовольствие! Даже обитающие в джунглях демоны-ракшасы, беспощадные и свирепые ко всем без разбору, покорятся тебе, ибо сердце твое полно любви и умиротворения, и падут к твоим ногам, провозгласив тебя своим Властелином."

   Каушалья благословляла Раму, стараясь подавить отчаяние, переполнявшее ее, и придать своему лицу выражение спокойствия и уверенности. Она вдохнула нежный аромат его пышных волос и, притянув к себе, крепко сжала его в своих объятиях. Она поцеловала его в обе щеки; ее губы дрожали, когда она произносила прощальные слова напутствия: "Рама! Возвращайся целым и невредимым! Счастливого пути! " Рама знал как велика та любовь, которую она дарила ему вместе со своим благословением. Он несколько раз коснулся ног матери с благоговейной преданностью и сказал: "Мать! Не нужно горевать! Не нужно отказывать себе в пище и сне и подрывать свое здоровье. Всегда, в любую минуту, вспоминай обо мне с радостью и легким сердцем. Твои думы обо мне обеспечат мне безопасность и успех. Когда ты горюешь здесь, как я могу быть счастлив там? Если ты хочешь, чтобы я был счастлив там, ты должна быть счастлива здесь! Отсюда ты будешь посылать мне благословения, идущие из глубины сердца." Моля об этом, он ушел. Он не хотел покидать ее, но он должен был исполнить свой долг. Рама вышел на царскую дорогу и начал свой путь - босой, проходя через толпы горожан, заполнивших улицы. Люди были потрясены при виде этого блистательного Символа Истины и Добродетели. До горожан дошли проносящиеся по улицам слухи, что Рама удаляется в леса. Но они не могли представить себе, что это может быть правдой. Они молились, чтобы это было не так. Но теперь, когда они увидели его, идущего босиком, сердца их дрогнули. Радостное возбуждение, которое они испытали при известии о коронации, утонуло в глубинах горя. Лица, которые светились радостью, потускнели, увяли, стали поблекшими и серыми. Рама не поднял головы и ни на кого не взглянул. Он направлялся в покои Ситы.


Глава 12

Сита настаивает и побеждает

   Сита не сводила глаз с главного входа во дворец, так как ей не терпелось узнать, что случилось в покоях Кайкейи и почему до сих пор не вернулся Рама, хотя благоприятный час, назначенный для коронации, уже приближался. Она сотворила завершающие ритуалы, знаменующие окончание ее бдения и поста, и держала наготове блюдо с сандаловой пастой, цветы, злаки и другие предметы, необходимые для церемонии, чтобы сразу, без промедления, сопровождать своего Господина в зал коронации. Ее сердце сильно билось в ожидании Рамы. Служанки и приближенные, стоявшие вокруг нее, были полны восторга оттого, что настал час триумфа. Прелестные девушки держали в руках ярко горящие светильники, чтобы размахивать ими при появлении Рамы. В этот празднично украшенный и блистающий непередаваемым великолепием зал внезапно вошел Рама - с опущенной головой, босой, лишенный всех царственных атрибутов. О его появлении никто не объявил.

   Все были потрясены. Сита бросилась к своему Повелителю. Она не могла поверить своим глазам. Она затрепетала всем телом, словно лист на ветру. "Господин! Что это означает? Почему ты так выглядишь? Ты говорил, что этот день посвящен Брихаспати, наставнику богов, ты говорил, что это очень благоприятный день, день звезды Пушья, и что именно в этот день ты будешь коронован как Ювараджа, наследный принц царства. Как же объяснить, что никто не держит над твоей божественно прекрасной головой белый царственный балдахин с его сверкающими на солнце жемчужинами, с его многогранными узорами из драгоценных камней и золота? Где роскошные опахала с их искрящимся серебристо-белым оперением, сияющим, как лунный свет? Отчего они не сопровождают тебя сегодня? Почему молчат придворные музыканты и певцы не поют тебе хвалу в тот час, когда ты собираешься в зал коронации? О Властелин! Может ли это быть, что брамины, знатоки ведийской мудрости, не помазали тебя медом и простоквашей? А министры, а цари, подвластные державе, а предводители и вожди различных общин и сословий - почему они не прошествовали за тобою, как того требует древний обычай? А величественный царский слон Шатрунджайя, движущаяся горная вершина, который тяжело ступает по земле и которого люди по ошибке принимают за густое синее облако, проплывающее над дорогой, ведь он должен показаться первым, предваряя твое появление. Разве это не так?"

   На Раму лился этот нескончаемый дождь вопросов, и он не мог решить, как ему ответить на них. Это был не тот случай, когда все можно объяснить в нескольких словах. А потому Рама, попросив Ситу следовать за ним, прошел в один из внутренних залов дворца. Он сказал:

   "Сита! Высокочтимый отец повелел, чтобы именно в этот благоприятный день я отправился в лес, в изгнание. И его волю надлежит неукоснительно выполнять." Сита услышала эти слова, но не могла поверить, что это может быть правдой. Она спросила: "Господин! Какое преступление ты совершил, что заслужил такое наказание - изгнание в леса? Дашаратха - воплощение Справедливости, Дхарматма. Он никогда не отдаст подобного приказа без законного на то основания! Какова же настоящая причина, каков же истинный смысл этого решения, повелевающего тебе уйти в леса?"

   Рама улыбнулся, услышав этот вопрос, и ответил: "Сита, много лет назад отец пообещал Кайкейи исполнить два ее желания. Но она не высказывала их и до сегодняшнего дня не требовала их выполнения. Но именно сегодня она потребовала от отца, чтобы он вручил ей обещанные дары. Ее желания таковы: во-первых, Бхарата должен быть коронован как Ювараджа, и во-вторых, я должен уйти в леса и оставаться там в течение четырнадцати лет отшельником со спутанными волосами, в одежде из шкур и древесной коры. Отец - истинный праведник. Он никогда не нарушит данного им слова. Поэтому он склонил голову перед Дхармой и дал согласие. Я непременно должен был увидеть тебя до того, как уйти. Ты родилась в высокочтимой семье, принадлежащей древнему роду. Ты знаешь и ценишь все нравственные законы и цели. Махараджа Джанака, хранитель сокровенных тайн высочайшей морали - твой отец. Ты также твердо идешь по пути Дхармы. Я должен удалиться в лес сегодня же. Дашаратха вручает свое царство, унаследованное им от многих поколений предков, Бхарате. Отныне он - правитель этой державы. Сразу же после коронации он придет к тебе за благословением. Не превозноси меня перед моим братом, не показывай и следа печали и недовольства из-за того, что я отослан в леса. Не выказывай ему пренебрежения и не смотри на него свысока. Цари ценят только тех, кто боготворит их и служит им. Поэтому не восхваляй меня и не порицай его. Он брат обоим нам, мне - родной, тебе - нареченный, и, значит, вы соединены родственными узами. Но Бхарата также и державный монарх - твой и мой. И поэтому отдай ему должное уважение. И ни словом, ни делом не выражай перед ним досаду или подавленность. Прекраснейшая из жен! Следуй наставлениям не только Бхараты, но и старого отца, Дашаратхи. Служи и матери, Каушалье, которая страдает от невыносимой боли, расставаясь со мной. Постарайся сделать все возможное, чтобы рассеять ее горе. Двум другим матерям, Кайкейи и Сумитре, тебе также следует повиноваться и выказывать им расположение. Сита! Бхарата и Шатругна так же дороги и близки мне, как мое дыхание. Обращайся с ними, как со своими родными братьями и храни их так, как если бы они были твоими сыновьями. О пленительная дева! Не покидай эту страну, не возвращайся обратно в Митхилу из-за того, что меня здесь не будет. Оставайся в Айодхье, утешь мать и отца и не позволяй горю и отчаянию завладеть их сердцами. Помоги им обрести покой, мужество, умиротворение; окружи их любовью и заботой."

   Пока Рама перечислял обязанности, которые должна нести Сита, она не могла сдержать смеха! Но она ощутила и чувство стыда, внимая его бесчисленным доводам. Больше она не могла молчать. "Рама! Ты сын Дашаратхи. Я никогда до сих пор не слышала, чтобы с твоих уст слетали слова, менее достойные твоего высокого происхождения. Каждый, кто бы он ни был - мать, сын, брат, сестра, невестка - должен получать свою долю счастья и горя в зависимости от того, сколько добра или зла он совершил. Но у жены - свое, особое назначение, плохое или хорошее. И это означает, что она разделяет с мужем все то доброе или дурное, за что он несет ответственность. Ей принадлежит часть его радости или его горя. Поэтому, если царь Дашаратха приказал тебе уйти в леса, он отдал этот приказ и мне. Женщину могут вскормить и воспитать ее мать и отец; ее может почитать ее сын, за ней могут ухаживать няньки и служанки. Но никто из них не может стать ее защитником и покровителем. Те пустячки, безделки и игрушки, с помощью которых ты пытаешься отвлечь меня, служат лишь для того, чтобы смешить и изумлять меня! В годы, предшествующие моему замужеству, отец учил меня тем обязанностям, которым я должна следовать. Я не настолько темна и невежественна, чтобы стремиться к власти и славе. И более того, позволь мне сказать тебе, что я не держусь фанатично за любую мысль только потому, что она - моя. И тебе совсем не нужно указывать мне на мои обязанности, ибо они мне хорошо известны. Только в том случае, если я решила бы остаться здесь, ты должен был бы наставлять меня, как мне следует себя вести и каким образом служить твоим родителям, братьям, невесткам и повелителю страны. Но если я - с тобой, какой смысл и какая нужда брать мне на себя заботу о других? Я ухожу с тобой с великой радостью. Уже давно во мне зрело желание провести несколько лет в лесах. И сейчас выдался случай это желание осуществить - вместе с моим Повелителем! Я не стану слушать, если ты будешь настаивать, чтобы я не выражала своего мнения по этому важнейшему вопросу. И не сердись на меня за то, что я не повинуюсь тебе. Несправедливо и неверно с твоей стороны бросать меня здесь подобно тому, как выплескивают воду из чашки, отпив из нее только один глоток! Поверь мне! Я не останусь в Айодхье ни на минуту. Ты возьмешь меня с собой."

   С этими словами Сита упала к ногам Рамы и крепко обхватила их. "Я нисколько не горюю, что ты не коронован. Коронован ты или нет, ты мне бесконечно дорог. Где находишься ты, там и есть мое царство. Там - мои сокровища, там - моя слава", - молила она. Рама стал говорить ей, что лесная жизнь связана с опасностями и страхами. Лес полон диких зверей, одичавших грабителей, разбойников и демонов-разрушителей. Придется встречаться с бурными лесными потоками, пробираться сквозь густую чащу колючего кустарника. Он сказал, что она не привыкла проделывать пешком долгий путь и поэтому будет испытывать огромную усталость. Он описывал и другие ужасы и потрясения, которые ей предстоит там пережить, но Ситу все это ничуть не трогало. Она ответила: "Господин! Какими бы дикими ни были звери, каким густым и устрашающим ни был бы лес, разве смогут они причинить мне вред или нанести мне увечье, если ты будешь рядом со мной? Я с легкостью смогу ходить по лесным тропам, мне это не составит труда. Я буду еще счастливей, если ты попросишь меня идти впереди и прокладывать тебе путь. Я буду подбирать острые камни и колючки и отбрасывать их в сторону, чтобы ты не поранил себе ноги и чтобы путь твой был легок. Позволь мне быть с тобой, оказывать тебе услуги и чувствовать себя счастливой. Здесь, во дворце Айодхьи, живя в зенане, я не имела возможности служить тебе. Я горевала и чувствовала себя несчастной оттого, что все заботы о тебе несли приближенные и слуги. В лесу не будет ни придворных, ни прислужников! И я буду счастлива, если возьму на себя все заботы о тебе. Это - мой лучший, счастливейший удел! Сделай мою жизнь осмысленной и достойной. Господин! Дай мне эту славную возможность!" Она молила его на тысячи ладов, прося о милости и справедливости. Рама был тронут и почувствовал сострадание. Он сказал ей: "Сита! Ты не сможешь быть счастливой, живя в лесу, ты будешь страдать и очень скоро это поймешь." И он стал распространяться об ужасах джунглей и о тяжких испытаниях, с которыми каждый там неизбежно столкнется. Но Сита твердо стояла на своем. "Рама, я не буду препятствием для соблюдения твоих обетов. Из твоих слов я поняла, что ты что-то утаиваешь от меня, какое-то важное обстоятельство, которое тебе не хотелось бы раскрывать передо мной. Но знай, что я вместе с тобой буду следовать обетам воздержания, возлагаемым на того, кто вступил на путь Брахмачаръи. Я так же, как ты, стану питаться кореньями и фруктами. Я так же откажусь от душистых мазей и благовоний; мы будем вдыхать лишь ароматы лесных цветов. Ты - потомок династии Икшваку, которая спасла миллионы людей от опасностей и бед. Неужели ты не сможешь уберечь от них меня? Я не причиню тебе беспокойства, из-за меня у тебя не будет никаких тревог. Господин! Я не могу не следовать за тобой! Я лягу и буду спать у твоих ног, и это принесет мне полное блаженство. Рама! Я никого не знаю, кроме тебя, и никого никогда не признаю! Ни одной минуты я не проведу без тебя. Пойми же, если ты будешь упорствовать в своем решении и удалишься, оставив меня в Айодхье, Сита сделает последний вздох еще до того, как ты достигнешь леса. И это - правда."

   Из глаз Ситы лились потоки слез, когда она произносила эти слова. Рама попытался успокоить ее. Он сказал: "О Сита! Ты глубоко привержена Дхарме. Но для тебя было бы лучше всего проявлять здесь свои высокие нравственные качества. Ты не можешь поступать так, как дик тует тебе твоя воля. Ты не вольна вести себя, повинуясь лишь своим желаниям. Твоя Дхарма - действовать, согласуясь только с моим словом. Поэтому расстанься с этой мыслью! Я говорю это для твоей же пользы. Оберегать тебя в лесу будет для меня слишком большим бременем. Потоки, низвергающиеся с горных вершин, дикие звери, притаившиеся в пещерах, львы и тигры, бродящие на воле среди холмов и долин - со всем этим придется бороться. Придется переходить вброд внезапно разлившиеся реки, прыгать вниз с огромных валунов и скал. Представь эти трудности, которые я вынужден красочно описывать, чтобы убедить тебя остаться. У тебя будут спутанные волосы и одежда из древесной коры. Мы, мужчины, должны будем отправляться к реке или озеру, чтобы совершать вечерние обряды поклонения, а кто в это время будет оберегать тебя от бед, которые могут случиться? Какая бы тебя ни подстерегала опасность, мы не сможем прервать ритуал. Ты знаешь, как строги и непреложны правила их совершения. И ежедневно мы будем вынуждены оставлять тебя совсем одну. Страшно представить, что может произойти."

   Рама старался нарисовать Сите ужасающие картины лесной жизни, но на Ситу это не производило ни малейшего впечатления. Она сказала: "Рама! Зачем ты мне все это рассказываешь, словно я простолюдинка из глухой деревни или невежественная глупая женщина, не имеющая никакого понятия о мудрости Шастр? Я прекрасно знаю, какой доблестью и каким искусством ты обладаешь. Для тебя нет ничего невозможного на земле и во всех четырнадцати мирах! И когда ты со мной, что может напугать меня? Пусть дикий зверь набросится на меня, пусть я даже паду его жертвой, я буду счастлива умереть у тебя на глазах, а не где-нибудь далеко от тебя! Я умру счастливой. Мне не нужна эта жизнь, если мне суждено быть вдали от тебя. Ты сказал, что я не вольна делать то, что я хочу. Полностью ли ты осознал смысл этих своих слов? Или ты хотел лишь испытать меня? Я не могу до конца этого понять. Я - половина тебя, и мое право - называть себя твоей половиной. У тебя тоже есть это право. И это - истинная правда. Ни я, ни ты не являемся полностью свободными. Я имею столько же прав на тебя, сколько ты - на меня. Но сейчас я не защищаю свои права. Я стремлюсь быть рядом с тобой и никогда с тобой не разлучаться. И мои слова вытекают из этого моего страстного желания."

   Выслушав Ситу, выказывающую столь твердую решимость. Рама продолжал: "Сита! Ты запуталась в хитросплетениях законов и прав. Когда я уйду в джунгли, престарелые родители будут стенать и плакать обо мне. Как раз тогда ты и сможешь успокоить и утешить их ласковыми и нежными словами. Это - твой долг. Ты должна строить свое поведение согласно необходимости. Будь с ними, служи им; этим ты доставишь мне радость и блаженство." Рама говорил неумолимым тоном так, как будто его решение было окончательным. Но Сита только улыбалась в ответ. Она сказала: "Когда сын повергает своих родителей, взрастивших его, в глубокую скорбь и уходит, держась медвежьей хваткой за свое непреклонное решение, когда тот же сын, которого они так горячо любят, бросает все и удаляется в лес, какую обязанность может взять на себя невестка, которая, оставив свой родной дом, вошла в эту чужую семью? Почему она должна утешать и успокаивать тех, кого покинул их собственный сын? Подумай над этим хоть немного! Ты настаивал, как ты сказал, чтобы твоя мать осталась здесь и служила твоему отцу, хотя она выплакала все глаза и молила, чтобы ей было позволено следовать за тобою в леса. Ты сказал ей, что ее долг служения супругу превыше всего. Ты посчитал, что на династию Икшваку ляжет позор, если царица покинет своего господина, с которым ее связывают узы брака, из-за любви к сыну, которого она носила под сердцем и подарила миру. Это моральное правило непреходящей ценности ты пространно излагал ей. Но когда речь зашла обо мне, ты круто меняешь это правило, выворачивая наизнанку свои слова, и начинаешь внушать мне, что мой главный долг - служить твоим родителям, а не своему мужу. Подумай над этим! Какой же совет - верный? Муж для жены - это Бог, и это правило установлено не только для Каушальи. Это назначение и путь каждой женщины во всем мире, без исключения. Ты, похоже, забыл эту истину, так как она не согласуется с твоими сегодняшними намерениями. Ты не способен объяснить, каким образом нравственный закон, обязательный для Каушальи, не распространяется на меня.

   Как бы ты ни спорил, что бы ты ни доказывал, я не отступлю! Я буду идти за тобой шаг за шагом, ступая по следам твоих ног. Ты волен убить меня за неповиновение твоему приказу, но я настаиваю на том, что никогда не смогу жить без тебя. Рамачандра! Как только ты заговорил об изгнании в леса, меня захлестнула волна радости, ибо я вспомнила случай, происшедший со мною в детстве. Моя мать, посадив меня на колени, погрузилась в раздумье о моей судьбе после замужества и с беспокойством размышляла о том, будет ли мой муж морально стоек и наделен лучшими качествами. Она гладила мои волосы, уйдя в свои мысли. В это время вошла служанка и объявила матери, что какая-то женщина, по виду - отшельница, желает поговорить с ней. Мать сняла меня с колен, бережно посадила на пол и пошла навстречу женщине. Она склонилась к ногам святой и велела мне сделать то же. Я повиновалась. Женщина пристально осмотрела меня с головы до ног и сказала: "Мать! Твое дитя проведет долгие годы в лесу вместе со своим мужем." На это мать со смехом ответила: "Ей еще далеко до замужества, а ты говоришь, что она проведет жизнь в лесу!" Однако, та не умолкла, но пояснила: "После замужества! Ей придется некоторое время жить вместе с мужем в лесу!" И она тотчас же ушла. С тех самых пор вплоть до сегодняшнего дня я с волнением ждала момента, когда я уйду в леса и буду жить там вместе с моим Повелителем." Сита упала к его ногам и, рыдая, обратила к нему свои мольбы.

   Рама был глубоко растроган. "Сита! Кому же, как не тебе, могу я признаться в еще одной тайной причине, по которой я упорно отказываю тебе? Послушай меня! Ты молода. В лесу есть много монастырей, в которых живут отшельники, монахи и мудрецы. Мне придется постоянно посещать их, чтобы служить им и выражать им почтение. Цари и царевичи, когда они выезжают в лес на охоту, также могут появиться в этих обителях. И если их взгляд упадет на тебя, неизбежно возникнут осложнения и конфликты. Я же, пребывая в состоянии строгой аскезы, не буду иметь права вступить с ними в бой. По крайней мере по этой причине ты должна остаться в Айодхье."

   Но у Ситы были свои доводы, чтобы опровергнуть слова Рамы. Она сказала: "Рама! Ты несправедлив, когда пытаешься обмануть меня, плетя небылицы, словно обыкновенный смертный, принадлежащий к низшему сословию. Когда ты со мной, посмеет ли Сам Повелитель богов взглянуть на меня? А если посмеет - не превратится ли он в тот же миг в пепел? Нет, это не повод, по которому ты должен оставить меня здесь. Наоборот, ты не можешь уйти от ответственности и долга в этом случае. Позволь и мне сказать нечто подобное: если тебя не будет со мной, какова будет моя судьба? Я останусь одна в Айодхье, и случаи того же рода, которые ты только что описал, могут произойти и здесь! Или - еще: я буду страдать от тайной зависти, не в силах переносить супружеское счастье других! Не оставляй меня одну, возьми с собой! И пусть наша слава распространится на все времена и по всему миру! И позволь мне прибавить: ты дорог всем как Рамачандра, Рама, прекрасный как Месяц. Я же - Сита, что значит - прохлада, лунный свет, дарующий прохладу. Как же это возможно: Луна - в лесу, а ее прохладные освежающие лучи - в Айодхье? Где Луна, там и ее свет! Они не могут быть разделены - никогда! Эти двое всегда должны быть вместе и никогда - в разлуке! Если же им выпадет доля расстаться, это будет знаком того, что приближается нечто противоестественное, катастрофическое, что грядет трагедия, которая потрясет весь мир. Или же это может произойти во имя того, чтобы уничтожить зло и спасти от гибели добро - и тогда это уже будет эпохальное событие! Но пока подобного потрясения нет, наша разлука невозможна. И этого не случится!" Сита, воплощенная Богиня-Мать, произносила эти слова твердым голосом, исключающим возражения.

   "Сита! Тебе придется спать на твердой каменистой земле, носить одежды, сделанные из шкур и древесной коры, питаться кореньями и клубнями. И даже эту пищу нелегко будет добывать каждый день! Она доступна не во всякое время года. В неблагоприятный сезон ты будешь голодать по нескольку дней! Лес наводнен демоническими ордами, у которых в запасе миллион всевозможных уловок и хитростей и которые с наслаждением поедают человеческую плоть. О! Невозможно описать все тяготы жизни в лесу! Ты не вынесешь этих ужасов и мучений. Если ты будешь сопровождать меня в изгнании, люди осудят меня и осыплют оскорблениями. Может ли Божественный Лебедь, привыкший вкушать святую воду Манаса-Шаровар (Озера Разума), выжить, если будет пить соленую морскую воду? Может ли кукушка, резвящаяся в саду, полном манговых деревьев с нежными бархатистыми листьями, быть счастливой и беспечной на клочке пожухлой травы? Подумай обо всем этом! Мне бы так хотелось, чтобы ты осталась дома!"

   Сита слушала эти слова Рамы, такие нежные и сладостные, но она стояла, устремив взгляд в землю, и слезы текли по ее щекам. Она была как колонна, неподвижная и застывшая, и слезы струились прямо на пол. Рама не мог переносить зрелища ее страданий. Сита не находила больше слов, чтобы ответить на доводы Рамы. Но все-таки она сумела подавить свои чувства и унять свою боль. Она сказала: "О Властелин моей жизни! Ты есть сокровищница всего доброго и благородного. Если я разлучусь с тобой, райская жизнь покажется мне страшным адом. Родители, братья, сестры, сыновья, родители мужа, наставники, родственники - все они могут быть великими хранителями добра, но для женщины ее муж - единственный источник силы, радости и удачи. Он один может одарить ее счастьем и восторгом. У нее нет никого, кроме мужа, кто бы наставлял и оберегал ее; он - ее защита, ее главная опора. Господин! Когда муж далеко от нее, жена во всем будет находить источник горести и печали: в своем собственном теле, в доме, в городе, в царстве, в богатстве и изобилии, окружающем ее. Они не принесут радости ее потрясенной душе. Сладость покажется горечью, удовольствие обернется болезнью. Все радости, о которых я мечтаю, сосредоточены в тебе. Ничто не сравнится с ощущаемым мною экстазом, когда я устремляю взгляд на твое лицо, которое сияет так ярко и умиротворяюще, как полная луна осенью. Когда я буду с тобой в лесу, птицы и звери станут мне родными и близкими. Лес превратится в город, который я полюблю. Рубище, сделанное из коры, будет для меня шелковым одеянием. Монастырская обитель под тростниковой крышей будет для меня таким же прекрасным домом, как небесный дворец. Духи и покровители леса, лесные божества станут моими родителями. И я стану почитать их с тем же благоговением. Когда я с тобой, пучок травы и пригоршня цветочных лепестков сделают мягкой мою постель. Даже Бог любви не может желать большего. А клубни, коренья и плоды, о которых ты говоришь, покажутся такими же животворными и сладкими, как сам Божественный нектар! Горные вершины будут радовать меня так же, как башни Айодхьи. Я буду спускаться по одному склону и карабкаться вверх по другому так же весело, как пробегаю вниз и вверх по лестницам здесь, во дворце. Это будет так же легко и приятно.

   Я буду каждый день трепетать от восторга при виде твоих Лотосных Стоп. К тому же я обрету счастливую возможность служить тебе всегда и во всем. Как смогу я переносить страдания, если потеряю этот драгоценный дар? О Сокровищница Милосердия! Не оставляй меня здесь, возьми меня с собой! По правде, мне не надо было бы так назойливо докучать тебе мольбами, поскольку ты пребываешь во всех живых существах и знаешь обо всем, что они чувствуют и думают. И ты глубоко не прав, что причиняешь мне такую боль, зная, как жаждет мое сердце быть с тобой! Я сломлена, несчастна. Ты обладаешь всеми благородными качествами, почему же ты так немилосерден ко мне? Разве смогу я прожить четырнадцать лет, разлученная с тобою? Даже десять мгновений мне невозможно пробыть без тебя. Услышь мою мольбу, выкажи мне хоть немного сочувствия. Когда я с тобой, разве осмелится кто-то причинить мне вред или напасть на меня? Конечно же нет! Никто не осмелится даже взглянуть на меня! Посмеет ли шакал или заяц открыть глаза и посмотреть на льва? Я - вовсе не хрупкая и изнеженная принцесса. Сказать правду, это ты есть воплощенная нежность. Моя Мать - Земля, и потому я обладаю и правом, и силой уверенно ступать по ней. Воистину, быть счастливым - твоя доля в жизни, моя же участь - страдать и терпеть. А если такова реальность, почему же ты искажаешь очевидные факты и обрекаешь меня на разочарование? Так поступать нельзя. Я говорю со всей решительностью, что я могу с легкостью справляться с тяготами и трудностями, которые не под силу даже тебе! Тебе хорошо известно, что я подняла и сдвинула с места ларь с Луком Шивы, который ни один царь, гордый своей мощью, не мог поднять. Меня удивляет, что ты сомневаешься в моих возможностях. Моя сила и мое искусство не уступают твоим! Итак, дай свое согласие и устрой так, чтобы мы ушли вместе в великой радости."

   С этими словами Сита низко поклонилась Раме и упала к его ногам. Рама почувствовал, что дольше уже нельзя противиться ее желаниям. Он решился уступить. "Сита! - сказал он. - Не надо больше горевать, не давай волю своей печали. Исполняя твое желание, я возьму тебя с собой. Закончи как можно быстрее все сборы и приготовления перед уходом в лес!" Услышав эти сладостные слова, произнесенные Рамачандрой, Сита пришла в восторг, ее охватила беспредельная радость. Она сказала: "Приготовления? Какие же нужны сборы для того, чтобы жить в лесу? Я готова уйти тотчас же, потому что единственное, в чем я нуждаюсь - ты. Ничего больше мне не нужно." С этими словами она взяла Раму за руку, готовая двинуться в путь. Рама сказал: "Сита! Ты должна понять, что покидаешь Айодхью на целых четырнадцать лет. А потому - пойди и освободи попугаев и других птиц, которых ты растила с такой любовью и заботой. А коровы, за которыми ты ухаживала? Отдай их браминам, чтобы они могли заботиться о них. Раздай людям свои вещи и одежду - колесницы и все другое, что было в твоем распоряжении, иначе все это со временем придет в негодность. Пусть люди найдут им применение." Как только эти пожелания были высказаны, Сита бросилась к клеткам и, обращаясь к каждой любимой птичке, ласково сказала им: "Летите! Устремитесь, как и мы, в прекрасные леса!" Она сама открыла клетки и выпустила их на волю. Потом она пошла в коровье стойло. Она накормила коров вкусной пищей и поговорила с браминами, получившими их в качестве дара. Ее прелестное лицо сияло счастьем. Те, кто наблюдал, как она раздает дары, почувствовали, что их сердца наполняются печалью из-за неизбежной разлуки. Они пролили потоки слез, тронутые щедростью ее сердца и более всего тем, с какой ликующей радостью готовилась она сопровождать своего мужа в изгнание, в леса. Перо поэта не могло бы описать ее экстаз.

   Тем временем к ним присоединился Лакшмана. Попрощавшись с его матерью, все трое покинули дворцовые покои.


Глава 13

Уход в изгнание

   Тысячи людей собрались на квадратной площади перед царским дворцом. Их горе было безмерным. В это время министр вошел во дворец и помог подняться царю, который, потеряв сознание, лежал на полу. Он попытался усадить его и передал ему известие о том, что пришли Сита, Рама и Лакшмана и что они желают его видеть. Рама успел уже подойти к отцу и обратился к нему со словами утешения и любви. Когда Дашаратха увидел Ситу и Лакшману, его горю не было предела. Он крепко обнял Раму и упал на пол. Волнение перехватило ему горло; он прижал руки к груди и пытался унять агонию. У Ситы и Лакшманы не было сил смотреть на страдающего царя.

   Лакшмана увидел Кайкейи, стоящую тут же с видом победительницы; его глаза от ярости налились кровью, взгляд, стал острым, как кинжал; он готов был убить ее на месте. Но он сдержал свой гнев, охладил свои чувства, когда увидел безоблачно спокойное лицо Рамы. Кайкейи тем временем сказала: "Рама! Ты ввергаешь своего отца в глубокую печаль. Чем скорее ты удалишься и достигнешь леса, тем скорее твой отец оправится от волнения. Не медли больше! Склонись перед отцом и уходи!" Эти слова, полностью лишенные элементарной доброты и порядочности, окончательно разбили сердце Дашаратхи. Он вдруг закричал: "Демоница! Злобный дух! Какие жестокие и беспощадные слова ты произнесла!" И он упал без чувств. Как раз в эту минуту Сита, Рама и Лакшмана припали к его ногам. Рама сказал: "Отец! Благослови нас и разреши нам уйти. Сейчас время больше подходит для того, чтобы радоваться, чем тосковать и печалиться. Чрезмерная привязанность может привести к дурным последствиям." Рама умолял отца быть мужественнее и преодолеть манию, превращающую его любовь в безумие. Рама обнял ноги отца и опустился на колени, лаская и успокаивая его.

   Дашаратха открыл глаза и посмотрел долгим взглядом на своего любимого сына. Он с трудом приподнялся и, держа руки Рамы в своих, сказал: "О, мой возлюбленный сын! Прислушайся к моим словам. Ты обладаешь проницательностью и умением владеть собой. Ты знаешь, что такое истина. И ты безусловно должен совершать только справедливые поступки. Но разве справедливо то, что происходит сейчас, когда один человек делает неверный шаг, от последствий которого страдает другой? Игра судьбы непредсказуема, и эту загадку не разрешить." Царь, чистый сердцем и полный любви, стал приводить довод за доводом, чтобы уговорить Раму отказаться от решения уйти в лес.

   Дашаратха, отец, знал Раму как величайшего защитника законов морали, как строгого приверженца этих нравственных законов, искусного в защите и оправдании своих действий и не боящегося последствий своих решений. Дашаратха прочел по лицу Рамы, стоящего перед ним, что тот был уже готов оставить его и отправиться в изгнание. Когда Дашаратха увидел, что Сита стоит рядом, он подозвал ее поближе. Она опустилась перед ним на колени, и он, нежно гладя ее по голове, стал описывать ей трудности лесной жизни. Он сказал, что для нее лучше всего было бы остаться здесь - с родителями мужа или с ее собственными родителями. Слова Дашаратхи, страдающего от непереносимых мук, доходили до Ситы сквозь его стоны. Он скрежетал зубами, когда его взгляд падал на Кайкейи; внутри у него все кипело, и, дрожа от негодования, он не в силах был подавить свое горе.

   Сита упала к его ногам и сказала: "Почтенный отец! Моя душа стремится только к одному - служить Раме. Это счастье ждет меня в лесу. Я не могу остаться здесь и утратить эту драгоценную возможность. Служение собственным родителям или родителям мужа не может дать жене той же отрады и того удовлетворения, которое дает ей служение мужу. Нет счастья большего, чем это. Не уговаривай меня и не выдвигай'доводы против моего ухода. Дай мне свое благословение и отправь меня вместе с Рамачандрой." Дашаратха прекрасно понимал и высоко ценил стремление Ситы не разлучаться с Рамой. С искренним восхищением превозносил он ее добродетели - в назидание стоящей перед ним Кайкейи. Тем временем жены царских министров и царских наставников, бывшие в зале, окружили Ситу и в свою очередь стали расписывать жизненные трудности, ожидающие ее в лесу. Супруга придворного наставника нашла более умный и тонкий ход, чтобы разубедить ее. Она сказала: "Сита! Ты не обязана покидать царство и уходить в изгнание в лес. Твоя обязанность - остаться здесь и утешать родителей твоего мужа, которые погрузились в глубокую скорбь. Ты ведь - половина Рамы, разве не так? И эта половина должна остаться здесь, чтобы облегчить горе, вызванное уходом другой половины. Более того: поскольку ты - половина старшего сына, наследника трона, у тебя есть право управлять царством. Рама удалится в лес и будет жить там, почитая слово своего отца, а ты останешься здесь и будешь царствовать, поддерживая славу Рамы и доставляя радость его родителям. Как жена Рамы ты должна сделать этот правильный шаг; это твое законное право и твой долг." Эти слова были произнесены так ласково и нежно, как будто это был шепот осенних лунных лучей, услышанный птицами чакравака. Но у Ситы эти слова вызвали головокружение и она пошатнулась. Она была так потрясена, что не могла произнести ни звука в ответ.

   Во время этой паузы Кайкейи достала одежды из бересты и четки из дерева туласи. Держа их перед Рамой, она сказала: "Царю ты так же дорог, как его собственная жизнь. Но он навлекает на себя вечный позор, не позволяя тебе уйти. Его привязанность к тебе нарушает правильный ход событий. Он никогда, ни при каких обстоятельствах, не произнесет слова "Отправляйся в лес". Бесполезно ждать его согласия и разрешения.

   Поэтому решайся на что-нибудь одно: или ты навлекаешь позор и бесчестие на династию Икшваку и остаешься царствовать, или ты удаляешься в лес, завоевывая тем самым вечную славу этой династии. Решай и действуй!"

   Рама был рад, что она это сказала. Но в сердце Дашаратхи ее слова вонзились как острые гвозди, вбиваемые тяжелым молотком. "Увы! Какая жестокая у меня судьба! И я должен продолжать жить, услышав эти чудовищные слова!" - воскликнул он и упал на пол в глубоком обмороке. Едва придя в себя, он вспомнил речь, только что произнесенную Кайкейи, и снова потерял сознание. Раме невыносимо было видеть, как беспомощен его отец в сложившейся ситуации. Он чувствовал, что должен принять условия Кайкейи и уйти, и чем скорее он это сделает, тем будет лучше для всех.

   Он взял в руки грубое древесное полотнище, принесенное мачехой, и обмотал его вокруг своих бедер, другое, такое же, он передал Сите. Она стояла, держа его в руках и склонив голову в замешательстве, поскольку не знала, как нужно правильно в него облачаться. Оно казалось ей слишком коротким. Рама, который уже оделся в эту одежду, подошел к Сите и что-то тихо сказал ей. Ей было совестно признаться, что она не знает, как носить эти древесные полотнища, которые жены лесных отшельников так ловко и красиво обматывают вокруг своего тела. Она тихонько прошептала Раме: "Эта одежда совсем не похожа на ту, которую мы носили, к тому же она слишком коротка и узка." Рама успокоил ее, вселив в нее уверенность и мужество; он отвел Ситу в сторону и сам обвязал жесткую материю вокруг тела Ситы, поясняя при этом, как ей следует делать это впредь. Наблюдая эту сцену, жены отшельников и другие женщины, жившие при дворце, проливали слезы умиления и сочувствия.

   В этот момент в зале появился Васиштха, царский наставник. Ему было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что происходит. Он был ошеломлен. Он решил выступить против царицы Кайкейи и заявил, что Сита совсем не обязана носить одежду из лыка. Он напомнил, что Кайкейи высказала только два желания и именно их и потребовала исполнить: о коронации Бхараты и об изгнании Рамы в лес; поэтому Сита может уйти в лес в убранстве царевны и со всеми необходимыми атрибутами, которые обеспечат ей удобное пребывание в лесу.

   Рама тут же размотал берестяное полотнище, которое обвязал поверх сари Ситы. Но Сита подошла к Васиштхе и упала к его ногам. Она сказала: "Учитель! Я надела эту одежду совсем не потому, что таково было желание матери Кайкейи. Разве могу я не следовать за моим Повелителем? Разве будет справедливо и разве больше будет ко мне доверия, если я, живя в лесу, разоденусь в дорогие шелковые платья и увешаю себя драгоценностями, в то время как мой Господин будет носить одежду отшельника? Для преданной долгу и верной жены такое поведение будет верхом нелепости, разве не так? Поэтому позволь мне облачиться в эти одежды, чтоб я могла держаться правил поведения жены и исполнять свой долг."

   Приверженность праведности, которая проявилась в этой мольбе, тронула мужественного старца до слез. Срывающимся от волнения голосом он сказал: "Сита! Этот ход мыслей так естественен для тебя, ведь ты - воплощение добродетели. Но у царей и правителей существуют свои причины и правила, которые следует уважать как тебе, так и другим. Извращенный и злобный мозг твоей мачехи Кайкейи не хочет этого понять, поэтому я должен выступить здесь с разъяснениями и предостережениями. Как известно, твой муж сегодня должен был быть коронован как правитель этого царства. Хотя это событие не состоялось из-за ряда обстоятельств, включая и клятвы, данные много лет назад, я должен сказать, что короновать Бхарату вместо Рамы - значит идти против древних законов государства. Только старший сын имеет право на трон, никто другой этого права не имеет. Если он в силу каких-то причин отказывается от этого права по своей собственной воле, как это он сделал сейчас, ты, Сита, как другая половина его личности, имеешь право управлять государством; никто третий не может взять на себя эту обязанность."

   Когда Васиштха принялся излагать правила политической этики, Кайкейи была явно напугана. Но она не могла не знать, что Сита не стремится обладать царскими привилегиями и властью. И, действительно, как подробно Васиштха ни останавливался на ее правах и полномочиях, Сита не обращала на это никакого внимания. Вместо великолепного одеяния царицы она жаждала надеть на себя берестяную одежду отшельницы. Жена царского наставника почувствовала, что Сита никогда не откажется от своего решения, и поэтому она и другие женщины взяли полотнище и вновь обмотали его вокруг ее тела.

   Тем временем Лакшмана тоже надел на себя лесную одежду, такую же, как и Рама. Рама решил, что дальше медлить нельзя. Все трое благоговейно простерлись ниц перед Дашаратхой, который упал в обморок, когда увидел своих сыновей в облике лесных аскетов. Они склонились и перед Кайкейи, стоявшей рядом, затем они пали к ногам мудрого Васиштхи и его супруги. И они начали свой путь в лес.

   Собравшиеся у дворцовых ворот жители Айодхьи, увидев, как они идут в одежде отшельников, разразились горькими слезами. Многие были настолько потрясены, что падали без чувств. Другие в полном отчаянии рвали на себе волосы. При выходе из дворцовых ворот Рама еще раз простерся перед старым Васиштхой, после чего сказал несколько слов народу, призывая его сохранять спокойствие и придерживаться добродетели. Он сказал, что неожиданный поворот событий не должен ввер гать людей в скорбь, что он вернется в Айодхью после четырнадцатилетнего пребывания в лесу и что решение об его изгнании принесет благо и им, и ему самому, и всему миру.

   Затем он раздал бедным щедрые дары, а браминов наделил домами, золотом, землями и коровами с тем, чтобы они без всяких ограничений могли совершать ритуальные обряды и жертвоприношения. Он обратился к мудрецу с просьбой бдительно следить за своевременным сотворением ведийских церемоний и яджн. Он встал перед ним, молитвенно сложив ладони, и сказал: "Святой мудрец и наставник! Для всех этих людей, для всего народа, а также для моих родителей ты являешься истинным отцом. Дай совет царю, убеди его, чтобы он управлял народом так, как если бы это были его собственные дети." Когда люди услышали, как он еще и еще раз повторял свои мольбы во имя их блага, они почувствовали, что их сердца разрываются от печали. Одни били себя в грудь, кляня самих себя за то, что утратили счастье жить под властью такого царевича, как Рама. Другие накликали беды на свои головы. Третьи катались по земле и громко стонали.

   Рама, между тем, вновь обратился к толпе горожан. Стоя со сложенными ладонями, он сказал: "Мой дорогой народ! Я ценю вас так же, как собственную жизнь. Наш высший властитель посылает меня в джунгли, чтобы я хранил и оберегал от зла его лесные угодья. Не питайте к нему за это никакой враждебности. Заботьтесь о нем и всегда молитесь за него, выполняйте его волю, сделайте его счастливым и будьте счастливы сами. Ваша любовь ко мне не должна внушать вам неприязнь к нему. Никогда не пожелайте ему зла. Только те из вас дороги мне, кто будет трудиться на благо царя после моего ухода в лес. По-настоящему преданы мне только те из вас, кто сделает то, чего я больше всего хочу. Исполните это мое желание, внемлите моим словам, сделайте меня счастливым! Мой дорогой народ! Моя мать Каушалья, разлученная со мной, погрузится в горестную печаль. Каждая мать в подобной ситуации будет страдать от невыносимой боли. И я молю вас, разумных и полных сочувствия, сделать все возможное, чтобы успокоить ее и уменьшить ее горе."

   Затем он попросил министра Сумантру подойти к нему. "О Сумантра,- сказал он, - прошу тебя - отправляйся к отцу! Успокой его и утешь - это главное, что ты должен сейчас сделать." Сумантра был охвачен скорбью и слезы текли по его щекам. Он не мог овладеть собой и плакал навзрыд. Другие министры, так же, как и их помощники, всячески старались успокоить его и придать ему бодрости. Все они были настолько опечалены, что больше не могли оставаться здесь. Они направились во дворец, чтобы выполнить просьбу Рамы. Весь город погрузился в глубокое и необъятное море отчаяния.

   Тем временем Дашаратха оправился от обморока и обрел способность понимать, что происходит вокруг. Он жалобно повторял: "Рама! Рама!" - и сделал попытку встать. Но его горе было так тяжко, что он снова упал на пол. Когда же он все-таки поднялся, то попытался сделать несколько шагов, но не смог сдвинуться, а только споткнулся на ровном месте.

   В эту минуту в зал вошел Сумантра. Он попытался поддержать Дашаратху и успокоить его. Но, испытывая сам страшные приступы боли, потрясающие его, мог ли он принести успокоение своему господину? Однако он помнил настоятельную просьбу Рамы и поэтому, исполненный чувства долга, подавил скорбь, которая переполняла его сердце и сел рядом с царем, хотя слезы все еще текли ручьями из его глаз. Он долго еще не мог произнести ни слова.

   Дашаратха открыл глаза и увидел возле себя Сумантру. Восклицая в величайшей горести: "Рама! Рама!", он упал на колени старого министра и разразился рыданиями. Он приподнялся и простонал: "Сумантра! Рама ушел в лес, а жизнь все еще не покинула мое тело! Зачем моя жизнь цепляется за тело, что она выигрывает от этого?" Потом, став немного спокойнее, он сказал: "Слушай меня! Спеши за Рамой! Возьми самую быструю колесницу и поезжай за ним вслед. Моя невестка совсем не переносит палящего солнца, ее ноги - эти лепестки лотоса - покроются ожогами и волдырями! Поспеши! Садись в колесницу! Быстрее!"


Глава 14

На пути в лес

   "Сумантра! - сказал Дашаратха. - Мой Рамачандра - несокрушимый герой; он не повернет назад. Никто не сможет ни пошатнуть, ни отменить принятое им решение. Все попытки изменить его окажутся напрасными; наши усилия вызовут лишь его огорчение. Кроме того, Рама - непоколебимый приверженец Истины. Не медли! Хотя и недолго снарядить колесницу в дорогу, ты можешь упустить их след! Мои подданные не вынесут этого зрелища - Рама, пешком бредущий по улицам царской столицы. Ступай, ступай быстрее!"

   Царь торопил министра и продолжал в волнении: "Захвати с собой в колесницу несколько корзин с едой и какое-нибудь оружие и передай все это им. Сумантра! Еще об одном я забыл сказать тебе. Проси и умоляй их всеми силами и не забудь упомянуть, что это я просил тебя об этом, чтобы они велели Сите вернуться в Айодхью. Возьми их в свою колесницу, чтобы часть пути до леса они проделали с тобой. Войди в лес вместе с ними, и если Сита испугается при виде диких джунглей, и ты заметишь это, немедленно обратись к Раме за советом и уговори Ситу, нежную принцессу Митхилы, возвратиться в Айодхью, постаравшись внушить ей, что это также и мое желание. Скажи ей, что если она не согласится остаться в Айодхье, царь распорядится отправить ее обратно к отцу, Джанаке!" Дашаратха снова и снова повторял эти слова и, разбередив свое горе страшными картинами, которые они вызвали в его воображении, впал в беспамятство и повалился на пол.

   Быстро придя в себя, он приподнялся и воскликнул в отчаянии:

   "Сумантра! К чему тратить время на пустые слова? Доставь ко мне сейчас же моего Раму, Лакшману и Ситу, чтобы я мог еще раз взглянуть на них! Наберись решимости и сделай это, чтобы я снова смог стать счастливым!" Опомнившись, он жалобно взмолился: "Езжай быстрее, не медли, сядь в колесницу и догони их; довези их до того места, дальше которого для колесницы уже не будет пути. Возможно, ваше путешествие продлится три или четыре дня, и тогда останови коней и дай всем троим сойти. Не спускай с них глаз, пока они не скроются из виду, прежде чем поспешить ко мне назад с известиями, чтобы я мог удостовериться, что они находятся в безопасности и в добром здравии. Теперь же ступай! Почему ты все еще стоишь передо мною? Ступай живее!" Дашаратха в нетерпении торопил министра.

   Простершись у ног царя в знак подчинения его приказу, Сумантра удалился и, снарядив колесницу, пустился в путь. Вскоре он догнал Ситу, Раму и Лакшману, пешком пробиравшихся по улицам города; он передал им повеление Дашаратхи и, усадив их рядом с собой, тронул поводья; колесница двинулась по направлению к лесу. По обе стороны царской дороги толпились жители Айодхьи, плачущие и стенающие, и Сумантра пытался убедить их успокоиться и сдержать свои чувства. Они миновали пределы города и продолжали свой путь. Обитатели столицы, покинув свои дома, бежали вслед за колесницей Сумантры, слившись в единую людскую массу, охваченную горем и паникой. От тысяч бегущих по дороге ног поднимались тучи черной пыли, заволакивающей небо. Уже невозможно было различить ни земли, ни дорожной колеи, а лишь сплошное море человеческого отчаяния и безумия. Старики, женщины, юноши, взрослые сильные мужи, брамины - все кричали в один голос, срывающийся на рыдающий вопль: "Рама! Рама! Возьми нас с собой! Не покидай нас!" Улицы Айодхьи были мертвы и пусты, город погрузился в молчание, словно скованный глубоким сном. На крыши домов, придавив их своей тяжестью, пала густая тьма. Те, кто был слишком слаб, чтобы устремиться вдогонку за Рамой, неподвижно стояли на дороге, безжизненные и утратившие надежду. Некоторые остались за дверьми, наглухо запертыми изнутри, и предавались в одиночестве мучительной скорби, скорчившись на полу, отказавшись от воды и пищи с того мгновения, как Рама покинул столицу. Некоторые ожидали наступления ночи, уповая на то, что Рама вернется, движимый жалостью и состраданием к своему любимому народу.

   А в это время Дашаратха сам взобрался на колесницу! Он громко вскричал: "Рама! Рама! Сумантра! Сумантра! Остановитесь! Я должен хотя бы один раз взглянуть на сокровище моей любви!" Он что есть мочи гнал лошадей и мчался быстрее и быстрее. Однако путь ему преградило огромное людское море, захлестнувшее дорогу и отделявшее колесницу царя от колесницы Рамы. Многие были настолько измучены, что, обессиленные, падали прямо в дорожную пыль. Видя, что мимо них несется царская колесница, влекомая быстрыми конями, они поднимали головы в надежде, что это Рама возвращается к ним; они пытались встать и остановить ее, чтобы взглянуть на Раму, своего возлюбленного Принца. Но заслышав доносящиеся из нее горестные возгласы Дашаратхи, они, рыдая, вновь погружались в отчаяние; они расступались, пропуская колесницу царя, и умоляюще кричали ей вслед: "О царь! Скорее! Езжай скорее и верни нам нашего Рамачандру!"

   Дашаратха увидел колесницу Рамы, мелькающую на дороге среди песчаных дюн, простирающихся за пределами города, и громко закричал: "Сумантра! Сумантра! Остановись! Попридержи поводья!", а своему вознице велел гнать, что было сил. Сумантра оглянулся, услышав крик, и увидел, что их настигает царская колесница. Он сказал Раме:

   "Рамачандра! Позади нас твой отец Дашаратха; мне кажется, что нам надо остановиться и выяснить, каковы будут его распоряжения." Рама тоже увидел догонявшую их колесницу отца и необъятные толпы людей, движущихся позади них по дороге. Он знал, что стоит ему сейчас остановиться, и люди, охваченные неудержимым отчаянием, окружат его со всех сторон, и даже те, кто, изнуренные погоней, повалились на обочины, поднимутся и побегут из последних сил, гонимые надеждой. Он знал, что не имеет права вселять в их сердца эту надежду, заведомо бесплодную, и проявлять тем самым еще большую жестокость к своему народу. Кроме того, это могло нарушить уже принятый им обет. Если подданные станут свидетелями жалостных причитаний Дашаратхи, он утратит в их глазах всякое уважение. Все эти рассуждения с быстротой молнии пронеслись в голове Рамы, и, приняв решение, он велел Сумантре, своему вознице, не останавливать колесницу. Он сказал ему, что будет лучше, если они помчатся вперед как можно быстрее! Услышав это, Сумантра вскричал, молитвенно сложив руки на груди: "Рама! Мне было приказано пробыть с тобою не больше четырех дней. После этого я вынужден буду возвратиться в Айодхью, не так ли? Я предстану перед Дашаратхой, и он непременно сурово осудит меня за то, что я не остановил колесницу, ослушавшись его приказа. Что скажу я ему в ответ? О Рама! Позволь мне быть рядом с тобою все годы твоего изгнания! Если ты разрешишь мне сопровождать тебя, я смогу быть счастливым, считая, что жизнь моя прожита не напрасно. Если ты согласен, я не остановлю лошадей; я буду гнать их так, что мы помчимся быстрее ветра. Я смиренно ожидаю твоего приказания."

   Рама обдумал сказанное Сумантрой, разом охватив умом значение всех его доводов. Он ответил ему: "Сумантра! Тот, кто повелел тебе взойти на колесницу и взять нас с собою, чтобы сократить долгий путь до леса - твой властитель, правитель державы! Тот, кто сейчас преследует нас, рыдая, и упрашивает тебя остановиться - Дашаратха. Ты должен слушаться только своего владыку, повиноваться только приказу правителя, а не командам Дашаратхи. Ты - министр державы, главный помощник царя, а не личный слуга человека по имени Дашаратха. Между нами, как между отцом и сыном, существуют кровные узы любви и привязанности. Однако его власть как державного правителя распространяется в равной мере как на меня, так и на тебя. Твоя верность ему не должна уступать моей. Тебе следует исполнять свой долг. Это будет самое правильное, поверь мне." И Рама велел ему гнать лошадей побыстрее, не пытаясь остановить колесницу.

   Сумантра жадно впитал нектар высшей морали, который Рама соизволил преподнести ему. Дашаратха, увидев, что Рама не пожелал остановиться, велел вознице повернуть назад и двинулся обратно в Айодхью, громко стеная и проклиная свою судьбу. Жители города, однако, несмотря на усталость и физическое истощение, продолжали преследовать колесницу, влекомые единым стремлением - не расставаться с обожаемым Рамой. Многие из них, готовые пожертвовать ради него своей жизнью и погибнуть, обессилев от погони за ним, тащились из последних сил, измученные и выдохшиеся, преданно плетясь по следу колесницы, в которой сидел их обожаемый Рама. Рама видел этих несчастных, гонимых страстной любовью, заставляющей их из последних сил бежать за ним вслед; его душа исполнилась сострадания. Он остановил колесницу и обратился к людям с ласковыми и нежными словами, от которых затрепетали их сердца. Он старался раскрыть перед ними всю глубину тех нравственных законов, следуя которым он вынужден оставить Айодхью. Он умолял их вернуться домой.

   Подданные отвечали ему, что разлука с ним принесет невыносимые страдания и муки, и они не смогут оставаться и минуты в Айодхье, которую покинул их любимый Рама; они готовы умереть в лесу, нежели жить в опустевшей столице. На разные голоса они твердили одно и то же, а какой-то юноша провозгласил, что город, из которого исчезло Божество Дхармы, для них более ужасен, чем дикие джунгли, и что они не могут жить в столь зловещем месте. Они сказали ему, что отныне столица царства - это лес, в котором поселится Рама. "Не беспокойся оттого, что мы изнурены и измучены. Исполняй свою клятву, следуй своему долгу, поступай согласно своему решению; мы тоже будем блюсти свой обет. Для тебя самый священный долг - склониться в смирении перед волей отца; у нас также есть священный долг, и мы храним его в наших сердцах - подчиниться в благоговении воле Рамы, Атма Рамы, нашего Господина, которого мы почитаем, как единственного Властелина. Мы не дрогнем в нашей решимости! Мы не вернемся назад! Только смерть сможет нам помешать!" - так говорили люди, рыдая и обливаясь слезами отчаяния. Сердце Рамы, полное милосердия, дрогнуло, когда он услышал эти слова любви и верности. Из глаз Ситы ручьями текли слезы. Лакшмана с болью наблюдал этот бурный взрыв преданности, исторгнутый из сердец простых, обыкновенных жителей царства. Он подумал о Кайкейи, своей мачехе, которая не испытывала к Раме и тысячной доли подобных чувств, и от гнева его глаза налились кровью, а язык присох к гортани. Он опустился на землю и сел, понурив голову от тяжелых и мрачных мыслей.

   Рама чувствовал, что для блага людей он обязан любыми способами настоять на их возвращении домой. Он утешал их, участливо говорил с ними, напоминал о тех священных обрядах и ритуалах, которые им надлежит совершать каждый день, и о неблагоприятных последствиях их несоблюдения. Он описывал ужасы лесной жизни и те тяжелые испытания, с которыми им неизбежно придется столкнуться. Он убеждал их, что лучшее, что они могут сделать - это вернуться домой и неукоснительно творить молитвенные обряды поклонения, и тогда четырнадцать лет пролетят для них спокойно и незаметно; этим они помогут ему провести годы изгнания в мире и радости и вернуться в Айодхью в назначенный срок полным силы и бодрости.

   Однако собравшимся вокруг него юным сыновьям браминов его доводы не показались убедительными! Рама терпеливо продолжал угова ривать их: "Ваши престарелые родители нуждаются в вас, им необходимо ваше преданное служение; недопустимо оставлять их одних безо всякой помощи." Но юноши отвечали ему: "Наши старые родители настолько удручены и ослаблены горем, что не могли бежать вдогонку за тобой до самого леса; они шли, пока им хватало сил, а потом повернули назад, излив потоками слез свои душевные муки. Но они наказали нам следовать за тобою и оставаться рядом с тобой; это они послали нас к тебе, говоря: "Мы слишком немощны, а вы молоды и сильны. Ступайте, служите Раме от нашего имени!" Эти старые люди вдвойне несчастны, они страдают оттого, что ты покинул Айодхью и что нас больше нет рядом. Но они обрадуются, узнав, что их сыновья ушли вместе с Рамой, что сыновьям выпало счастье, которого сами они лишены. Хотя бы по этой причине ты должен взять нас с собой и осчастливить наших старых родителей." С мольбами и рыданиями они упали к ногам Рамы.

   Рама был потрясен столь искренним изъявлением любви и поклонения. Его охватил блаженный трепет при соприкосновении с этим духом полного самоотречения, исходившим от юношей, возможно, более глубоким и благородным, чем его собственное отречение от трона. К его радости примешивалась гордость за своих подданных, сумевших превзойти его в благочестивой преданности родителям. Пока длились все споры, мольбы и страстные признания, землю окутал вечерний сумрак. Рама предложил людям совершить вечерние омовения и отдохнуть, чтобы не возвращаться назад впотьмах.

   Желая подбодрить их собственным примером, он искупался в реке Тамасе, близ которой лежал их путь, отведал кореньев и фруктов и прилег на землю, закрыв глаза. Народ, весь день следовавший за ним по пятам, был настолько изнурен и обессилен, что после легкой трапезы все до единого погрузились в глубокий сон.

   Рама знал, что когда они проснутся, то возобновят свои уговоры и мольбы; поэтому он разбудил Сумантру и велел ему запрягать лошадей и немедленно трогаться в путь, не производя при этом ни малейшего шороха, и вести колесницу так, чтобы невозможно было распознать, куда ведет ее след. Сумантра понял, что другого выхода нет; он правил колесницей, искусно запутывая следы. Ему даже удалось создать некое впечатление, будто он развернул коней назад, чтобы доставить Раму в Айодхью. Он виртуозно справился с заданием Рамы, после чего колесница бесшумно умчалась по направлению к лесу.

   Наступил рассвет нового дня. Открыв глаза, жители Айодхьи осмотрелись кругом и увидели, что царская колесница исчезла; ее не было и в помине! Они не увидели ни Раму, ни Ситу, ни Лакшману! Их пронзил мучительный ужас, они разбудили всех спящих и бросились искать отпечатки колес, оставленные на земле. В панике разбежались они в разные стороны, пытаясь проследить путь колесницы. Один из них сказал: "Братья! Рама увидел, как мы измучены, и что мы мгновенно уснули, истощив все свои силы; поэтому он и уехал один и не взял нас с собою." Они принялись упрекать друг друга, что позволили себе выказать признаки утомления, чем побудили Раму покинуть их. Другие занимались самоуничижением, низводя себя до жалкого уровня, недостойного даже глупой рыбы. "Рыба, выброшенная на берег, погибает, а мы все еще живы, хотя Рама, дыханье нашей жизни, ушел от нас." Они рвали на себе волосы, проклинали самих себя и горестно вопрошали:

   "Мы сами навлекли на себя разлуку с самым дорогим для нас Существом. Что нам остается, как не призвать к себе Смерть, чтобы она покончила со страданиями?" Но вскоре они осознали, что поскольку их истинное "Я", их Атма - это Рама, то насильственное саморазрушение, или Атма-Хатья, для них немыслимо. Это греховный акт, не достойный ни похвалы, ни награды. Самоубийство оправдано лишь в том случае, когда самой судьбой тебе предназначено погибнуть от собственной руки! Ухватившись за эту мысль, люди призывали других к истовой молитве, чтобы судьба даровала им возможность такого конца.

   Одолеваемые противоречиями и сомнениями, они затеяли жаркий спор. Им не терпелось решить поскорее, каковы должны быть их дальнейшие действия. В разгаре дискуссии кто-то сообщил, что наконец найдены четкие следы, оставленные колесами. От этой новости люди воспряли духом, ибо следы указывали на то, что колесница проследовала в Айодхью! Народ толпой устремился назад по дороге, но следы вскоре затерялись и полностью скрылись из виду. Их будто бы стерли с дороги! Теперь понять, что случилось на самом деле, было невозможно. В умах людей царила путаница и неразбериха, и, разочарованные, они вернулись в столицу.

   Многие утешали себя мыслью, что Рама непременно вернется во дворец, ибо он был свидетелем их плачевного и беспомощного состояния, и его сердце, полное сострадания, не позволит ему бросить их, убитых горем, на произвол судьбы. Они говорили: "Рама вернется! Не пройдет двух или трех дней, и он снова будет с нами!" Женщины, в надежде умилостивить богов, чтобы те побудили Раму не оставлять своих подданных, приняли суровые обеты поста и воздержания и без устали совершали обряды поклонения.

   Злая судьба поджидала жителей Айодхьи, подобная той, что грозит птицам чакравака, вьющим свои крошечные гнезда в цветках лотоса: когда солнце скрыто за густыми тучами, бутоны не распускаются, лишенные тепла и света.

   В то время как жители Айодхьи страдали от горя и отчаяния. Сита, Рама и Лакшмана вместе со своим возницей - Сумантрой достигли окрестностей города Шрингиверы. Рама издали заметил реку Гангу и велел немедленно остановить колесницу. Он сошел на землю и простер ся ниц на берегу священного потока; его примеру последовали Сита и Лакшмана; к ним присоединился и Сумантра. Рама рассказал им, что Ганга - это источник благополучия и процветания, которыми дышат окружающие их просторы. Ганга дарует всем существам высшее блаженство, изливая на них неиссякаемую духовную благодать. Они решили искупаться в божественных водах.

   Рама велел Лакшмане поискать безопасное место, где Сита могла бы без труда сойти с берега и окунуться в священную воду. Здесь, вблизи диких джунглей, берег реки был размытым и болотистым; Лакшмана выбрал место посуше и соорудил настил из камней и обломков скал, чтобы Сите было легче спуститься к воде и выбраться на берег после совершения омовений. Затем он обратился к Сите, своей Госпоже, со смиренной просьбой - использовать при купании эту маленькую пристань. Осторожно ступая по камням, она приблизилась к воде и, прежде чем войти в нее, низко поклонилась великой богине Ганге. Лакшмана тем временем отправился в джунгли в поисках съедобных плодов, чтобы Рама и Сита смогли подкрепиться после купания. Вернувшись, он почтительно преподнес им собранные дары леса и разделил с ними скромную трапезу.

   Скоро они заметили, что неподалеку от них на берегу собралась группа лодочников. Их внимание привлекли царская колесница и облик пришельцев, выдававший их высокое происхождение. Они решили, что знатные особы прибыли сюда на прогулку и расположились на берегу, чтобы устроить пикник. Они поспешили к правителю города, Гухе, и доложили, что к ним пожаловали высокородные гости, принадлежащие к царскому семейству. Гуха отправил гонца, чтобы точно разузнать, кто они такие и что привело их сюда, в леса на берег Ганги.

   Гонец принес удивительную весть: их глухие края посетили не кто иные, как сыновья царя Дашаратхи, а принцесса - сама Сита, и сопровождает их главный царский министр Сумантра. Предвкушая момент наивысшего восторга, Гуха ощутил, что не вправе наслаждаться им в одиночестве. Он немедленно созвал своих родных и близких, друзей и приближенных и сообщил им, что величайший из царевичей. Рама вместе с женой и братом находятся на берегу Ганги. Он велел принести побольше сочных фруктов и красивых цветов, и вся процессия в благоговейном почтении двинулась в сторону Ганги. Гуха сложил свои подношения к ногам царственных гостей и простерся перед Рамой в низком поклоне. Его примеру последовала многочисленная свита.

   Увидев, какую огромную радость доставило этим людям его появление, Рама подозвал к себе Гуху и завел с ним беседу. Он с интересом расспрашивал царского наместника о жизни его народа, о счастье и благополучии жителей города. Он выразил уверенность, что под предводительством Гухи вся община процветает и здравствует. Гуха отвечал Раме: "О Владыка! Рамачандра! Припав к твоим ногам, мы испытали безграничную Ананду. Мы получили этот подарок судьбы в награду за наши добрые дела, за все хорошее, что совершили в прошлых жизнях. Как иначе можно объяснить то, что мы, проводящие свои дни в этой недосягаемой глуши, удостоились твоего визита и Даршана твоих Лотосных Стоп? Теперь, когда твоя Нога коснулась этой земли, край наш расцветет богатством и изобилием, на него снизойдут мир и покой! Нет сомнений, что отныне эта земля сказочно преобразится."

   Лакшмана, Сита и Сумантра с волнением наблюдали этот искренний поток радости, они видели чистые слезы Ананды, льющиеся из глаз людей, и были поражены их преданностью, смирением и мудростью. Гуха, вождь городской общины, обхватил руками ноги Рамы и произнес:

   "Господин! Все, что ты видишь вокруг, принадлежит тебе! Все богатство природы, вся земля, доверенное мне право власти, мои подданные - все это твое! Мои приближенные ждут твоих приказов, они в твоем полном распоряжении, готовые услужить тебе, чуткие к любым твоим нуждам. Я - твой покорный слуга. Позволь мне оставаться им впредь, прими все, что я возлагаю к твоим стопам и удостой посещением наш город."

   Выслушав смиренную просьбу Гухи, Рама улыбнулся и ответил:

   "Гуха! Я ценю твою бесконечную преданность и чистоту твоего сердца. Но послушай меня! Я нахожусь в изгнании, подчиняясь приказу отца, и, как лесной скиталец, вынужден носить одежды отшельника. Мне не подобает вступать в пределы города или другого поселения. Я не должен притрагиваться к пище, не предназначенной для отшельников, следующих обету сурового воздержания. Мне придется жить в соответствии с правилами, предписанными аскетам, строго соблюдающим законы Тапаса. По этим причинам я не смогу исполнить желание, которое ты высказал."

   Великая скорбь охватила Гуху, когда он услышал признание Рамы. Недоуменный ропот прошел по многолюдной толпе собравшихся на берегу жителей Шрингиверы. Они взволнованно перешептывались, пораженные божественным очарованием Рамы, Ситы и Лакшманы. Им не верилось, что родители этих двух прекрасных братьев и юной принцессы, похожей на небесную деву, смогли отправить таких детей в изгнание. Кто-то из людей возмущенно воскликнул: "И как только мог повернуться их язык, чтобы вынести подобный приговор?" Другой человек возразил ему: "Успокойся, не будь глупцом! Их родители совершили благой поступок! Если бы они не обрекли их на изгнание, разве могли бы мы сейчас любоваться их Божественной красотой? Наши глаза наслаждаются, и сегодняшний день превратился в великий праздник!" Эти слова наполнили сердца людей благодарностью и восторгом. В толпе, состоящей из представителей разных сословий и народностей Нишады, послышались восхищенные возгласы. Люди превозносили с благоговением красоту и благородство царственных гостей, преклоняясь перед совершенством их черт и мягким, сияющим очарованием.

   Правитель Гуха был безмерно опечален оттого, что судьба лишила его возможности приветствовать Раму в столице Нишады, Шрингивере. Вождь был уверен в том, что стоит Раме посмотреть на город, бросить на него хотя бы издали один-единственный взгляд, и на столицу снизойдет благословение, навеки обеспечив ей мир и процветание. Поэтому он попросил Раму посмотреть на город от подножья гигантского дерева Симсупа, которое росло неподалеку, широко раскинув пышную густую крону. Вместе с Рамой они приблизились к дереву. Гуха почувствовал огромную радость, убедившись в том, что взгляд Рамы охватил столицу. Рама тоже был счастлив, увидев красивый город, простершийся вдали. Сгущались сумерки, и Рама, позволив жителям Нишады коснуться своих ног, предложил им разойтись по домам.

   После этого он приступил к совершению священных вечерних ритуалов. Гуха тем временем собрал большие охапки шелковистой травы и мягких листьев и приготовил из них удобные постели. Он послал своих приближенных в лес за свежими плодами, кореньями и сладкими фруктами, наказав завернуть их в большие листья, чтобы преподнести редким гостям. Отведав предложенное им угощение, Сита, Рама, Лакшмана и Сумантра прилегли на свои подстилки, чтобы отдохнуть.

   Сита крепко уснула на мягком травянистом ложе. Лакшмана сел в ногах у Рамы, намереваясь нежно массировать его ступни, чтобы снять усталость и напряжение. Рама знал, что Лакшмана, без сна и покоя, будет продолжать свое преданное служение, пока не убедится, что он уснул. Он хотел дать брату возможность отдохнуть и поэтому притворился, что погрузился в глубокий сон. Лакшмана, побоявшись, что своими прикосновениями разбудит Раму, бесшумно отодвинулся в сторону. Он уселся на землю, приняв особую "позу героя", которая позволяет человеку, сидящему в ней, пристально следить за происходящим вокруг: спереди, сзади, справа и слева, чтобы не упустить крадущегося из леса дикого зверя, притаившегося в кустах коварного демона или любое другое злокозненное существо, способное потревожить сон Рамы; он был весь внимание - надежный и бдительный страж.

   Тогда и Гуха, наблюдавший за Лакшманой, приказал своим верным помощникам охранять место, где отдыхал Рама, и позаботиться о том, чтобы ничто не нарушило его покой. Сам он повесил на плечо колчан со стрелами и, держа наготове свой лук, сел рядом с Лакшманой, стремясь разделить с ним ночное бдение.

   Глаза его были полны слез. Горестно сложив ладони, он обратился к Лакшмане: "Лакшмана! Мне известно, что дворец царя Дашаратхи не уступает по своему величию и грандиозности небесной обители самого Царя богов, Индры. В этом дворце все прекрасно и восхитительно! Он благоухает свежестью и тонкими ароматами; мягкие воздушные перины, изящные светильники, инкрустированные драгоценными камнями, сливаясь с пышным великолепием, создают покой и уют. Накинутые на ложа покрывала, подушки из нежного пуха легче и белее, чем пена на свежем молоке. А теперь Сита и Рама, привыкшие к роскоши и изысканным удобствам, спят, сморенные усталостью, на этих жалких подстилках из травы, у них нет даже одеяла, чтобы укрыться, а вместо подушек - охапки листьев! Это зрелище причиняет мне мучительную боль! Там, в Айодхье, о Раме заботились отец и мать, слуги и придворные стояли наготове, стремясь услужить ему и исполнить любое желание. Сита и Рама, до вчерашнего дня окруженные царскими почестями, теперь вынуждены лежать на голой земле! Мое сердце разрывается от горя!

   Сита - любимая дочь известного всему миру царя Джанаки, и эта нежная принцесса спит на горстке сухой травы! Что за странный поворот судьбы! Разве Сита и Рама приспособлены для жизни в лесу? Увы! Мои страдания лишний раз доказывают, что несмотря ни на что, нам не избежать последствий своих поступков!

   Кайкейи - дочь правителя царства Кекайя. Кто бы мог подумать, что она способна совершить столь чудовищный грех! У этой юной четы сейчас такое время, что ничто не должно мешать их безоблачному счастью! Недопустимо обрекать их на подобную тяжкую участь! Такую судьбу не пожелаешь даже самому злейшему врагу.

   Принцессу Кекайи можно уподобить острому мечу, разрубившему на части самые корни великого древа Солнечной династии! Ее корысть и жадность навлекли беду на весь мир! О! Будь прокляты мои глаза, обреченные смотреть на эту душераздирающую сцену! Каким низменным грехам предавался я в прошлом, что заслужил это наказание? Чья счастливая жизнь не давала мне покоя, заставляя мои глаза наливаться кровью от зависти? За что обречен я видеть моего возлюбленного Раму поверженным и бесславным?"

   Так горевал Гуха и, пытаясь сдержать рвущиеся из горла рыдания и стоны, плотно сжал зубы и низко опустил голову, борясь с невыразимым отчаянием. Глядя на него, пришел в уныние и Лакшмана. Он постарался, однако, овладеть собой и, набравшись смелости, заговорил:

   "О, славный вождь Нишады! Ни один человек не способен сделать другого счастливым или несчастным. Воля отдельной личности не может распоряжаться нашей судьбой, назначая, быть ей злой или безоблачной. Равно как не дано человеку быть абсолютно счастливым или полностью несчастным. Каждый из нас приходит в этот мир с определенной целью, соответствующей его возможностям, которые зависят от достигнутого в прошлых жизнях или от Воли Всевышнего. Наша жизнь - это путь к предназначенной цели, и на этом пути люди могут лишь казаться сча стливыми или несчастными, не более того. Во снах нищий видит себя царем, а царь превращается в нищего. Просыпаясь, оба убеждаются, что радость и беда быстротечны и иллюзорны. Так же и весь мир нереален, он не больше, чем сон и иллюзия. Окружающий мир - это всего лишь Митья. Ты скорбишь, видя Раму в столь плачевном состоянии, но сам Рама выше горя и радости. Он - вне пределов их досягаемости. Чувства радости и печали, которые ты приписываешь Раме, на самом деле есть отражение твоего собственного несовершенного ума. Рама может лишь казаться несчастным или счастливым, и каждый воспринимает это посвоему, ссылаясь на свою судьбу, злую или добрую, которая досталась ему в результате похвальных или дурных деяний в прошлых жизнях." Слушая Лакшману, Гуха немного успокоился и попытался усмирить гнев на Кайкейи, бушующий в его сердце. Он понял, что бесполезно проклинать других и взваливать на них вину за содеянное зло.

   "Люди живут, погруженные в сон иллюзии, - продолжал Лакшмана. - Все они грезят наяву, завороженные бесконечной чередой сновидений. Так проводят ночь, которую они считают своей "жизнью", большинство людей. Лишь только истинные йоги - люди, сумевшие обуздать свои эмоции - бодрствуют в ночи жизни, не позволяя обманным сновидениям затуманить их сознание. Этих людей не привлекает мир со всеми его соблазнами. Они отказались от чувственных наслаждений и привязанностей. Люди, не достигшие этой высокой стадии, не вправе называть себя "пробужденными". Только познавшие мудрость и открывшие высшую реальность способны сбросить оковы иллюзии, и тогда любовь их сердец сосредоточится на Лотосных Стопах Шри Рамы." Под воздействием возвышенных речей Лакшманы мысли Гухи устремились в другое русло. Он приободрился и почувствовал умиротворение. Они провели остаток ночи, предаваясь восторженному восхвалению божественной сущности Рамы и скрытых в нем сверхъестественной мощи и красоты.

   Тем временем наступил рассвет; верные стражи не отходили от Рамы, и в то время, как один удалился к реке для омовения, другой продолжал бдительно охранять его сон. Вскоре Рама пошевелился и, протерев глаза, сел и огляделся кругом. Он разбудил Ситу, и они оба отправились к берегу Ганги. После купания и свершения утренних ритуалов они вернулись к месту ночлега, где их поджидали Гуха и Лакшмана. Рама попросил брата принести немного млечного сока священного фикусового дерева, баньяна. Лакшмана безропотно удалился в ближайший лес и довольно скоро вернулся, держа в руках чашу, свернутую из листа, полную сока. Рама смочил древесным молочком свои кудри, и они превратились в бесформенную копну, похожую на ворох грубой пакли. Таково было правило, предписанное лесным отшельникам.

   Сумантра с ужасом наблюдал эту сцену и, не выдержав, разразился рыданиями. Его потрясло, что эта голова, вместо того чтобы быть увен чанной драгоценной короной, покрылась пучками спутанных безжизненных волос! Он жалобно сетовал, что ему пришлось стать свидетелем этой трагической перемены. Его сердце сжалось от горя. Он произнес:

   "Я больше не могу оставаться с тобой в лесу; мое дальнейшее пребывание здесь невозможно. Я в точности выполнил приказ царя. Теперь судьба повелевает мне расстаться с тобой. Царь наказал мне довезти тебя в колеснице до леса и доставить к берегу священной реки; после этого мне следует покинуть тебя и вернуться во дворец. Мой долг был сообщить тебе об этом, теперь твоя очередь распоряжаться, что мне делать дальше." Сумантра говорил, смиренно стоя перед Рамой с горестно склоненной головой, не пытаясь сдержать слез, ручьями текущих из глаз.

   "Не горюй так сильно, - сказал Рама, - подчинение приказам царя - наш общий долг, как твой, так и мой. Я счастлив, что тебе удалось справиться со своей задачей и осуществить желание царя. Теперь настала. моя очередь приступать к своим священным обязанностям. С величайшим почтением я исполню все его приказания, не отступая от долга ни в малейшей детали. Не сомневайся и не медли, возвращайся в Айодхью. Мои родители сгорают от тревоги и нетерпения, ожидая твоего появления. Они стремятся услышать от тебя подробный рассказ о нашем путешествии. Поэтому запрягай лошадей и как можно быстрее отправляйся в обратный путь."

   Сумантра представил себе то мрачное место, куда ему предстояло вернуться. Он жалобно взмолился: "О Рамачандра! Не допусти, чтобы Айодхья осиротела! Царю будет трудно держать себя в руках, когда тебя не будет рядом. Бхарата сочтет невозможным принять бразды правления." Сумантра упал на колени перед Рамой, не в силах справиться с отчаянием. Рама поднял его и, обняв за плечи, попытался утешить:

   "Сумантра! Нет справедливости выше, чем Истина. Этот известный принцип заложен в Ведах, его провозглашают Пураны и древний Эпос. Самой судьбой мне предназначено следовать этому наивысшему закону справедливости. Мне выпала поистине счастливая доля! Если я упущу эту возможность, пройду мимо собственной судьбы, то навлеку вечный позор на себя и на всю нашу династию, и во всех трех мирах отзовется дурная слава о ней! Огонь бесчестья, пожирающий праведников, куда мучительней, чем миллионы смертей и погребальных костров. Ступай и пади к ногам моего отца, чтобы прояснить ему мое предназначение и передать мою радость. Сохраняй бдительность и своим рассказом обо мне, Сите и Лакшмане не причиняй ему боли и беспокойства."

   Гуха и его спутники внимали словам Рамы с нескрываемым волнением. Они сами не заметили, как из их глаз потекли слезы. Лакшману вновь охватил приступ скорби; не сдержавшись, он произнес гневные и резкие слова в адрес тех, кого считал виновным в происшедшей драме.

   Рама, заметив его состояние, тотчас прервал его. Он повернулся к министру Сумантре и сказал: "Сумантра! Лакшмана ведет себя, как неразумный подросток. Не придавай значения его словам. Не передавай их отцу. Он пребывает в смятении и страдает оттого, что слишком сильно любит меня, а кроме того, беспокоится, как Сита преодолеет ожидающие ее невзгоды. Он позволил себе эти горькие упреки, ибо у него сложилось ошибочное мнение о тех, кто отправил меня в изгнание. По своей природе Лакшмана наделен высочайшими добродетелями," - и Рама принялся перечислять многочисленные достоинства своего брата.

   Сумантра поднял голову, решившись передать Раме просьбу царя о Сите, принцессе Митхилы. Он сказал: "Господин! Джанаки - хрупкое и нежное создание. Она не вынесет суровых условий лесной жизни. Необходимо предложить ей вернуться в город и убедить ее, что этот поступок будет самым правильным. Жителям Айодхьи она дорога, как вдыхаемый воздух. Вся держава поклоняется ей как Богине процветания. Если Айодхья лишится своей принцессы, город задохнется, словно рыба на дне высохшего пруда! Позволь ей уехать со мною, и пусть она сама решит, где ей лучше жить - в родной Митхиле или с твоими родителями. Перед моим отъездом царь Дашаратха не уставал снова и снова повторять эту просьбу, и я в точности передаю тебе его слова. Когда через четырнадцать лет ты вернешься в Айодхью из изгнания, Джанаки будет доставлена в нашу столицу из Митхилы." Пока Сумантра настойчиво излагал свою просьбу. Рама сделал знак Сите, призывая ее прислушаться к мольбам и уговорам министра.

   Когда Сумантра замолчал, Рама обратился к Сите: "Сита! Ты явственно слышала просьбу, которую передал тебе мой отец. Возвращайся домой и помоги моим родителям хотя бы частично преодолеть боль, терзающую их после разлуки со мной. Они оба уже слишком слабы, чтобы справиться с бедой, постигшей их. Поэтому я согласен с Сумантрой и считаю, что тебе необходимо вернуться в Айодхью." Рама привел множество доводов, чтобы убедить Ситу принять предложение его отца.

   Но Сита ответила: "Мой Господин! Ты всеведущ; тебе отлично известны непреложные законы поведения, предписанные различным группам нашего общества. Мне незачем напоминать тебе о них. Прошу тебя, выдели мне несколько минут и выслушай меня. Тень неотделима от предмета, отбрасывающего ее. Может ли она отклониться в сторону? Солнечные лучи не могут существовать отдельно от Солнца. Лунный свет неотделим от Луны. Также и Сита, словно тень, всюду следует за Рамачандрой и не в силах покинуть Его, как не может померкнуть свет, излучаемый Рамой-Луной."

   Она повернулась к Сумантре и сказала: "Сумантра! Я глубоко почитаю тебя, не меньше, чем Дашаратху и своего родного отца. Я знаю, что ты желаешь мне только добра. Но сейчас ты должен понять: я не нуж даюсь ни в каком другом прибежище, кроме Лотосных Стоп моего Повелителя. То, что невестка, вошедшая в чужую семью, никогда не сможет заменить сына, покинувшего своих близких - общеизвестная истина. Бессмысленно убеждать меня в том, что мое возвращение поможет родителям забыть свое горе и притупит боль разлуки. Что касается роскоши и удобств, которые ожидают меня во дворце моего отца Джанаки, то я достаточно насладилась ими в детстве! Когда моего Господина не будет рядом, все это пышное убранство покажется мне тусклым и безжизненным, словно пучок сухой травы! У меня нет иного пути, кроме того, что выбрал мой Повелитель. Поэтому постарайся понять меня правильно и согласись со мной; оставь свои попытки вернуть меня в Айодхью. Забудь об этом! Передай мой низкий поклон родителям Рамы и убеди их, что у них нет причин для беспокойства. Скажи им, что Сита счастлива, в тысячу раз счастливей, чем была в Айодхье или Митхиле. Здесь, в лесу, я рядом с Владыкой моего сердца, с величайшим из героев, вместе с его братом Лакшманой - отважным и доблестным воином; я не одержима страхом, меня не мучают ни тревога, ни сомнения, и моя радость не знает границ! Скажи им, что я не чувствую никакой усталости после нашего путешествия. Скажи, что я безмерно счастлива и считаю, что наше изгнание - щедрый подарок судьбы."

   Сумантра слушал Ситу, и сердце его разрывалось от отчаяния, смешанного с восхищением и восторгом; он не смел поднять глаза, чтобы взглянуть ей в лицо, ее слова проникали в самую душу, и он был настолько потрясен и тронут, что не нашел в себе сил возразить ей. Он преклонялся перед ее чистотой и добродетелью, перед ее непреклонной волей. Он молчаливо оплакивал горькую судьбу Айодхьи, лишенной источника вдохновения, обреченной на разлуку с этой удивительной женщиной, наделенной высочайшими духовными качествами.

   Тогда он снова воззвал к Раме: "Рама! Прошу тебя внять моей мольбе! Позволь мне остаться с тобой в лесу и преданно служить тебе все четырнадцать лет." Рама ответил: "Сумантра! Ты сведущ в законах государства и знаком с правилами морали. Ты являешься министром царя Дашаратхи, а не моим подчиненным. Не я, а царь велел тебе возвратиться во дворец; как могу я разрешить тебе остаться? Даже имей я это право, мне кажется, тебе не пристало находиться вдали от царя в это тяжелое для него время. Ты - правая рука правителя державы. Тебе не следует предаваться своей собственной Ананде, пытаясь уклониться от прямых обязанностей. Возвращайся к нему, возвращайся немедленно, и пусть твои кони мчатся быстрей! Чем скорее ты отправишься в путь, тем скорее мои родители приободрятся и обретут надежду, получив утешительные вести. Это успокоит как их, так и меня." Рама продолжал настаивать, терпеливо уговаривая Сумантру с помощью многочисленных примеров и доводов. Осознав, что все его усилия бесполезны, Сумантра, громко стеная и всхлипывая, простерся у ног Ситы, Рамы и Лакшманы; тяжелой поступью он побрел к колеснице, с трудом отрывая ноги от земли; его душа, его тело - все его существо яростно сопротивлялось уходу. Рама взял министра за руку и, доведя до колесницы, помог ему взобраться в нее. Он тепло попрощался с Сумантрой, после чего подошел к коням, запряженным в колесницу, и прошептал им на ухо ласковые слова, побуждая их развернуться и тронуться в обратный путь.

   Сумантра направил царскую колесницу в сторону Айодхьи, но кони отказывались повиноваться вознице! Не желая расставаться с Рамой, они норовили повернуть назад. Как ни понукал их Сумантра, колесница почти не сдвинулась с места! Кони упирались копытами в землю, протестующе ржали и то и дело останавливались, чтобы, вытянув шеи, еще раз взглянуть на Раму.

   Сидящий в колеснице Сумантра тоже не мог оторвать взора от Рамы; не в силах совладать со своим горем, он обливался слезами, которые не пытался остановить. Он низко опустил голову, не желая, чтобы люди видели его слабость и отчаяние.

   Жалкое состояние Сумантры так сильно подействовало на Гуху, что он, почувствовав мучительную боль в сердце, осел на землю и, весь дрожа, прислонился головой к стволу дерева. После того, как царская колесница скрылась из виду, унося престарелого министра в Айодхью, Рама в сопровождении Ситы и Лакшманы удалился на берег Ганги.

   Гуха тем временем предавался грустным мыслям: "Если даже бессловесные животные не могут перенести разлуку с Рамой, как можно измерить глубину страданий, на которые обречены его родители, с любовью взрастившие и воспитавшие сына и возлагавшие на него все свои надежды? Что должны чувствовать подданные царства, которые боготворили Его и поклонялись Ему с верой и преданностью? Увы! Страшно представить, какая боль терзает сердце царицы Каушальи!" Скорбь, словно языки пламени, опаляла душу правителя Нишады. Очнувшись, он обнаружил, что Рама, Сита и Лакшмана направляются к берегу Ганги; он вскочил и поспешил им вслед. Выяснив, что они собираются перебираться на другой берег, он окликнул лодочника, находящегося неподалеку, и велел ему подогнать лодку к небольшому причалу. Услышав приказ своего правителя, лодочник тут же забрался в лодку и усиленно заработал веслами; через несколько минут он достиг места переправы, где все трое уже стояли в ожидании.

   Гуха отозвал лодочника в сторону и попросил как следует почистить лодку и приготовить удобные места для принца Айодхьи, сына царя Дашаратхи, его супруги и брата, чтобы они могли переплыть священную Гангу на своем пути в лес, где они намереваются провести несколько лет. От других жителей Нишады лодочник уже слышал грустную историю об изгнании в лес наследного принца Айодхьи; поэтому он не заставил себя ждать, и вскоре лодка была готова для переправы. Однако одна навязчивая идея не давала ему покоя, и он решил во что бы то ни стало развеять свои опасения. Ему была известна история о том, как Рама, прикоснувшись ногой к каменной глыбе, обратил ее в женщину из плоти и крови; ему не терпелось убедиться в том, что он видит перед собой того самого Раму! Он решился задать этот вопрос Гухе. Гуха сказал:

   "Милый человек, ты обладаешь завидной памятью! Я очень рад, что ты не забыл эту удивительную историю, случившуюся много лет назад, и что ты и мне напомнил о ней!" Он повернулся к Раме и торжествующе воскликнул: "Рама! Послушай меня! Этот простой человек, принадлежащий к нашей общине, этот бедный лодочник хранит в своем сердце, как драгоценное сокровище, веру в твое могущество! Он только что оживил в моей памяти совершенное тобой чудо - избавление от проклятья, превратившего в камень святую Ахалью, супругу мудреца Гаутамы. Мои подданные были сильно огорчены, узнав, какая страшная участь постигла эту безгрешную женщину. А как они ликовали, прослышав о твоей Божественной силе, освободившей ее! Как я счастлив, что моему народу известна твоя высшая, неземная сущность!" Гуха впал в радостное возбуждение, рассказывая Раме об искренней вере и преданности простого лодочника.

   Рама тем временем подошел к воде, собираясь сесть в лодку; но лодочник, молитвенно сложив руки на груди, встал перед Рамой, преграждая ему путь, и проговорил: "Рамачандра! Сегодня я понял, что не напрасно прожил свою жизнь, дождавшись самого счастливого ее мгновения! Своими глазами я увидел того Раму, о котором слышал так давно! То, что мне выпала редчайшая возможность переправить тебя, твою супругу и брата в своей лодке через Гангу - награда за неведомые мне добрые деяния, совершенные во всех прошлых жизнях. Не откажи мне в одной милости прежде, чем я отвезу тебя на другой берег: позволь мне окропить голову водой, освященной прикосновением твоих ног." Гуха не подозревал, насколько глубока преданность этого простого человека, скромного лодочника. Он был крайне изумлен, услышав о его смиренной просьбе, и почувствовал восхищение и гордость за своих подданных. Он сказал: "Послушай, брат! Пусть Рама сначала займет свое место в лодке, и тогда ты омоешь его ноги водой из Ганги, зачерпнутой кувшином. Ты причинишь неудобство Раме и нарушишь приличия, если станешь мыть ему ноги, когда он находится на берегу." Гуха упрекнул лодочника в излишней назойливости и наивности.

   Однако лодочник не сдавался и упорно стоял на своем! Он взмолился: "Господин! В Твоих руках все богатства мира, я же безнадежно беден. Я и мои близкие существуем на жалкую выручку, которую мне удается наскрести, переправляя людей через реку. Этой горстки монет часто не хватает, чтобы прокормить мою маленькую семью. Как смогу я жить дальше, если лишусь и этого ничтожного заработка? Пожалуйста, пойми меня правильно и не суди слишком строго! Позволь обмыть Твои ноги, прежде чем Ты ступишь в мою лодку."

   Рама уже догадался о причине столь странной настойчивости лодочника. Он улыбнулся и спросил, обращаясь к Сите: "Ты поняла, чего так боится этот человек?" Гуха, однако, был совсем сбит с толку, его возмутило поведение лодочника. Он сказал ему: "Послушай-ка, любезный! Что ты заладил повторять одно и то же? Мне не ясно, каким образом сумма заработка, необходимая тебе для содержания семьи, связана с твоим священным долгом перевезти Раму через Гангу, чтобы он смог побыстрее оказаться в лесу, где собирается провести свое изгнание? Или за эту привычную работу ты вознамерился получить от Рамы большое вознаграждение? Если это так, ты только обнаруживаешь свою непомерную жадность! Ты говоришь, что на заработанные деньги не можешь прокормить семью, в таком случае, как правитель городской общины, я могу повысить тебе жалование! Но выбрось из головы мысль просить об этом Рамачандру! А теперь займись своим делом - садись за весла!" Гуха рассердился на лодочника за его упрямство.

   Тогда лодочник признался в том, что слышал от людей о сверхъестественной силе, таящейся в прикосновении ног Рамы. "Люди говорят, что стоит Его ноге ступить на камень, и тот превращается в женщину! Моя лодка выложена изнутри плоскими обломками скал. Если каждый из них станет женщиной, то Господин поручит мне заботу о них, ибо они появятся из кусков моей собственной лодки! Как справлюсь я с этим тяжким бременем, как прокормлю лишние рты? Но если я обмою Его ноги перед тем, как они ступят в лодку, мне нечего бояться! Кроме того, если я окроплю святой водой свою голову, мне простятся содеянные грехи." Слова бедняка сильно озадачили Гуху. Но лицо Рамы озарилось сияющей улыбкой и он приветливо сказал, поманив к себе лодочника:

   "Добрый человек! Подойди, обмой мои ноги!" - и он поставил ступню прямо на ладони лодочника! Простодушный малый был вне себя от счастья. Он благоговейно обхватил руками ногу Рамы и с величайшим тщанием совершил омовение обеих ступней, не забыв облить священной водой Ганги все места между пальцами! Собранной водой он обрызгал свою голову и окропил все части своей лодки, чтобы защитить ее от действия зловредных и пагубных сил. Он выглядел чрезвычайно довольным, что ему удалось осуществить свой план.

   Он подал руку Раме, когда тот, перешагнув за борт, ступил ногой на дно лодки. Рама, в свою очередь, крепко взяв за руку Ситу, помог ей забраться в лодку и занять свое место. Лакшману он усадил рядом с собою на одну из поперечных перекладин, служивших сиденьями. Плавно покачиваясь на волнах под умиротворяющий плеск весел, они обсуждали преданность и детскую наивность лодочника и беседовали с Гухой о житье-бытье в его маленьком государстве. Время пролетело так быстро, что они не заметили, как оказались на другом берегу. Рама сделал вид, что ему стыдно за свою нищету, за то, что у него нет ни единого каури (раковина, заменяющая деньги.), который он мог бы предложить лодочнику в благодарность за труд. Сита почувствовала, чем озабочен ее Господин. Она незаметно сняла с пальца кольцо и вложила его в ладонь Рамы. Рама окликнул лодочника и сказал: "Возьми это кольцо в награду за свою работу!" Но тот упал в ноги Рамы и воскликнул: "Рама! Сегодня я уже получил от тебя наилучший из даров. Все мои грехи обратились во прах. Я освобожден от страшного круговорота смертей и рождений. Все муки, которые я выстрадал в предыдущих воплощениях, наконец обернулись мне во благо: мой Бог благословил меня! Не только я, но все мои предки и потомки избавлены от последствий грехов этим благословением. О мой Господин! Мне достаточно того, что я заслужил и что добился твоей милости. И когда ты будешь возвращаться, о мой Повелитель, прошу тебя, иди тем же путем, не отнимай у меня возможность еще раз послужить тебе! Это будет наградой, о которой я не смел и мечтать." Он простерся на земле перед Рамой, проливая потоки благодарных слез.

   Рама и Лакшмана успокаивали лодочника, пытаясь умерить его экстаз. Они уговаривали его не отказываться от вознаграждения. Но тот решительно сопротивлялся. Он воскликнул: "Я приму от тебя эти чаевые, если ты скажешь мне, сколько ты заработал на том, что переправлял бесчисленные поколения моего рода и миллиарды моих собратьев через необъятный и грозно бушующий океан Самсары, чье стремительное течение, словно вечное Колесо Перемен, увлекает в свои глубины все живые существа. Удостоившись чести служить тебе, я испытал высшее блаженство; прошу, не принуждай меня, не заставляй брать плату за редкую удачу, выпавшую на мою долю." Рама был тронут этими искренними словами, он почувствовал, что обидит лодочника, если будет продолжать настаивать. Он щедро благословил его и позволил удалиться.

   После этого Рама и Лакшмана, сложив на берегу луки и стрелы поверх снятой одежды, отправились к реке купаться. Когда они вышли на берег, их примеру последовала Сита. Она окунулась в священные воды, а после купания вознесла молитвы Богине Ганге и поклялась, что вернется сюда, проведя со своим Повелителем четырнадцать лет, полных счастья и радости, и окропит святой водой свою голову в знак благодарности богам за завершение их изгнания.

   Рама подозвал к себе Гуху и сказал ему: "Добрый друг! Я слишком долго пользовался твоими услугами и злоупотреблял твоим временем. Теперь тебе следует вернуться в свой город." Лицо Гухи печально вытянулось, когда он услышал это пожелание. Из глаз тотчас брызнули еле зы. Прижав руки к груди, он взмолился: "Рама! Прошу тебя, выслушай меня! Мне знакомы все тайные тропы джунглей; я смогу быть тебе полезен на первых порах и считаю, что должен сопровождать тебя некоторое время. Я жажду сослужить тебе эту службу, пожалуйста, не отказывай мне!" Рама с радостью принял предложение Гухи, оценив его любовь и преданность. Он взял его с собой, и все четверо пустились в путь. Время близилось к вечеру, и они решили немного передохнуть в прохладной тени большого дерева.

   Гуха и Лакшмана бросились убирать камни и ветки, расчищая место под деревом, где будут отдыхать Рама и Сита. Сочные плоды, в изобилии висящие на дереве, клонились вниз, готовые упасть, словно стремились очутиться в руках у Божественных пришельцев; казалось, что от восторга и радости они созревали на глазах и наливались сладким соком. Гуха и Лакшмана сорвали несколько штук и на больших листьях преподнесли их Раме и Сите. Но Рама спросил брата: "Лакшмана, можем ли мы съесть эти фрукты до того, как совершим вечерние ритуалы?" И они отправились к Прайягу, месту слияния священных рек, находящемуся неподалеку. Перед купанием и молитвой они вдоволь насладились волшебным зрелищем; на обратном пути Рама рассказывал им о чудодейственных свойствах этой природной святыни. Он сказал, что вода, образующаяся при слиянии рек, обладает такой очистительной силой, что способна избавить человека от всех грехов, отягчающих его душу.


Глава 15

Среди святых обителей

   Рама и Сита, сопровождаемые Гухой и Лакшманой, продолжали свой путь по лесу и вскоре достигли святой обители Бхарадваджи. Мудрец появился на пороге монастыря и поспешил навстречу гостям с приветствиями, словно давно готовился к благословению святым Даршаном. Рама склонился перед ним в почтительном поклоне и, когда Бхарадваджа, заключив его в нежные объятия, пригласил всех четверых посетить обитель, с радостью согласился. Мудрец расстелил на полу подстилки и усадил гостей на положенные каждому из них места, как того требовали обычай и устав монастыря.

   Он осведомился о здоровье и благополучии прибывших, а затем объявил, что осуществилось, наконец, его самое сокровенное желание! Он велел ученикам принести фрукты и коренья и разложил их перед гостями, предлагая разделить с ним трапезу. С благодарностью приняв гостеприимное служение хозяина и послушников, путники провели ночь в монастыре.

   Когда наступил рассвет, Рама, предложив мудрецу составить ему компанию, проследовал к Прайягу, слиянию трех рек. Бхарадваджа сказал: "Послушай меня, о мой Господин! Я выбрал это место для моей обители, долгие годы предаваясь суровой аскезе, ибо знал, что именно здесь обрету Даршан, к которому давно стремился. Чтобы испытать блаженство от твоего Даршана, я соблюдал строгие обеты и совершал ведийские яджны и ягъи. Я без устали возносил молитвенные песнопения, повторяя божественные имена и предавался созерцанию Божественной Формы в надежде добиться великой награды - говорить с Тобой и видеть Тебя. Теперь я вознагражден сполна - вы, все трое, явили мне свой Даршан. У меня нет других желаний. Я не нуждаюсь больше ни в пище, ни в ритуальных омовениях. Зачем уподобляться глупцу, продолжающему поглощать целебные снадобья, когда болезнь уже прошла? Я свободен от рокового недуга перерождений. Я узрел Бога."

   Гуха был ошеломлен, видя, как мудрый старец, трепеща от экстаза, обливается слезами благоговения. Он подумал: "О, какая невиданная удача выпала на мою долю!" Он ликовал от радости. Однако Рама не выказывал своей Божественной природы и вел себя как обыкновенный смертный с присущими ему слабостями и несовершенством. В то время, как Бхарадваджа восторженно восхвалял Вселенский Принцип, воплощенный в Раме, Он спокойно внимал его речам, как будто это не имело к нему ни малейшего отношения! Он ответил отшельнику: "О почтеннейший среди мудрецов! Все те, кто удостоились твоего гостеприимства, уже по одной этой причине заслуживают поклонения. Лишь тот, кто наделен мудростью и добродетелью, может ступить под священные своды твоей обители!" Все жители монастыря - ученики, подвижники, мудрецы и монахи, слышавшие беседу Рамы и Бхарадваджи, исполнились изумления и радости.

   После купания в очистительных водах Прайяга Рама покинул святое подворье и вместе с Ситой, Лакшманой и Гухой углубился в лесную чащу. Бхарадваджа сопровождал их некоторое время вдоль берега реки, а затем, прощаясь, с любовью прижал Раму к груди, пожелав всем доброго и счастливого путешествия. Рама испросил благословения мудреца и сказал ему: "Учитель! Укажи нам, в каком направлении нам следует теперь двигаться." Мудрец, засмеявшись, ответил: "Господин! Тебе известны любые пути во всех трех мирах, не правда ли? Ты выказываешь смирение, играя роль простого человека. Но если ты спрашиваешь, мой долг ответить тебе, воспользовавшись своими скромными познаниями и знакомством с этими глухими краями." Произнеся эти слова, он обратился к четырем послушникам, следовавшим за ними, с просьбой указать Раме путь, ведущий к ближайшему монастырскому подворью. Юные монахи пришли в восторг от того, что им выпал случай путешествовать какое-то время вместе с Рамой. Они почувствовали, что им воздается по заслугам, накопленным в прошлых жизнях. Они пошли вперед, указывая путникам верную тропу. За ними следовали Рама с Ситой, затем - Лакшмана, а замыкал шествие Гуха. Еле заметная тропа через густой лес вывела их к берегу реки Ямуны, где проводники без малейшего желания вынуждены были распрощаться с Рамой. Сита, Рама и Лакшмана были благодарны ученикам за оказанную им услугу; они от всего сердца благословили их, дав позволение вернуться в обитель. Все четверо приблизились к знаменитой реке, собираясь искупаться в священных водах. Жители прибрежных деревень, между тем, уже заметили пришельцев и, привлеченные их необыкновенной красотой и благородным очарованием, собрались в отдалении, томимые любопытством. Им не терпелось узнать, как зовут этих чудесных гостей, кто они такие и откуда пришли. Однако робость и стеснительность мешали им задавать вопросы. Стоя на почтительном расстоянии, они изумленно перешептывались.

   Сита, Рама и Лакшмана искупались в реке, не вступая в беседу с местными жителями. Выйдя на берег. Рама подозвал к себе Гуху и сказал: "Дорогой брат! Ты уже проделал с нами немалый путь; тебе не следует тратить на нас так много времени. Не забывай о своем долге перед подданными. Ты должен вернуться домой и вновь приступить к своим обязанностям правителя общины." С этими словами Рама благословил его на обратный путь. Гуха почувствовал, что возражать бесполезно. Он только простонал жалобно: "Кто способен добровольно расстаться с обретенным волшебным сокровищем, исполняющим все желания? Как я несчастлив, что вынужден сделать это!" Однако он не посмел идти наперекор воли Рамы. Он простерся на земле у ног всех троих и посыпал свою голову дорожной пылью, на которую ступали их ноги. После этого с величайшей неохотой он удалился.

   Распрощавшись с Гухой, Рама, Сита и Лакшмана продолжали свой путь. Вскоре их взору открылся город, сияющий и великолепный, по красоте едва ли уступающий самому городу Нагов. По мере приближения свет, озаряющий небо над крышами домов, становился все ослепительней, и они изумлялись этому чуду. Вблизи город оказался еще более прекрасным и величественным и они замерли в восхищении, наслаждаясь представшим зрелищем. Вступив в живописные окрестности, они подумали, что не иначе как небесный город Амаравати, обитель богов, спустился на землю посреди лесной глуши, а его жители - не простые люди, а боги. Трепеща от восторга, они сели под деревом, укрывшись в прохладной тени ветвей и предались созерцанию, не в силах оторвать глаз от пленительной картины. Вокруг них собралась толпа горожан, которые, в свою очередь, стремились выяснить, не снизошли ли с небес чудесные гости! Люди взволнованно переговаривались между собой, решив, что к ним пожаловали трое Бессмертных из обители богов! Чтобы сообщить собратьям добрые вести о ниспосланном им благословении в лице трех Божественных существ, они поспешили в город, на бегу рассказывая прохожим о происшедшем чуде. Узнавшие новость мчались навстречу гостям, опережая друг друга, стремясь оказаться первыми, чтобы услужить им. Кто-то ставил перед ними кувшин с молоком, кто-то раскладывал фрукты. Горожане обступили их тесным кругом, боясь шелохнуться, широко раскрыв глаза от изумления. Ни у кого не было желания возвращаться назад. Они стояли неподвижно, не в силах сдвинуться с места.

   Один из горожан, набравшись смелости, вышел вперед и заговорил:

   "Почтенные господа! Ваше неотразимое обаяние и лучезарный облик заставляют предположить, что вы - принцы благородных царских кровей. Но вы путешествуете пешком по опасным тропам диких джунглей в сопровождении юной госпожи. Вы карабкаетесь по скалам и переправляетесь через реки. Вы - лесные странники, не боящиеся невзгод и лишений, а, если это так, то вы - такие же простые люди, как мы, жители города. Но мы не можем понять, как вам удалось добраться сюда через лес, в котором обитают свирепые львы и бродят стада диких слонов. Тем более, что вместе с вами - хрупкая дева, воплощение прелести и неземной красоты. Неужели у вас нет родных и близких, преданных друзей, желающих вам добра? Если они есть, как могли они позволить вам пуститься в столь опасное путешествие?" Любопытный горожанин засыпал Раму вопросами, пытаясь выяснить причину и цель их скитаний.

   Поскольку Рама молчал, то от толпы отделилась одна из женщин и обратилась к нему с такими словами: "О Принц! Умоляю тебя, выслушай мою смиренную просьбу. Я женщина, и поэтому с трудом решилась высказать ее, боясь показаться излишне назойливой. Прошу, не гневайся на меня! Мы простые люди и не умеем произносить замысловатые речи. Ваш облик, прекрасный и пленительный, озарен изнутри волшебным светом, напоминающим блеск изумрудов и чистого золота. Один из вас имеет цвет лица, как у облака, готового разразиться ливнем, другой же сияет ослепительной белизной. В вашей красоте словно слилось очарование миллионов богов любви, вселившихся в человеческие тела! Кроме того, мы жаждем узнать, какие узы связывают вас с этой нежной девой? Своей изысканной прелестью она похожа на Богиню любви, Радхи Деви. Она так скромна и смиренна, что, глядя на нее, мы, обыкновенные женщины, чувствуем себя пристыженными. Милостиво просим вас, скажите, кто вы такие и что привело вас сюда?"

   Собравшийся народ сгорал от любопытства, и, слушая их настойчивые и горячие мольбы, Рама и Лакшмана пришли в веселое расположение духа и тихонько посмеивались. Тогда, обращаясь к женщинам, заговорила Сита: "Сестры! Этого юного героя с золотистой кожей, прямодушного и честного, зовут Лакшмана. Он младший брат моего Господина. А Тот, чей темно-голубой Лик озарен изумрудным блеском, чьи глаза, похожие на лепестки лотоса, способны покорить и околдовать весь мир, чьи руки, держащие лук, крепки и длинны, - тут она повернулась к Раме, - Он и есть мой Повелитель, дыхание моей жизни." Произнеся эти слова. Сита наклонила голову и в смущении опустила взор. Какая-то молоденькая девушка воскликнула: "Госпожа! Ты забыла назвать нам свое имя!" Сита ответила без малейшего колебания: "Мое имя - Сита. Мой отец - Джанака, поэтому иногда меня называют Джанаки." Женщины изумленно переглядывались, с сочувствием и уважением глядя на Ситу. Они окружили ее, в один голос выражая пожелания счастливого и доброго пути и осыпая щедрыми благословениями. Они говорили ей: "Будьте так же счастливы, как Бог Шива и Богиня Парвати, живите так же долго, как Солнце и Луна, и, пока Мир покоится на священном капюшоне спящего змея Адишеши, пусть ничто не омрачает ваше счастье и любовь!"

   Рама также завел беседу с мужчинами, сообщив им, что они странствуют с целью приобщиться к величию и красоте лесной природы и что путешествие приносит им огромную пользу и удовольствие, поэтому они не испытывают усталости и не страдают от отсутствия необходимых удобств.

   После этого, с почтением попросив позволения продолжать путь, все трое направились в сторону леса. Опечаленным горожанам ничего не оставалось, как разбрестись по домам. Сита, Рама и Лакшмана шли по лесной тропе, негромко переговариваясь о прекрасном городе и его обитателях, с улыбкой вспоминая их вопросы и простодушную речь, их искреннее сочувствие и доброжелательность, любовь и радость, которыми светились их глаза. Взглянув на Ситу, Рама заметил на ее лице признаки утомления и предложил отдохнуть в тени большого дерева. От шумящего неподалеку горного потока веяло прохладой. Лакшмана скрылся в джунглях, чтобы собрать фруктов и выкопать съедобные коренья, и все трое, усталые и проголодавшиеся, отведали их с большим удовольствием. Они провели там ночь, крепко уснув на душистых ложах из листьев и травы.

   На рассвете, после купания и утренней молитвы, они снова тронулись в путь. Местность становилась все глуше и мрачнее, казалось, они попали в самое сердце диких непроходимых джунглей. Вздымавшиеся вверх крутые скалистые склоны, сомкнувшаяся вокруг сплошная темная стена гигантских деревьев и густых зарослей, оглушительный рокот бурных потоков рождали ощущение смутного страха и затаившейся угрозы.

   Внезапно в просвете между деревьев их взору открылся цветущий сад, с любовью и заботой взращенный на крошечном клочке ухоженной земли. Посреди сада возвышалось небольшое каменное здание, поражающее глаз совершенством своих очертаний. Это был святой ашрам мудреца Вальмики. Своей задней стеною монастырь прижался к высокой скале, а боковая стена нависала над пропастью, на дне которой, в глубоком ущелье, рокотала горная стремнина. Ашрам был сказочно красив и издали напоминал жемчужину, сияющую на зеленом ковре. Картина была настолько умиротворяющей, что Сита сразу успокоилась, почувствовав огромное облегчение.

   Услышав от учеников, что к ним пожаловали трое гостей, Вальмики поспешил к дверям и появился на пороге обители. Сита, Рама и Лакшмана в благоговении пали к ногам великого святого. Мудрец, раскрыв нежные объятия, приветствовал их столь тепло и радушно, словно знал всю жизнь. Он пригласил их во внутренние покои обители и велел приготовить удобное сидение для Рамы, которого боготворил и ценил, как собственное дыхание, а также для Ситы и Лакшманы. Он послал учеников за фруктами, ягодами и кореньями и разложил угощение перед гостями. Отдавая дань уважения старцу, они отведали яства и выразили свою признательность. Мудрец сел напротив, не сводя глаз с Рамы, утоляя жажду своего сердца, мучившую его столь долгие годы. Он трепетал от восторга и упоения, переполнявших его.

   Рама, между тем, обратился к Вальмики со словами, в которых звучало глубочайшее смирение: "О достойнейший среди мудрецов! Ты сведущ в тайнах прошлого, настоящего и будущего всех трех миров, поэтому ты должен видеть причину моего пребывания в лесу так же отчетливо, как эту ягоду, лежащую на моей ладони. Несмотря на это, я чувствую, что было бы неправильным уклоняться от обычая и пренебрегать своим долгом, поэтому я расскажу тебе, почему я оказался здесь вместе с женой и братом." И Он поведал о том, как царица Кайкейи, памятуя о давнишних обещаниях Дашаратхи, потребовала коронования Бхараты как наследника престола и изгнания Рамы в леса.

   Мудрец слушал эту грустную историю, но его лицо то и дело озарялось радостной улыбкой. Он сказал: "Рама! Как недавно ты выполнил их желания, так сейчас ты осуществил и мою заветную мечту! Не напрасно предавался я суровому покаянию, не напрасно истязал свою плоть, соблюдая строжайшие посты, стремясь к постижению высот духа. Я хотел бы выразить сердечную признательность Кайкейи и поделиться с нею тем блаженством, которое испытываю сейчас."

   Вальмики закрыл глаза и погрузился в молчание, пытаясь овладеть своими чувствами и унять восторженные эмоции, бушующие в его сердце. Его глаза наполнились слезами - то были слезы Ананды, и из-под опущенных ресниц они скатывались по его щекам большими сверкающими каплями.

   Рама нарушил тишину и сказал: "Мы хотели спросить у тебя совета, в каком месте нам лучше всего поселиться. Укажи нам такое место, где мы могли бы жить, никому не мешая и не тревожа лесных отшельников и монахов в их уединенных обителях. Мы построим там хижину из бамбука и листьев и проведем в ней некоторое время."

   Эти искренние слова, сказанные от чистого сердца, глубоко взволновали мудреца. Он ответил: "О Рама! Сегодня на меня снизошло благословение! Ты - победное знамя, символ вечной славы династии Рагху. Зачем же ты говоришь мне такие слова? В Тебе заключена сила Великого Стража, охраняющего путь, указанный Ведами. Ты - Единственный, кто способен уберечь его от разрушения и зла. Сита - Твоя Майя, неотъемлемая часть твоего существа, заставляющая людей верить в реальность Творения. Согласно Твоей Воле, она создает, хранит и разрушает сменяющие друг друга видимые миры. Лакшмана же - основа основ материального мира, живого и неживого, "тысячеглавый змей", изначальный Шеша-Наг, поддерживающий Вселенную. Выполняя просьбу богов, вы воплотились в человеческих телах и явились на Землю, чтобы восстановить Справедливость и Истину. Я знаю, что очень скоро вы сокрушите все демонические силы и избавите Мир от зла. Вы защитите добро и милосердие. Рама! Ты - вечный свидетель драмы под названием "Видимый Мир". Вселенная - сцена, а Ты - Зритель спектакля. Даже боги не способны постичь Твою сущность и Твое величие. Может ли Твоя тайна открыться простому смертному? Даже те, кто Твоей милостью "познали" высшую мудрость, способны лишь смутно догадываться об истине и могуществе, скрытых в Тебе. Вы приняли человеческий облик, чтобы обеспечить мир и безопасность богам и праведникам; по этой причине Вы говорите и ведете себя как простые смертные. Но только слепец сможет поверить, что Вы - обычные люди среди толп себе подоб ных! Мы - всего лишь куклы-марионетки, привязанные к нитям, которые Ты держишь в своих руках. Кто мы такие, чтобы указывать Тебе, как поступать, чтобы советовать, какое место в лесу тебе следует выбрать? Рама! Не надеешься ли Ты нас, умудренных аскетов, ввести в заблуждение своими речами? О, Ты - Непревзойденный Актер! Ты безупречно играешь свою роль! Но разве я не знаю, что Ты - Режиссер Вселенской Мистерии? Я не понимаю, почему Ты предлагаешь мне выбрать место для твоего лесного жилища? Какое право я имею указывать Тебе, в какую сторону идти и где остановиться? Есть ли такой уголок во всей Вселенной, где бы Ты не находился всегда? Сначала ответь на этот вопрос, а потом уж я скажу Тебе, куда идти и где строить бамбуковую хижину." Вальмики говорил, ни на миг не отрывая глаз от прекрасного лица Рамы; он пребывал на вершине блаженства, и поток слез, льющийся прямо из сердца, таял у него на губах.

   Рама молча слушал почтенного мудреца, и в Его душе царили покой и добродушное веселье. Вальмики снова заговорил, тихо и проникновенно, со светлой улыбкой, озарявшей его счастливое лицо: "По своему опыту я знаю, что Ты живешь в сердцах своих преданных. И я укажу Тебе то лучшее место, где Ты можешь поселиться, приняв этот неуловимый облик. Слушай! Ты можешь взять туда с собою и Ситу, и Лакшману. Выбирай тех, чьи уши, словно океан, благодарно вбирают струящиеся потоки сказаний о Твоих подвигах и всегда счастливы слышать рассказы о Твоих Божественных словах и деяниях; тех, чьи языки не устают повторять Твое имя и наслаждаются его упоительной сладостью; тех, чьи губы без устали возносят Тебе хвалу и шепчут слова, произнесенные Тобой, ощущая их нежность и очистительный аромат; тех, чей взгляд, словно птица Чатака, вспархивающая навстречу первому солнечному лучу, стремится к Твоему Лику цвета изумрудно-лилового облака; выбирай тех, кто посвятил свою жизнь ожиданию встречи с Тобой, кто ищет Тебя повсюду, а найдя, впадает в высшее блаженство от Твоего присутствия. Рама! Оставайся здесь с Ситой и Лакшманой!

   Рама! если ты не возражаешь, я могу продолжить. Послушай меня! Пребудь навеки в сердце человека, умеющего прощать грехи других и любить людей за все хорошее, что в них есть, который пробирается по пути жизни, сохраняя нравственность и честность, не отступает от законов праведного поведения и доказывает мыслью, словом и делом, как тверда его вера в то, что Вселенная - Твое Творение, и в Твоем теле заключен весь видимый и осязаемый мир.

   Но поскольку сейчас Ты временно принял человеческую форму и явился сюда якобы затем, чтобы исполнить волю родителей, Твои вопросы соответствуют Твоей роли, и, соблюдая правила игры, я отважусь ответить Тебе. Ты можешь поселиться на горе Читракута. Это самое благоприятное и удобное место изо всех, что мне известны. Оно издавна считается святым, а окружающая природа чарующе прекрасна. Все пространство словно пронизано любовью и покоем. Вокруг мирно бродят львы и слоны, позабыв о своей вражде и свирепости. Огибая подножье горы, несет свои воды знаменитая река Мандакини, воспетая в Ведах. Неподалеку находятся ашрамы таких почтенных мудрецов, как Атри, и, посетив их, ты сможешь превратить их обители в вечные святыни. Пусть падет Твое благословение на этот волшебный край и на дорогую моему сердцу божественную реку."

   Рама без колебаний внял совету мудреца. Как только Вальмики указал им путь к пику Читракута, все трое, испросив, согласно традиции, позволения удалиться, покинули горный ашрам. Идти пришлось недолго: вскоре они оказались на берегу Мандакини и с наслаждением окунулись в священные воды, совершив ритуальные церемонии, предписанные Ведами. Они немного отдохнули в тени дерева, съели несколько фруктов, а потом долго бродили по густой мягкой траве, восхищаясь ее пышной зеленью и любуясь красотой окружающего пейзажа.

   Затем Рама сказал Лакшмане: "Лакшмана! Я затрудняюсь выбрать точное место, где мы могли бы построить бамбуковую хижину, крытую соломой. Я не могу с уверенностью сказать, какое именно место окажется наиболее удобным и подходящим для будущего жилища. Сделай милость, возьми на себя этот труд."

   Стоило Раме произнести эти обыкновенные слова, как Лакшмана рухнул на землю у ног Рамы, будто его внезапно пронзила острая боль. Он с тоскою вскричал: "Какое зло я сотворил, что ты так обращаешься со мной? За какой грех ты так сурово наказываешь меня? Или ты испытываешь меня, желая лишний раз убедиться в моей преданности? Или, может быть, ты решил подшутить надо мною и выставить на посмешище?" Сникший от скорби, он стоял перед Рамой, горестно склонив голову, дрожа от волнения и страха.

   Рама был очень удивлен его поведением. Он привлек к себе брата и нежно прижал к своей груди Он сказал: "Лакшмана! Я не понимаю, отчего ты так расстроился? Я не могу догадаться о причине, которая могла вызвать такое отчаяние. Прошу тебя, расскажи скорее, что случилось, не усугубляй мою тревогу и недоумение."

   Лакшмана не замедлил с ответом. Он сказал: "Брат! Я сложил к Твоим ногам все, что имел. У меня нет больше личного мнения о том, что - хорошо, а что - плохо. Если что-то по душе Тебе, то, значит, это по душе и мне. И Ты знаешь, что это чистая правда! Но несмотря на это. Ты только что предложил мне выбрать любое место, какое мне понравится, чтобы построить для Тебя хижину! Мое сердце чуть не разорвалось от боли, когда я услышал Твой приказ поступать как мне вздумается. Укажи мне, где должно быть Твое жилище, и я в точности исполню твою волю. Прояви милосердие и не говори больше со мною в таком тоне; благослови меня, приняв мою жертву; все, что я считал своим, отныне принадлежит Тебе - моя воля, мой разум, мой ум, мои чувства, мое тело - все это я возложил к Твоим стопам, предавшись Тебе целиком, без остатка. Я верный раб, неотступно следующий за Тобой в надежде услужить и оказаться полезным. Командуй и приказывай, не сомневаясь в моей покорности и повиновении, и любое Твое желание будет исполнено."

   Рама пытался утешить и успокоить брата, столь жалобно взывающего к милосердию и сочувствию. Он говорил ему: "Лакшмана! К чему так сильно волноваться из-за такого пустяка? Не принимай это так близко к сердцу. Поверь мне, я глубоко ценю твою преданность и не предполагал, что столь обычная просьба вызовет такую бурю эмоций. Я высказал ее случайно, не подумав, и у меня и в мыслях не было обидеть тебя! Не грусти! Оставим это! Пойдем со мной, и я сам найду место, где будет стоять наша хижина." Позвав Ситу, Рама вместе с нею двинулся вперед по лесной тропе, а за ними последовал Лакшмана. Вскоре все трое вышли на поляну, откуда открывался вид на северный берег Мандакини, песчаный и светлый. Русло реки, спускаясь вниз по склону горы, изгибалось дугой словно гигантский лук, и казалось, что его держит сам пик Читракута, похожий на несокрушимого героя-великана, а стрелы - это Власть над чувствами. Обуздание ума, Милосердие, Самоотречение и т.д., мишень же, в которую они нацелены - это темные орды грехов. Так Рама разъяснил своим спутникам тайный смысл величественного зрелища, после чего добавил : "Этот герой никогда не сдастся врагу!" Он сказал, что хижина должна быть построена в том месте, откуда лучше всего видна волшебная картина.

   Лакшмана предложил Раме и Сите отдохнуть под деревом, а сам, не мешкая, принялся за работу. Он подыскивал стволы и жерди, связывал стебли лиан и скручивал длинные древесные волокна, чтобы сплести веревки. Он хотел, чтобы хижина получилась достаточно просторной и крепкой и, наметив ее размеры, выкопал ямы в земле и прочно укрепил в них угловые столбы. Он работал быстро и уверенно, желая как можно скорее соорудить достойное пристанище для своих Хозяев. Когда Рама и Сита, отдохнув, пришли посмотреть, как идут дела, они обнаружили, что их будущий дом растет на глазах и являет собой настоящий шедевр гармонии и красоты, обещая превратиться в уютное и удобное жилище.

   Рама захотел хоть в чем-то помочь Лакшмане, который, сидя на крыше, связывал толстые пучки соломы. Он подавал ему наверх куски заранее приготовленной самодельной веревки, и Лакшмана закреплял на плотном соломенном настиле связки сухой травы, затыкая щели и делая крышу более прочной и непроницаемой. Сита также пожелала принять участие в работе: она отрывала длинные широкие листья от веток, принесенных Лакшманой, и целыми охапками складывала их в руки Рамы, а тот подавал их брату.

   Солнце еще не зашло, а дом был уже готов к приему жильцов. Рама не мог оторвать глаз от творения Лакшманы: маленький домик выглядел на редкость уютным и привлекательным. Он без устали расхваливал Лакшману, превознося перед Ситой его мастерство и преданность. Сита была в восторге от нового жилища, объявив, что никогда в жизни не видела более чудесной хижины и что давно мечтала жить именно в такой обители! Она сказала Раме, что исполнилось ее заветное желание, которое она лелеяла с самого детства.

   Тем временем Лакшмана спустился с крыши и обошел вокруг дома, желая убедиться, все ли в порядке и можно ли считать работу завершенной. После этого, с позволения Рамы, он удалился к берегу Мандакини, чтобы искупаться. Вскоре к реке отправились и Рама с Ситой. Возвратившись в хижину, все трое с удовольствием отведали фруктов, собранных Лакшманой утром и крепко уснули на полу своего нового дома.

   Не прошло и дня, как весть о том, что Сита, Рама и Лакшмана поселились на горе Читракута, распространилась среди обитающих в этих краях лесных отшельников, и целые процессии паломников - монахов, их друзей и учеников, устремились к заветной хижине, чтобы, насладившись святым Даршаном, вновь удалиться в свои приюты. Рама беседовал с гостями, спрашивая об их здоровье, об успехах на их духовном поприще, а также заботливо осведомлялся, нет ли у них каких-либо трудностей. Рама заверил их, что если сможет быть им чем-нибудь полезен, то всегда вместе с братом готов прийти на помощь.

   Однако отшельники в один голос отвечали Раме, что теперь ничто не омрачает их жизнь и они ни в чем не испытывают нужды. Они говорили ему: "Рама! Одного взгляда на Тебя достаточно, чтобы избавиться от всех тревог и неприятностей. У нас больше нет трудностей и отныне их не будет никогда! Твоей милостью мы надежно защищены от невзгод." Они не отрывали взора от Рамы, зачарованные его неземным обаянием. Рама, в свою очередь, с радостью принимал гостей и был ласков и приветлив с лесными аскетами. Их сердца, годами томимые духовной жаждой, наполнялись долгожданным покоем и умиротворением. Упиваясь лучезарным Ликом, наслаждаясь Божественным Присутствием, они ощущали, как на них нисходят мир и благодать.

   Рама - сама Всеобъемлющая Любовь! С Его приходом все обитатели леса почувствовали себя счастливыми. Он часами беседовал с ними, и на душе у них теплело, таяли их иссушенные сердца, истосковавшиеся по Любви. Ко всем, кто приходил к Нему - будь то охотники, аскеты или странники - Он был одинаково внимателен и заботлив и всем давал советы, соответствующие их возможностям и устремлениям. Уходя от Не го, люди чувствовали себя духовно обогащенными, и их отношение к жизни менялось, поднимаясь на более высокий уровень. Возвращаясь в свои дома и лесные обители, они не уставали благодарить судьбу, восхищаясь добродетелями Рамы, превознося Его доброту и милосердие. Вся природа откликнулась на прибытие Рамы, и лес, в котором Он поселился, засиял радостью и волшебной красотой. Воздух был насыщен успокоительной прохладой; все кругом радовало глаз, наполняя душу восторгом. Члены монашеских общин, рассеянных по лесу, позабыли о том, что такое страх и тревога, в их садах росли и распускались цветы Ананды. Даже беспощадные охотничьи племена, обитающие в диких джунглях, приобщились под влиянием Рамы к нравственному закону, став впоследствии гордостью и украшением человеческой расы. Горные громады Виндхьянского хребта были опечалены тем, что их обошла счастливая судьба. Почему Рама поселился не на их склонах, а выбрал гору Читракута? И не только Виндхьянский хребет - все окружающие горы чувствовали себя обездоленными оттого, что Рама не удостоил их своим пребыванием.

   Осуществилась заветная мечта Лакшманы - постоянно созерцать Лотосные Стопы Ситы и Рамы, упиваясь любовью, которой они щедро одаривали его. Он позабыл обо всем, что связывало его с прошлой жизнью и погрузился в наивысший духовный экстаз, Сат-Чит-Ананду. Его отречение было настолько глубоким, что никто из его родных и близких - ни мать, Сумитра Деви, ни жена Урмила - не возникал перед его внутренним взором ни во сне, ни наяву. Сита, как и Лакшмана, никогда не вспоминала о своих родных и о городах Митхила и Айодхья. Ее память не воскрешала их образы даже на долю секунды. Ее взор и ее внимание были сосредоточены на Лотосных Стопах Шри Рамачандры. Это был истинный праздник для ее очей; она с благоговением наблюдала, как неиссякаемый поток мудрецов стремится к Раме за советом и помощью. Время для нее летело незаметно, и она потеряла счет дням. Как птица Чакора, наслаждаясь лунным светом, самозабвенно купается и трепещет в его прохладных лучах, так и Сита, трепеща от восторга, не сводила глаз с обожаемого Лика Рамы. Настолько притягательна была для нее маленькая хижина из бамбука и листьев, что она позабыла и о дворце в Митхиле, где провела детство и девичество, и о дворце в Айодхье, где жила как царская невестка. Скромный лесной домик казался ей самой роскошной и уютной обителью, какую она когда-либо видела в своей жизни.

   Время от времени Рама услаждал их слух рассказами о древних героях, воспетых в пуранических легендах и о подвигах великих подвижников, познавших тайны духа на пути сурового покаяния и аскетизма. Сита и Лакшмана жадно внимали Его речам, ловя каждое слово. В истории Рамы нередко вплетались воспоминания о покинутых родителях, стра дающих от боли разлуки. В такие минуты глаза Ситы наполнялись слезами; при мысли о Каушалье и Дашаратхе она горько плакала, представляя себе безутешную от горя царицу-мать. Но рядом с нею был ее Рама, Лев среди людей, и при взгляде на Него слезы мгновенно высыхали и печаль исчезала бесследно. Тревоге и грусти не было места здесь, в лесу, где находился Рама, ибо она понимала, что все, происходящее в мире - не более как Лила (Вселенская Игра) ее Господина. Ничто не могло омрачить ее безоблачного счастья. Рама и Лакшмана берегли ее, как зеницу ока, бдительно охраняя ее покой и следя за тем, чтобы ни малейшее волнение или страх не взбудоражили ее душу. Все трое были спокойны и радостны, забыв о тоске и печали. Их жизнь на горе Читракута текла счастливо и безмятежно.


Глава 16

Мрак над Айодхьей

   Тем временем правитель Нишады, сопровождавший Раму на пути в лес, возвращался в свое царство. На берегу Ганги он увидел колесницу, в которой сидел министр Сумантра. Невдалеке паслись лошади, поводьями привязанные к стволу тенистого дерева. Сумантра сидел совсем один, он безутешно плакал и стенал. Сам Гуха не мог более сдерживать свою скорбь. Он воскликнул: "Рама!" и, бросившись к Сумантре, обнял старика, и они оба зарыдали, будучи не в состоянии выразить свою муку словами. Прижавшись друг к другу, они прислонились к дереву, но не смогли удержаться на ногах и упали наземь, как будто сами были деревьями, срубленными топором. Они оплакивали судьбу Ситы, Рамы и Лакшманы и посылали проклятья Кайкейи - виновнице всех бедствий.

   Лошади перестали щипать траву и отказались пить воду. Слезы текли у них из глаз. Как только они услышали, что Сумантра и Гуха произносят имена Ситы, Рамы и Лакшманы, они подняли головы и стали всматриваться вдаль в надежде хотя бы на мгновение увидеть тех, кого они любили с такой силой, с какою любят только близкие люди, разлученные друг с другом. Сумантра видел горе, терзающее животных, и от этого его боль становилась еще сильнее.

   Прошло, наверное, несколько часов в этих разрывающих сердце страданиях. Гуха, понимая, что дальше так продолжаться не может, собрал все свое мужество и попытался взять себя в руки. Он обратился к Сумантре с такими словами: "О министр! Ты обладаешь глубоким умом, твердыми моральными устоями, ты - тот, кто видит подлинную сущность вещей за их внешними, преходящими очертаниями. Судьба играет порой в странные игры, и нужно приучить себя мириться с этим. Поднимись! Возвращайся в Айодхью! Передай вести Каушалье и Сумитре, которые жаждут увидеть тебя и услышать твой рассказ." Он насильно поднял Сумантру с земли, усадил его в колесницу и запряг в нее лошадей, отвязав их от дерева.

   Сумантра осознавал, что то, на чем настаивает Гуха - правильно. Движимый порывом слепой отваги, он взнуздал лошадей, заставляя их тронуться с места, но его тело утратило силу из-за горестных переживаний, вызванных разлукой с Рамой. Поэтому, несмотря на все старания, ему не удавалось управлять колесницей, как прежде. Его качало из стороны в сторону, и он не мог удержаться на месте, то и дело соскальзывая вниз и вновь карабкаясь на сиденье. А лошади? Они не желали двигаться вперед! Они все время пытались повернуть обратно и вытягивали шеи, чтобы увидеть дорогу, ведущую назад.

   Сумантра клял себя и свою судьбу. "Горе мне! - повторял он, - пусть закончится на этом моя несчастная жизнь. Мое тело все равно должно когда-то обратиться в прах, а чем умирать от болезни или от стихийного бедствия, гораздо лучше, если смерть придет от невыносимой боли из-за разлуки с Рамой. Это придало бы смысл всей прожитой мною жизни; это сделало бы мою славу вечной, а завоевание посмертной славы - достаточная награда за все жизненные невзгоды. Нет, Сумантра, - сказал он сам себе, - будь у тебя счастливый удел, ты бы не расстался с Рамой; а поскольку тебя преследуют неудачи, что тебе еще остается, как не смириться и продолжать жить? Что пользы изнурять и корить себя?" Сумантра продолжал нещадно осыпать себя упреками.

   Он снова завел разговор с самим собой. "Какими глазами посмотрю я на жителей Айодхьи? Когда они спросят меня, где Рама, что я им отвечу? Когда они спросят меня: "Как ты мог уехать, оставив Раму в джунглях?" - что я смогу сказать им? Разве не буду я охвачен стыдом и скорбью? О, мое сердце превратилось в камень! И почему оно не разорвалось на части от всего, что я пережил?" Ему была отвратительна собственная низость, и он заламывал руки в отчаянии. Он решил, что не должен въезжать в город при свете дня, когда улицы заполнены людьми. Ему казалось, что будет менее унизительно въехать в город ночью, когда все разойдутся по домам и улягутся спать.

   Но внутренний голос возразил ему: "О чем ты думаешь? Могут ли жители Айодхьи спать? Нет, нет, конечно, не могут. Только из-за своей глупости и невежества мог я вообразить, что они спят по ночам. Они все время бодрствуют, ожидая возвращения Рамы или хотя бы любых вестей о нем! Поэтому мне все равно не избежать унижения, появлюсь ли я в городе ночью или днем. Для меня, который оказался недостойным милости Рамы, эта злосчастная судьба - заслуженная кара. Лучшее, что я могу сделать - пройти через все унижения и принять бремя позора." Итак, Сумантра продолжал свой путь - медленно, с остановками, все время задавая самому себе вопросы и пытаясь ответить на них.

   Но вот он достиг берега реки Тамасы. Здесь он решил провести несколько часов, чтобы отпустить лошадей пощипать траву, а самому подготовиться к въезду в город после наступления ночи, когда люди не будут уже ходить по улицам, а будут лежать в своих постелях. Наконец колесница, миновав главные ворота, тихо и медленно двинулась по главной улице города.

   Сумантра принял все меры предосторожности, чтобы колеса и копыта не издавали шума; колесница двигалась, как улитка. Но кто мог сдержать нетерпение лошадей? Кто мог заставить их замолчать? Они узнали улицы, по которым они везли Раму, они громко жаловались на свою участь: ведь их дорогой Рама был далеко, очень-очень далеко.

   Жители города услышали это жалостное ржание, их слух был настроен на то, чтобы воспринять этот горестный крик, они передавали друг другу, что Сумантра вернулся с пустой колесницей; они выбежали из домов и встали по обе стороны дороги, чтобы увидеть печальное зрелище.

   Сумантра низко опустил голову, когда заметил, что на улицах собрались толпы людей. Они же, глядя на его плачевный вид, догадались, что Рама не вернулся. И они падали в обморок там же, где стояли. Многие плакали навзрыд. Во дворцах цариц услышали душераздирающее ржание лошадей и тут же послали служанок узнать, что случилось; те поспешили к Сумантре и засыпали его вопросами. Он же сидел, подавленный и павший духом, как немой, который не способен ответить ни на какие вопросы. Он сидел неподвижно, как сломанная колонна, словно он был глухой, который и не мог слышать, о чем его с таким нетерпением спрашивали.

   По его поведению служанки поняли, что Рама отверг все просьбы и мольбы о возвращении. Они жалобно причитали: "О министр! Ты вернулся один и оставил Ситу в этом ужасном лесу?" - и из их груди вырывались горестные стоны.

   Одна служанка оказалась смелее других. Она сказала Сумантре, что Каушалья приказала ему сразу же проследовать во дворец, где она ждет его.

   Во дворце Сумантра нашел царя, распростертого на полу, истощенного бессонницей и голодом, в измятой и грязной одежде. Сумантра подавил волну своей собственной скорби и, проговорив слова "Джей, джей", которые по традиции полагалось произносить первыми при встрече с царем, встал рядом с ним, трясясь с головы до ног. Узнав его голос, Дашаратха быстро приподнялся и плачущим голосом спросил: "Сумантра! Где мой Рама?"

   Сумантра обнял царя, и тот уцепился за него, как утопающий, который хватается за соломинку. Видя, как они оба рыдают от невыносимого горя, Каушалья пришла в отчаяние, она едва могла дышать, она с трудом хватала воздух губами и мучительно задыхалась от душевной боли. Служанки, видя это, громко заголосили, оплакивая тяжелую участь, которая постигла всех, и делали все возможное, чтобы успокоить царицу и восстановить ее силы.

   В это время Дашаратха немного оправился, он велел Сумантре сесть перед ним и спросил его: "Сумантра! Расскажи мне о Сите и Раме, расскажи мне все. Как Лакшмана? Увы, нежная Сита, должно быть, очень устала и измучилась. Где они теперь? Говори же!" Увидев, что Сумантра медлит с ответом, он потряс его за плечи и стал молить еще жалостнее.

   Сумантре было очень стыдно посмотреть в глаза царю, он уперся взглядом в пол и, продолжая проливать слезы, не мог сказать ни слова. Дашаратха, горько рыдая, воскликнул: "О Рама! Дыхание жизни все еще теплится в этом дряхлом теле, несмотря на то, что такой сын, как ты, покинул меня! В мире нет грешника отвратительнее меня. Сумантра! Где же теперь Сита, Рама и Лакшмана? Отвези меня сейчас же к тому месту, где ты их оставил. Сделай это для меня, выполни мое желание! Не увидев их, я не смогу больше жить ни минуты!"

   И как человек вконец отчаявшийся и ослепленный горем, он закричал: "Рама! О Рама! Позволь мне увидеть тебя хотя бы еще раз! Неужели ты отнимешь у меня возможность видеть тебя?"

   Служанки, толпившиеся у дверей зала, где он лежал, не спали и не ели несколько дней - так они страдали, видя муки царя. Сумантра сказал: "О державный правитель! Раджадхираджа! Ты - очень мудр, ты сотворен из крепкого материала, ты - несокрушимый герой, твои познания глубоки, твое происхождение - божественное. Ты всегда служил аскетам и святым. Ты знаешь, что, подобно тому, как ночь сменяется днем, а день - ночью, так и богатство и нищета, счастье и несчастье, близость и разлука следуют друг за другом с неотвратимой неизбежностью. Только глупцы не чуют ног под собой от радости, когда счастье улыбается им, только невежды сразу приходят в уныние и падают духом, когда их настигает беда. Такие умные и ученые люди, как ты, не должны поддаваться воздействию ни того, ни другого. Они должны быть полны невозмутимости и самообладания, что бы ни случилось. У меня нет права советовать тебе принять случившееся мужественно и смело, ибо ты, как никто другой, знаешь цену мужеству и храбрости. О благодетель мира! Внемли моим мольбам. Не горюй так сильно. Сейчас я опишу тебе подробности моего путешествия с ними. Очень прошу: выслушай спокойно." Каушалья при этих словах попыталась подняться с помощью служанок, она оперлась на них и приготовилась слушать рассказ Сумантры.

   Сумантра заговорил: "О господин! В первый день мы проделали путь до реки Тамасы. Сита, Рама и Лакшмана выкупались в реке и, испив воды, отдохнули под тенистым деревом. На следующий день мы достигли реки Ганги. Отовсюду уже надвигалась темнота. Я остановил колесницу по приказу Рамы. Все трое окунулись в священные воды и уснули на песчаном берегу. Когда наступил рассвет. Рама попросил Лакшману принести ему млечный сок баньяна, и когда тот вернулся с чашей из листьев в руках, Рама смочил соком свои волосы, и они превратились в копну из спутанных прядей. К этому времени друг Рамы, правитель Нишады, велел пригнать к берегу лодку. Сита первой вошла в нее, за ней - Рама, а вслед за ними, выполняя наказ Рамы, сел в лодку Лакшмана - с луком и стрелами. До того, как войти в лодку, Лакшмана подошел ко мне и попросил передать родителям, что он шлет им низкие поклоны, выражает свое почтение и просит их благословения. Он также наказал мне просить тебя держаться разумно и храбро."

   Сумантра продолжал свой рассказ. Теперь он поведал о том, что просил передать Рама в Айодхью. "Господин, - обратился Сумантра к Дашаратхе, - Рама сказал: "Передай мое почтение наставнику. Убеди моего отца не страдать из-за случившегося." После этого Рама попросил меня приблизиться к нему и обязал меня сделать следующее: "Собери всех: министров, жителей Айодхьи, членов царской семьи и объяви им мой главный завет: только те из них дороги мне, кто сделает жизнь моего отца счастливой." Рама сказал: "По прибытии Бхараты передай ему мои благословения и убеди его взять на себя бремя правления царством, не отступая от справедливости, сохраняя единство и обеспечивая благосостояние народа с помощью таких методов, в которых проявляется чистота помыслов, слов и деяний. Скажи Бхарате, что я желаю ему служить родителям с такой любовью, чтобы они забыли свое горе от разлуки со мной."

   Пока Рама излагал свои пожелания, подошла Сита и попросила меня передать тебе, что, находясь рядом с Рамой, она чувствует себя счастливой и ничего другого ей не нужно. Она хотела, чтобы я передал тебе и царице Каушалье, что она склоняется перед вами ниц, просит не тревожиться о ней и уверяет вас, что она безмерно счастлива со своим Повелителем и мечтает, чтобы вы всегда посылали ей свои благословения. Она также просила передать вам пожелания здоровья и благополучия.

   В это время лодочник, поняв, что Рама не желает больше медлить с отплытием, взялся за весла. И лодка с Рамой, Ситой и Лакшманой отчалила от берега. Я смотрел на удаляющуюся лодку и сердце мое словно окаменело. Я, должно быть, долго простоял на берегу реки. Но волейневолей мне пришлось возвращаться сюда, в Айодхью, чтобы принести вам весточку от Рамы. По правде говоря, я хотел бы лучше утонуть в Ганге. Я почувствовал себя очень несчастным. Однако я должен был продолжать жить ради того, чтобы передать вам послание Рамы. Нынешняя Айодхья, в которой нет больше Рамы, кажется мне заброшенной, покинутой и полной страхов, как будто это не столица, а дикие джунгли."

   Слушая слова Сумантры и нежные, любящие послания от Рамы и Ситы, Дашаратха не мог преодолеть волнения. Он не мог забыть всего того, что случилось. Он упал без чувств.

   Дыхание царя стало прерывистым, словно у рыбы, изо всех сил пытающейся выскочить из липкой грязи, в которую она упала. Видя этот приступ удушья, царицы издали душераздирающие вопли. Слова бессильны описать эту сцену отчаяния и горя. При виде такой скорби даже сама скорбь не могла бы сдержать себя. Муки цариц, предсмертная агония царя, горе придворных и слуг вызвали смятение и ужас во всем го роде. Жители столицы метались, как птицы в лесу, напуганные внезапным ударом грома в полночь.

   Подобно тому, как цветок лотоса, сорванный и вынутый из воды, быстро увядает, так и душа царя быстро покидала свою телесную оболочку. Слова уже больше не срывались с его губ, язык стал сухим, чувства и реакции притупились. Каушалья не спускала с него глаз, понимая, что близится закат светила Солнечной династии.

   Она собралась с силами и, придвинувшись к нему, положила голову своего господина к себе на колени. Она старалась, чтобы он услышал слова, которые могли утешить и успокоить его. Она сказала:

   "Повелитель! Сита, Рама и Лакшмана скоро вернутся и увидятся с тобой. Прислушайся к моим словам, не падай духом, наберись мужества!" Когда она с глубоким состраданием прошептала ему на ухо эти слова, Дашаратха открыл глаза и отчетливо и внятно проговорил: "Каушалья! Где мой Рама? Покажи мне, покажи мне, где он? Отведи меня к нему. Моей нежной и ласковой невестки нет со мной? А Лакшмана, где он? Я не вижу его здесь."

   Дашаратха уронил голову набок, более не в силах держать ее прямо. Груз горя был слишком тяжел. Спустя несколько минут царь вспомнил о проклятии, которое навлек на него слепой отшельник, отец Шраваны. Царь с трудом приподнялся и слабым голосом стал рассказывать Каушалье эту давнюю историю.

   "Каушалья! Как-то раз мне случилось отправиться в лес на охоту. Множество воинов и охотников следовали за мной. За весь день мы не смогли встретить ни одного дикого зверя, но я знал, что нельзя возвращаться в Айодхью с пустыми руками, безо всякой добычи. Мы вошли в лес ночью и стали ждать удачи. Рассвет уже готов был пробиться через окутавший нас мрак на берегу большого озера, как вдруг я заметил какое-то движение у кромки воды и услышал, как кто-то шуршит в прибрежных кустах.

   Мне стало ясно, что это - крупный лесной зверь и что если я, воспользовавшись своим умением стрелять в направлении звука, пущу стрелу, то непременно убью его. Я так и сделал - натянул лук и выпустил острую и меткую стрелу прямо в цель. Ее полет был стремительным и яростным, и она поразила зверя на бегу. Но тут же я услышал крики боли "А-а", несущиеся с того места, где зверь упал. Я вместе с воинами бросился туда и - о ужас! - я обнаружил, что убил не зверя. Это был юный сын отшельника. Я наклонился к нему и умолял его простить мне эту трагическую ошибку. Сын отшельника сказал мне: "Царь! Не предавайся скорби! Исполни просьбу, которую я сейчас выскажу тебе. Ее исполнение будет достаточной платой за грех, совершенный тобой. Мое имя - Шравана. Мои отец и мать - оба слепые. Я проводил все мои дни в служении им, и это служение давало мне полное счастье. Боги вознагра дили меня - они ниспослали мне мудрость и я познал Высшую Реальность. Мои родители сейчас страдают от мучительной жажды. Я пришел к озеру, чтобы набрать для них воды. Ты выстрелил в меня, приняв меня за лесного зверя. Кто может избежать велений судьбы? Теперь я нахожусь в таком состоянии, что не смогу отнести воду моим родителям. Поэтому возьми этот кувшин с водой и отнеси его им. Иди к северу, пока не подойдешь к одинокой тростниковой хижине, и после того как родители утолят жажду, скажи им о том, что случилось со мной. Не говори им ничего обо мне до того, как они напьются воды." Произнеся эти слова, он дал мне в руки кувшин и умер.

   Каушалья! О, как глубоко волновала этого юношу судьба родителей! Его нисколько не трогала его собственная жизнь, которая так быстро покидала его. Он не сказал мне ни одного грубого слова; те нежные, ласковые и любящие слова, которые он произносил, до сих пор эхом отдаются в моих ушах. При последнем дыхании он повторил священный звук, Пранаву - Ом, Ом, Ом - ясно, отчетливо, три раза. Видя это и наблюдая его спокойную, мужественную смерть, я решил, что должен немедленно, во искупление моего греха, исполнить его последнюю волю. Я поспешил к хижине, которую он мне описал, и отдал кувшин в руки его родителей, не произнеся при этом ни единого слова. Но они стали задавать вопросы: "Сын! Почему ты так долго отсутствовал? Что тебя задержало?" Они протягивали вперед руки и размахивали ими, чтобы дотронуться до него и ощутить его присутствие. Я немного отступил назад. Тогда они, эти старые слепые супруги, тревожно воскликнули:

   "Сын! Отчего ты сегодня не разговариваешь с нами? Мы не прикоснемся к воде, которую ты принес, пока ты не заговоришь с нами и не ответишь на наши вопросы!" Я распорядился, чтобы воины шли вслед за мной и несли тело Шраваны к хижине. Как раз в это время они пришли с его трупом. Я положил тело так, чтобы до него могла дотронуться мать. Она горько зарыдала над ним. Спустя некоторое время, сдержав свою скорбь, она сказала: "Царь! Теперь, когда наш сын оставил нас, нам незачем продолжать наше существование. Мы уже старые; кто будет служить нам и охранять нас? Убей нас так же, как ты убил его. Или возведи погребальный костер, чтобы мы могли принести себя в жертву вместе с нашим сыном." Я опустил голову, соглашаясь исполнить их волю. Я собрал сухих дров и возвел костер. На него положили тело Шраваны. Слепые родители прислонились к нему и, применив магическую силу йоги, сотворили огонь внутри своих тел и совершили самосожжение.

   До того как принести себя в жертву, они обратились ко мне, чтобы произнести несколько слов. Их святое пророчество сегодня сбылось." Здесь Дашаратха прервал свой рассказ, чтобы передохнуть и унять охватившее его волнение. Каушалья утешала его, стремилась принести успокоение его разгоряченному уму. Она спросила: "Господин! Что же сказали слепые родители? Скажи мне! Я должна знать!" Дашаратха не которое время молчал, а потом ответил: "Каушалья! Что могу я сказать? Как могу я повторить эти слова? Эти старые люди, муж и жена, так мне сказали: "Ты окончишь свою жизнь так же, как мы кончаем свою - из-за невыносимой боли от разлуки с твоим сыном." И они испустили дух, охваченные пламенем.

   В то время у меня еще не было сына, и я не представлял, как может осуществиться это предсказание. Я думал про себя, может ли в их словах заключаться правда? Но я также знал, что слова, исходящие от старого мудреца, не могут оказаться неправдой. И это означало, что у меня будет сын, с которым мне придется расстаться. Ты помнишь, как мы с тобой горевали, что у нас не было детей. Я чувствовал, что это проклятье несло в себе и благословение. Я молился, чтобы оно подтвердилось, и даже если мне суждено будет расстаться с сыновьями, я должен их иметь. Я не мог раскрыть тебе эту тайну раньше. Теперь я понимаю, что слова святого отшельника заключали в себе истинную правду. Мучительная боль от разлуки с Рамой привела меня к смерти. Я воскресил в памяти трагедию Шраваны. Мои силы и мое мужество исчерпаны. Больше мне их не восстановить."

   Дашаратха уходил в иной мир, и перед его внутренним взором проносились события прошедшей жизни. Он трижды воскликнул: "Рама! Рама! Рама!", - и откинулся назад, упав на колени Каушальи. Каушалья, заметив резкую перемену, которая с ним произошла, пронзительно закричала. Придворные и служанки столпились вокруг. Они увидели, что царь больше не дышит. Город превратился в долину слез, в озеро, переполненное скорбью. Толпы людей потекли во дворец. Улицы представляли собой быстро движущийся поток рыдающего народа. Люди посылали проклятия Кайкейи, ибо они знали, что город лишился своих "Глаз" из-за ее коварных интриг.

   Васиштха, царский наставник, вошел в зал, где лежало тело царя. Он дал необходимые советы и постарался смягчить скорбь цариц. Он успокаивал Каушалью и Сумитру, напоминая им об их ушедших предках, которые также не могли избежать смерти, несмотря на все свое могущество и величие. Поскольку в городе не было никого, кто мог бы взять на себя главные обязанности при погребальном обряде, тело царя, по распоряжению Васиштхи, было погружено в масло, чтобы предохранить его от разложения. Васиштха призвал гонца и сказал ему: "Спеши! Быстрее поезжай к Бхарате; не говори ему ни слова о смерти царя, но скажи ему только одно: наставник просит, чтобы он и его брат немедленно вернулись в столицу." Гонец припал к ногам наставника и попрощался с министром, после чего пустился в долгий путь на быстроходной колеснице.

   С тех пор, как Айодхья погрузилась в скорбь, Бхарату стали одолевать различные предчувствия, проявлявшиеся в виде зловещих снов. Он пробуждался от этих снов среди ночи, полный ужаса и смятения. Много ночей Бхарата и вовсе не мог сомкнуть глаз. Он сидел на постели, словно ожидая, что вот-вот разразится страшное несчастье. Он боялся, что недобрые вести уже мчатся к нему навстречу. Он выходил еще до рассвета и после раннего омовения совершал различные обряды и церемонии для того, чтобы умилостивить богов и отвести ожидаемое бедствие. Он подолгу сидел в храмовых покоях, молясь об облегчении души. Но несмотря на все это, его преследовал необъяснимый тайный страх.

   Сны настойчиво посещали его в течение четырнадцати дней. Они истощили его силы, и его вера и мужество были на исходе. Между тем гонец из Айодхьи на пятнадцатый день своего долгого пути достиг, наконец, столицы Кекайи, где находился Бхарата. Когда Бхарату известили о его появлении у главного входа во дворец, он приказал немедленно привести гонца к нему, чтобы узнать, с какими вестями он прибыл.

   Гонец простерся ниц перед Бхаратой и сообщил, что он и его брат без малейшего промедления должны отправиться в Айодхью по распоряжению наставника. Бхарата осведомился о благополучии народа Айодхьи и забросал гонца многими вопросами. Тот ответил, что не имеет полномочий докладывать о чем-то особом, кроме того, что наставник просит его вернуться как можно скорее. Именно это он обязан им сообщить и ничего другого сказать не может.

   Бхарата знал, что перед членами царской семьи гонцы произносят обычно лишь несколько слов, а царственные особы, в свою очередь, не должны вести с ними долгих разговоров. Этикет требовал, чтобы подобная беседа продолжалась не более, чем несколько минут. Гонец знал это правило дисциплины, поэтому он быстро поднялся и покинул зал.

   Бхарата в ту же минуту прошел во внутренние покои и попрощался со своим дядей; вместе с братом Шатругной он вскочил в ожидавшую их колесницу и велел вознице мчаться вперед как можно быстрее. Как стрела, выпущенная из мощного лука, неслась колесница по горным тропам, холмам и лесным дорогам. С той же быстротой, с какой мчалась колесница, хлынули волны скорби, переполнявшие сердце Бхараты. Он не мог объяснить, откуда она исходит. Какая-то необъяснимая тоска охватила его. Бхарата не желал останавливаться в пути ни на одну минуту - даже для того, чтобы утолить жажду глотком воды.

   Шатругна видел, что брата снедают чувства тревоги и беспокойства; он несколько раз просил его сделать остановку, чтобы подкрепиться едой и питьем, но Бхарата не обращал на это никакого внимания и упорно молчал. К тому же на пути они столкнулись с дурными предзнаменованиями. Стаи черных ворон преследовали колесницу, кружа над нею и хрипло каркая, предвещая несчастье. Заунывно и зловеще выли собаки. Эти знаки беды нарушили спокойствие, которое так долго поддерживал в себе Шатругна.Когда они подъехали к воротам города Айодхьи и взглянули вверх, их страх усилился. Гирлянды манговых листьев не обновлялись уже много дней; засохшие листья висели над жалобно скрипящими воротами, они бились на ветру, как будто кто-то скрежетал зубами от злобы и тоски. Отчего свежие зеленые листья не обрамляют, как всегда, ворота столицы? Что случилось с городом? Почему всюду царит запустение, этот верный признак беды? Братья поняли, что на столицу обрушилось несчастье.

   Они миновали ворота и двинулись дальше. У въезда в город находились царские конюшни и стойла для слонов. Когда Бхарата взглянул на них, его сердце дрогнуло, и он потерял самообладание. Он увидел, что животные застыли в полной неподвижности, опустив головы, а глаза их полны слез. А конюхи и погонщики слонов склонились под таким тяжким грузом горя, что не могут поднять головы. Когда братья поехали дальше по городу, они заметили, что двери домов по обе стороны улицы заперты, словно их обитатели сговорились никого к себе не пускать. Дороги были не подметены и грязны. Несколько горожан, появившихся на улице, отвели взгляд, заметив колесницу. Узнав Бхарату, они заплакали.

   Знаменитый алмазный базар был закрыт, так же как и все лавки вокруг него. Бхарата, от ужаса потерявший дар речи, не мог спросить у редких прохожих, отчего пелена мрака окутала город. Его ошеломили столь неожиданные для него признаки бедствия. Колесница подъехала к царскому дворцу. Стражники встретили их молча, без всяких проявлений радости, без традиционных криков "Джей, джей"; они стояли согнувшись и производили впечатление немых; они не могли поднять глаз, залитых слезами. Братья теперь уже были убеждены, что невиданные несчастья обрушились на город. Они сошли с колесницы и побежали во дворец.

   Кайкейи увидела, что приехал ее сын; она вышла навстречу и приветствовала его с великой радостью. Служанки же, которые последовали за ней, горестно вздыхали. Бхарата посмотрел на их лица и остановился, словно прикованный к месту, не в силах произнести ни слова. Но Кайкейи сама начала разговор. Она сказала: "Сын! Как чувствует себя твой дядя?" Бхарата в ответ произнес какие-то невнятные слова и бросился к матери, спеша задать мучившие его вопросы: "Как отец? Как мой старший брат? Как мой другой брат? Как мои тетушки-царицы?"

   Тут Кайкейи словно онемела. Глаза служанок, которые стояли рядом, наполнились слезами. Бхарата понял, что от него скрывают какоето страшное известие. Он спросил: "Мать! Где мой отец?" При этих словах служанки разразились рыданиями. Посмотрев на них, Кайкейи почувствовала, что дольше медлить нельзя; она тоже заплакала, сыграв роль женщины, сраженной горем. Бхарата никак не мог сам разгадать тайну. Он стал молить мать объяснить ему, что произошло и почему все кругом так сильно горюют. Кайкейи на это ответила: "Сын! Что мне сказать? Я была счастлива, что с помощью Мантары смогла достигнуть всего, о чем мечтала. Но с самых первых шагов мои усилия пошли прахом. Мой замысел, как видно, показался неугодным богам. Царь, твой горячо любимый отец, ушел на Небеса." Кайкейи громко заплакала. Как только эти слова дошли до слуха Бхараты, он упал и покатился по полу, как слониха, услышавшая рык льва. Падая, он вскричал: "Увы, отец!" Подобно тому как молния, попав в дерево, валит его наземь, так и Шатругна, сраженный, упал на пол. Их горе нельзя описать, оно было беспредельно. Бхарата сел, сжав голову обеими руками и заплакал навзрыд. Он закричал: "Отец! Мы не стояли над твоим смертным ложем и не слышали твоего последнего дыхания. О, мы - великие грешники! Из четырех сыновей только двое удостоились чести попрощаться с тобой! Бхарата и Шатругна - худшие и самые несчастные из твоих сыновей. В последние минуты ты поговорил бы с нами, сказал бы нам ласковые, добрые слова. Ты дал бы нам свои бесценные благословения и жизненные напутствия. Мы должны быть благодарны Раме за то, что он был с тобой. Ты ведь сказал ему все, что хотел передать нам. Брат! Поднимись! Иди со мной! Мы пойдем к Раме и узнаем, какое послание передал нам отец. Мать! Скажи нам, где сейчас Рама." Бхарата уже готов был идти, он лишь ждал ответа матери.

   Кайкейи сказала: "Сын! Если бы Рама был здесь, твой отец не умер бы, разве ты этого не понимаешь? Разве ты не знаешь, что Рамы нет в городе?" Эти слова были как жгучий яд, пролитый на открытую рану. Этот новый удар поразил Бхарату. Он спросил: "Мать! Рама - мое дыхание. Куда же он ушел?" Бхарата был на грани беспамятства, и ответ последовал очень быстро. Кайкейи сказала: "Куда ушел? Ты спрашиваешь, куда он удалился? Хорошо, я скажу. В лес." "Если и так, - прервал ее Бхарата, - то почему же Рама, уйдя в лес, до сих пор не вернулся?"

   Кайкейи спокойно проговорила, тщательно взвешивая каждое слово: "Сын! Это долгая история, и у нас сейчас нет времени обсуждать ее. Неотложная твоя обязанность - заняться приготовлениями к погребальному обряду." Бхарата понял, что мать пытается скрыть от него какуюто тягостную и неприятную тайну. Он спросил, где находятся Сита и Лакшмана. Мать ответила: "Они оба последовали за Рамой в лес. Они вернутся в столицу только по истечении четырнадцати лет. Таково было решение твоего отца." Кайкейи объявила это твердым и невозмутимым тоном.

   Она увидела, что эта новость привела Бхарату в состояние крайней сокрушенности и отчаяния. Поэтому она подозвала сына к себе и, гладя его по голове, стала утешать. Она сказала: "Сын! Не надо так горевать об отце. Он при жизни отдавал себя целиком похвальным и праведным деяниям и оттого его душа достигла Небес. Твой долг сына - следовать идеалам, которые он внушал тебе, завоевать такую же славу благородными делами и счастливо управлять царством. Приумножь его славу и известность путем мудрого и справедливого правления и поддержи величие его династии." Кайкейи продолжала в том же духе, пытаясь успокоить боль, терзающую сердце сына.

   Однако ее слова пронзали сердце Бхараты, словно острые кинжалы. Каждое из них отдавалось в его мозгу, как удар тяжелого молота. Слушая ее, Шатругна почувствовал, что его тело горит, как в огне. Но он не издал ни звука, сохраняя внешнее спокойствие. Бхарата же внезапно вскочил, движимый стремлением узнать правду, ибо понял, что мать обманывает его, пытаясь скрыть истину, таящуюся за ее туманными и непонятными речами. Он схватил за руку Шатругну и выбежал вон из комнаты. Через несколько секунд он стоял на пороге покоев Каушальи, старшей царицы, матери Рамы.

   И какая ужасная картина открылась его взору! Каушалья, распростертая на полу в измятых и запыленных одеждах, громко стенала: "О мой повелитель! Мой господин! О Рама! Рама!" Вокруг нее толпились, обезумевшие от горя и страха служанки, пытаясь успокоить ее и облег чить ее страдания. Бхарата, не в силах вынести этого зрелища, воскликнул: "Мать! Мать!" - и упал к ногам Каушальи. Здесь же, вместе со старшей царицей, была и Сумитра. При виде Бхараты и Шатругны обе они, вскрикнув, внезапно лишились чувств. Придя в себя, они прижались друг к другу, будто скованные единой мучительной болью и громко зарыдали; эта сцена была способна растопить даже каменное сердце! Оба брата склонились к их ногам под тяжестью невыносимой скорби.

   Бхарата обхватил ноги Каушальи и жалобно взмолился: "Мать! Отведи меня к телу отца, скажи, почему он покинул нас. Объясни, зачем ушли в лес Рама и Лакшмана, взяв с собою Ситу? Все это для меня остается тайной; спаси меня от мучений, скажи мне правду." Каушалья нежно обняла его и ответила: "Сын мой! Твое возвращение облегчило мою боль. Увидев тебя, я почувствовала, что меньше страдаю от разлуки с любимым Рамой. Ты так же дорог мне, как Рама; я всегда любила тебя так же, как его." Но проговорив эти слова, она не смогла сдержать стонов и рыданий и горестно возопила: "О Рама! Как смогу я прожить без тебя четырнадцать лет, зная, что ты находишься в изгнании, в дремучем лесу? Или ты решил и меня повергнуть во прах, как своего отца, обрекая на гибель от невыносимых страданий? О горе мне! За что эти несчастья обрушились на меня?" Ее горькие слова еще больше растревожили Бхарату. Его воображение рисовало ему самые страшные трагедии и беды, разразившиеся в его отсутствие, ибо он до сил пор не ведал правды. Он снова взмолился: "Мать! Не скрывай от меня того, что случилось! Скажи мне, почему Рама ушел в леса и что было причиной смерти отца; открой мне правду, освободи меня от мрака неведения."

   Каушалья по своей природе была честна и прямодушна, и сердце ее было добрым и полным милосердия. Она искренне обрадовалась Бхарате, как будто бы к ней вернулся сам Рама! Она нежно прижала его к груди, вытерла слезы и сказала: "Сын! Бхарата! Будь мужественным! Не горюй о прошлом, это бессмысленно. Бывают времена, когда Судьба неблагосклонна к нам, и тогда происходят события, кажущиеся странными и невероятными. Бесполезно обвинять кого-то в злых умыслах и взваливать на его плечи все бремя ответственности. В том, что случилось, нет ничьей вины! Такова отныне моя судьба: нести этот тяжкий груз скорби. Это моя доля, и мне ее не избежать. Но ты еще так молод! Ты похож на восходящее солнце в час рассвета. Не забывай об этом!

   Мой горячо любимый Рама, повинуясь воле отца, надел одежды из древесной коры, собрал спутанные волосы в пучок и теперь скитается по диким джунглям. Сита, которая не может жить без него ни минуты, теперь с ним, в платье из такой же грубой коры. Лакшмана пытался помешать Раме уйти в лес, но его усилия были бесполезны. Тогда он заявил, что для него Айодхья без Рамы - все равно что джунгли, и последовал за Рамой в лес. Все это произошло на моих глазах. О! Какая же у меня грешная душа, что я все еще живу на свете!

   Я не могла пойти с ними, и вот теперь они далеко, а жизнь все еще не покинула меня! Как мне описать мое жалкое состояние? Мое сердце, видно, высечено из твердого камня! О Рама! У тебя такое нежное сердце! Ты, должно быть, так страдаешь, что рожден мною! И почему же ты должен страдать? Увы, Рама! Сколько еще мучений тебе предстоит перенести, питаясь одними дикими плодами и кореньями, пробираясь сквозь глухие, наводящие ужас заросли джунглей!" Она громко застонала и упала на пол в беспамятстве.

   Бхарата все видел и слышал все слова, произнесенные Каушальей, но загадка все так же оставалась неразгаданной. Он метался в страхе и смятении, но так и не мог проникнуть в тайну. В это время министр Сумантра известил Бхарату о том, что царский наставник, мудрец Васиштха, просит его прийти к нему. Сумантра залился слезами, когда увидел братьев. Он прижал Бхарату к груди, и братья тоже не могли совладать со своим горем. Бхарата надеялся, что Сумантра, наконец, прольет свет на тайну, нависшую над трагическими событиями в столице. Он всяческими способами пытался навести Сумантру на разговор о случившемся, но Сумантра не был расположен говорить об этом. Он был уверен, что царицы уже рассказали Бхарате и Шатругне о том, что произошло, до того, как он пришел во дворец.

   Все вместе они отправились к Васиштхе. Бхарата и Шатругна упали к ногам наставника и громко и безутешно зарыдали. Он поднял их с любовью и состраданием и, утешая их, преподал им нравственные и фило софские уроки, стремясь к тому, чтобы они не падали духом. "Мы слишком долго ждали, больше откладывать уже невозможно," - сказал он и обязал Бхарату приготовиться к совершению погребального обряда. Бхарата, пребывая в замешательстве, долго не мог собраться с мыслями и, наконец, обратился к Васиштхе с мольбой: "Учитель! Ведь это долг, который должен выполнить старший сын, а из нас четверых старший - Рама. Ты же предлагаешь мне совершить этот ритуал. Разве ты считаешь, что это справедливо? Ты считаешь, что это правильно? Ты сохранял тело в течение многих дней, сохрани его еще два или три дня. Мы, Шатругна и я, последуем туда, где сейчас находится Рама, и привезем его в Айодхью. Просим тебя дать нам разрешение сделать это."

   Васиштха ответил: "Сын! Ты очень наивен! Рама не захочет вернуться раньше установленного срока. Он верен однажды данному слову. Как бы ты его ни умолял, Рама вступит в Айодхью только через четырнадцать лет. Поэтому оставь свой план, соверши погребение своего отца, после чего ты сможешь делать все, что пожелаешь." Васиштха еще долго говорил в том же духе, чтобы убедить Бхарату в бесплодности и тщетности его намерений.

   Бхарата понял, что ему придется повиноваться наставнику. И он согласился. Тело отца обмыли, и предписанные Ведами ритуалы, которые предшествовали кремации, были совершены. После этого Бхарата, побуждаемый внезапно охватившей его непреодолимой острой тоской, бросился к царицам в их покои и, упав к ногам Каушальи и Сумитры, взмолился: "Матери! Нет! Нет! Вы должны отказаться от принесения себя в жертву на погребальном костре отца. Если вы попытаетесь сделать это, я откажусь совершать над его телом последние поминальные обряды."

   Ему удалось получить от них обещание, что они не сделают этого. Обе они были очень растроганы его любовью и вниманием. И им ничего не оставалось, как уступить его просьбам. Они сказали: "Сын! Мы будем поступать согласно твоим желаниям."

   Тело подняли и положили на погребальный костер из сандала, сложенный на берегу реки Сарайю. Бхарата сотворил последний обряд с исключительной тщательностью и точностью, проявив такое глубокое знание Вед, которое в тысячу раз превосходило то, что мог предвидеть и ожидать Васиштха. Как того требовали законы Вед, он раздал, во славу Имени отца, шестнадцать видов щедрых даров. Он одарил людей коровами, землей, золотом, монетами, домами, одеждой, пищей, лошадьми, слонами и другими ценностями. Получившие их повсюду превозносили его великодушие, щедрость и верность сыновнему долгу.

   Но правители, подвластные царю, пандиты, придворные жрецы да и простой народ не могли примириться с отсутствием Рамы. Скорбь терзала их сердца и беспрерывно вызывала приступы боли. Они знали, что были беспомощны, что у них не было надежды. Рама никогда не нарушит данного им слова. Он не вернется назад, какие бы блага ни сулило ему возвращение. Он не появится в Айодхье до того, как пройдет долгих четырнадцать лет. Они должны были принять это как неизбежность. И они пытались закалять свои сердца, чтобы переносить страдания и продолжать жить, ожидая его возвращения и надеясь обрести радость, когда подойдет к концу срок изгнания.

   Тем временем Васиштха, царский наставник, пригласил на большой совет подвластных правителей, подчиненных царей, министров, старейшин и монахов, мудрых и ученых людей царства и вождей общин и сословий. Прежде всего он призвал их следовать Дхармашастре - Кодексу нравственных законов, относящихся к обязанностям и долгу правителей. Затем он подробно изложил весь ход событий, начиная от козней, которые плела Кайкейи, и кончая тем днем, когда Рама удалился в леса. После этого Васиштха остановился на высоких достоинствах покойного царя - его преданности Истине, его приверженности высшим нормам поведения, силе его духа, его царском величии и его неизменном следовании ведийским предписаниям, которое сделало его столь щедрым покровителем множества грандиозных яджн и других жертвенных и церемониальных обрядов. Васиштха продолжал свою речь, поведав собравшимся о желании царя отпраздновать коронацию Рамы и о препятствиях, которые встали на его пути и которые привели к изгнанию Рамы и к смерти царя, не перенесшего разлуки с горячо любимым сыном.

   Бхарату и Шатругну, которые до сих пор не знали о том, как развивались в столице эти трагические события, только что описанные Васиштхой, теперь переполняли и гнев, и скорбь, и чувство стыда. Они опустили головы, их сердца затопило раскаяние. Потоки слез потекли по их щекам. Люди, собравшиеся вокруг них, едва решались взглянуть в их сторону. Даже Васиштха вытирал глаза, которые все время наполнялись слезами. Зал погрузился во мрак и уныние. Молчание воцарилось на большом совете, все сидели, как каменные истуканы.

   Бхарата и Шатругна больше не в силах были слушать рассказ Васиштхи, их охватило чувство негодования из-за низкого и бесчестного поведения Кайкейи. Бхарата проклинал себя за то, что был рожден такой матерью; он так стыдился последствий своих собственных злых дел, совершенных в предыдущих жизнях, что не мог поднять головы и встретиться с кем-нибудь взглядом. Братьям хотелось как можно быстрее покинуть зал и уйти куда глаза глядят.

   Васиштха понимал их состояние, он подошел к Бхарате со словами утешения и совета. "Сын, - сказал он, - нет никакой пользы оплакивать прошлое. Что случилось, то случилось. Сейчас мы должны думать о том, что нам предстоит сделать. Твоему отцу во всем сопутствовала удача. Зачем же так скорбеть о нем? Послушай меня и склони голову перед его последним заветом. Он доверил тебе право управлять царством. Тебе нужно оправдать его доверие и уважить его волю. Твой отец согласился разлучиться с Рамой, поскольку он не мог принудить себя нарушить данное им слово. Он расстался с жизнью из-за безмерной привязанности и любви к Раме. Он умер, чтобы сдержать свое обещание - в этом нет сомнения. Он знал, что исполнение обещания есть ценность большая, чем сама жизнь. Вот почему он готов был скорее встретить Смерть лицом к лицу, чем взять назад свое слово. И - пойми! - Рама ушел в изгнание в леса вместе с Ситой во имя того, чтобы отец остался верен своему слову.

   Слава царского рода Икшваку заключена в том, что каждый, кто к нему принадлежит, пожертвует всем ради верности однажды данной клятве. Это величие, к которому причастен и ты. И тебе следует ныне действовать в согласии с решением отца и принять на себя всю ответственность в управлении государством. Пусть все благоприятствует твоим начинаниям. Пусть успех будет сопутствовать тебе во всех твоих делах. Я рискнул дать тебе совет только потому, что люблю тебя и сочувствую тебе, а иначе я не взвалил бы на твои плечи такую тяжелую ношу. Я знаю, что ты сможешь поддержать славу доброго имени твоего отца. У тебя есть способность управлять, есть искусство и мужество, необходимые для того, чтоб нести этот груз. Без колебаний и сомнений прими бремя царствования."

   Васиштха погладил Бхарату по плечу и благословил его. Бхарата выслушал его мудрые и добрые советы и, когда наставник завершил свою речь, быстро встал со своего места и припал к его ногам. Ему трудно было говорить, так как он пребывал в безутешном горе, его губы дрожали, в горле пересохло. Слова едва слетали у него с языка. Он сказал: "Учитель! И ты говоришь, что проявляешь ко мне любовь и сочувствие? Нет! На самом деле ты не чувствуешь ко мне ни сострадания, ни любви. Если бы ты сочувствовал мне, ты никогда бы не согласился возложить на меня это бремя. Ты приговорил меня к этому наказанию без малейшего сожаления. Страну, которая отправила в джунгли святейшего и чистейшего из людей; страну, которая обрекла все население на многие годы нескончаемых слез; страну, которая потеряла законного и наиболее достойного правителя; страну, которая навлекла великое бесчестье на всю правящую династию - род Икшваку; страну, которая довела до мук вдовства матерей Каушалью и Сумитру; страну, которая дошла до полного упадка - эту страну ты доверяешь сейчас мне!

   Увы! Это - следствие грехов, которые я совершил, это - следствие того, что я - несчастнейшее существо, вышедшее из чрева Кайкейи - этого воплощения жестокости и ненависти! Вместо того, чтобы выносить мне этот суровый приговор, прикажи мне отправиться к Раме и приумножь тем самым свои святые заслуги. Только расчищая путь перед ними, чтобы их ногам было мягче ступать по земле, только посвятив себя этому служению, смогу я сделать свою жизнь достойной и спасти себя. Я не могу больше оставаться здесь ни единой минуты."

   Бхарата упал к ногам Васиштхи, прося разрешения уйти в лес вслед за Рамой. Тогда поднялись министры державы и, молитвенно сложив руки, сказали: "Повелитель! Подобное состояние дел не может больше продолжаться: в стране нет правителя. И ты не можешь уклониться от ответственности, которую наставник возлагает на тебя. После возвращения Рамы ты волен будешь действовать по своему усмотрению, но сейчас мы просим тебя внять нашим мольбам. Защити царство и обеспечь благополучие народа. Возьми бразды правления в свои руки."

   Бхарата ничего не ответил на эти настойчивые просьбы. Ему хотелось сейчас только одного - пойти к Каушалье и побыть с ней хотя бы недолго. Васиштха с готовностью дал на это согласие. Бхарата и Шатругна вышли из зала совета и направились прямо ко дворцу Каушальи. Они упали к ее ногам, и Бхарата сказал ей: "Мать! Умоляю тебя простить несчастного Бхарату, который стал причиной всех бедствий, поскольку рожден из чрева злобной и порочной женщины - Кайкейи. Этот проклятый Бхарата - источник всех несчастий нашего царства. Дай мне позволение удалиться в лес. Я не могу ходить по этому городу и оставаться в нем в то время, как мой Господин и Учитель - Рама покинул его из-за меня. Это царство принадлежит по праву старшему сыну, а я, это ничтожнейшее из существ, не имею на него никаких прав. Мне не нужно это бремя, я не смогу нести его. Благослови меня, чтобы я смог уйти тотчас же." Бхарата, полный отчаяния, стоял и ждал.

   Каушалья собралась с силами и начала утешать Бхарату. Она сказала: "Бхарата! Прими во внимание обстоятельства и умерь свое горе. Сейчас не время для колебаний. Рама сейчас далеко, он в самом сердце диких джунглей, твой отец - на Небесах. Твои матери, твои родные и близкие, твои друзья и доброжелатели, твои подданные - все погружены в глубокую печаль. Все сейчас смотрят на тебя с надеждой, как на свою единственную поддержку и защиту. Пойми! Все эти события произошли потому, что наступили неблагоприятные времена, и потому люди стали совершать нечестные, извращенные и страшные поступки; обрети мужество и прими правильное решение. Повинуйся воле Гуру Васиштхи, отнесись внимательно к прошениям народа. Сделай то, о чем просят тебя министры."

   Каушалья ласково держала его руки в своих, пока пыталась убедить его взять на себя обязанности правителя царства. Ее слова тронули Бхарату своей удивительной мягкостью и нежностью, как будто к его пылающему сердцу приложили прохладную сандаловую пасту. Они обволакивали его уши, лаская и услаждая слух, ибо Каушалья не произнесла ни одного слова, которое бы осуждало его мать, вызвавшую эту роковую череду бедствий; у нее не было и тени сомнения в верности и преданности Бхараты. Бхарата был счастлив слышать ее слова и почувствовал огромное облегчение. Он был восхищен безграничной широтой ее души, ее искренней любовью к нему. Даже в сказочном сне он не мог представить себе, что Каушалья будет относиться к нему подобным образом, щедро одаривая его любовью и нежностью, к нему, сыну другой царицы, младшей жены ее супруга, в то время как ее собственный сын изгнан в леса на четырнадцать лет! "Какая бездонная пропасть разделяет этих двух женщин, - думал Бхарата, - Каушалью и его родную мать, Кайкейи! Ее глубина не поддается никакому измерению." Он понял, что в Каушалье воплотилась та высшая и совершенная Форма Любви, которая способна наполнять сердца людей подлинным счастьем.

   Он молитвенно сложил руки на груди и осмелился возразить ей: "Мать! Твои слова, полные любви и нежности, исцеляют мое сердце, изнывающее от тоски, словно ласковый дождь из прохладной розовой воды! Но может быть, ты принимаешь меня за Раму? Увы, я не похож на Раму, безгрешного и чистого. Я Бхарата, порожденный Кайкейи, а значит, порочен по своей природе, унаследованной от нее. Я ничтожество, которому неведом стыд. Я - враг Рамы. Ты по ошибке перепутала нас и поэтому так добра и ласкова со мной. Твое сердце так истомилось по Раме, что ты обращаешься с другими так, как будто перед тобою - сам Рама. Я говорю правду, мать! Послушай меня и отнесись к моим словам серьезно.

   Мать! Только тот, кто безупречен в своей праведности, имеет право властвовать над людьми. Если же власть будет отдана в руки таким, как я, бесчестным и хитрым, обладающим сомнительными наклонностями и извращенным умом, земля превратится в подобие преисподней! Недалекие авантюристы, тщеславные и самоуверенные, алчные хищники, жаждущие пышной славы и роскоши, стремящиеся к удовлетворению личных потребностей, ничтожества, пораженные врожденным недугом зависти, не заслуживают права распоряжаться судьбами людей. Они наносят вред интересам народа, которым они управляют. Они подрывают основы праведности. Они ведут страну к упадку. Лишь тот, кто избирает путь добродетели и истины, заслуживает право управлять другими людьми. Я знаю только одного такого человека, это - Рама. Никто другой не достоин этого. Поэтому я уйду тотчас же, я обниму колени Рамы и буду умолять его вернуться со мной в Айодхью. Прошу твоего разрешения, благослови меня как можно скорее." Бхарата простерся перед Каушальей и ждал ответа.

   Слова Бхараты до слез растрогали Каушалью. Она сказала: "Сын! Как похож ты на Раму своими чувствами и движениями души! Глядя на тебя, мне легче переносить боль от разлуки с ним. Но если ты тоже уйдешь в лес, что же будет с нами? Если ты считаешь свой уход неизбежным, возьми и меня с собой. С кем же мне коротать мои дни в Айодхье? Потеряв мужа, разлучившись с сыном, несмотря на страдания от этих утрат, вдова все еще не может расстаться с жизнью. Пойди, получи разрешение от Гуру Васиштхи и мы удалимся в лес, чтобы провести хотя бы еще немного времени с Ситой, Рамой и Лакшманой. Тогда я смогу умереть спокойно." Пока она это говорила, Бхарата почувствовал, что его душа обретает некоторое утешение и покой. Он пал к ногам Каушальи и Сумитры, а, поднявшись, отправился ко дворцу Кайкейи.

   Бхарата шел первым, за ним - Шатругна. Их переполняли горечь и негодование, оттого что Кайкейи, слепо доверившись Мантаре, стала виновницей всеобщей великой смуты. Они изо всех сил старались подавить гнев, который клокотал у них внутри. Наконец они вошли во дворец. У самого входа они увидели Мантару, празднично разодетую и увешанную драгоценностями, которая поджидала их. Шатругна не мог вытерпеть этого зрелища. Он схватил ее за волосы, пригнул к полу и стал наносить ей удар за ударом! Горбунья отчаянно закричала: "Ай! Ай!" Когда ее вопли достигли ушей Кайкейи, та бросилась на помощь и принялась грубо бранить Шатругну за его поступок.

   При виде этой сцены Бхарата, не в силах более сдерживать свое возмущение, дал волю своим чувствам и закричал на Кайкейи: "Стыд и позор! Ты самая страшная из грешниц! Ты поверила словам этой гнусной женщины и совершила презренный поступок! Когда ее мерзкие науськивания дошли до твоего сердца, как оно не разорвалось на куски? Как мог твой язык выговорить эти ядовитые просьбы? Как он не сгорел, не превратился в пепел, когда высказывал эти губительные желания? Как смеешь ты жить в этом дворце и смотреть людям в глаза? Разве тебе не стыдно расхаживать по этим покоям? Увы! Как мог царь поверить словам такого злобного существа, как ты? Ослепленный страстью и вожделением, он согласился променять сына на жену! Тайный план, который ты вынашивала, был низок и чреват напастями. Ты осквернила чистое сердце царя, ты опалила царство огнем, ты разрушила династию и ее славу, ты принесла вечное бесчестье царскому роду Рагху. Твое порочное и полное яда сердце способствовало всему этому развалу. Признать тебя матерью было бы ужасным грехом. Как могла ты подумать, что, когда ты причинишь вред другим, твой сын может достичь благоденствия и успеха? Разве дети других родителей не так же дороги им, как твои - тебе? Женщины, которые плетут злые козни против чужих детей, навлекают тем самым зло на своих собственных отпрысков. Как же ты смогла пренебречь этой великой истиной? Это, должно быть, связано с грехами, совершенными тобой в предыдущих жизнях. Нет. Все это связано со мной. А иначе почему же чистый, верный, незапятнанный Рама, мой возлюбленный брат, и его Божественная супруга Сита, венец целомудрия и доброты, должны скитаться по страшным лесам? О, какая же стокость! Как это ужасно! Будь ты проклята! Уже одно то, что мне приходится разговаривать с такой подлой грешницей, свидетельствует о грехах, совершенных мною в прошлых жизнях. О, мне хотелось бы знать, какое чудовищное зло я совершил, если заслужил это наказание, этот позор - появиться на свет из твоего чрева! Все грешники тянутся к себе подобным! Всех их связывает единая нить. Что может быть у них общего с добрыми людьми, занятыми полезными и богоугодными делами?

   Эта Солнечная династия так же свята и чиста, как Божественный Лебедь, на котором нет ни единого пятнышка. Надо сказать правду - ты подобна своей матери; она убила своего мужа, чтобы удовлетворить свое тщеславие. Ты также убила своего мужа, чтобы исполнить свои эгоистические желания. Возможно ли, чтобы младший сын стал править государством, обойдя старшего сына, в полном противоречии с установленным законом древнего царского рода?

   У тебя не сейчас родилась эта роковая мысль, она с самого начала, как сорняк, таилась и прорастала в тебе, иначе как могла она внезапно превратиться в огромное древо зла? Наделенная такой низменной натурой, ты бы лучше задушила меня насмерть при рождении и тем самым спасла бы меня и все это царство от великих бедствий. Но какой смысл теперь оплакивать прошлое? Увы! Твоего ума хватило на то, чтоб срубить ствол, а после поливать водой безжизненные ветви. Твои жалкие мыслительные способности побудили тебя спасать жизнь рыб, бросив их в высохший пруд! И теперь я даже не знаю - плакать мне или смеяться над твоей примитивной глупостью.

   Вместо того, чтобы тратить время на разговоры с тобой, я предпочитаю тотчас же устремиться вслед за Рамой и, пав перед ним ниц, умолять его вернуться в Айодхью вместе со мною. Если же он отвергнет мою просьбу, я намерен остаться с ним, как это сделал Лакшмана, и обрести свое счастье в преданном служении. Я не желаю больше смотреть на твое лицо."

   Произнеся эти слова, Бхарата повернулся к ней спиной и вместе с Шатругной покинул покои Кайкейи. Царица предалась мучительным раздумьям о совершенной ею роковой ошибке. Она оплакивала вызванный ею горестный ход событий; она поняла, что любые замыслы, бесчестные и порочные по своей природе, могут принести только временную радость и неизбежно прокладывают путь ко всеобщему краху. Она почувствовала, что ей нет спасения; у нее не было слов, чтобы выразить свою скорбь и раскаяние; лишившись дара речи, она окаменела, застыв от ужаса.

   Кайкейи ощутила непреодолимое отвращение к Мантаре и с восхищением и гордостью думала о благородстве и праведности Рамы. Она склонила голову от стыда за совершенный ею грех.


Глава 17  Братья встречаются
Глава 18  Сандалии на царском троне
Глава 19  Джунгли Дандака
Глава 20  Панчавати
Глава 21  Коварный злодей
Глава 22  Обретенный союзник
Глава 23  Успешные поиски
Глава 24  Ланка в огне
Глава 25  Мост
Глава 26  Осада
Глава 27  Подземный мир
Глава 28  Головы - с плеч долой
Глава 29  Счастливая Айодхья
Глава 30  Коронация
Глава 31  Изгнание Ситы
Глава 32  Конец игры
Указатель имен и терминов