Санкт-Петербург, 1993

   В основу книги были положены впечатления известных в Англии писателей Пегги Мэйсон и Рона Лэнга от их первых встреч с Бхагаван Шри Сатья Саи Бабой. Описывается множество необычайных событий, чудес, связанных с Сатья Саи, его деятельностью и учением.

(Написана Пегги Мэйсон)

   Человек превозносит Бога как вездесущего,
всеведущего и всемогущего, но он забывает
о присутствии Бога в самом себе!
Бог в сердце каждого человеческого существа...
Все люди – это клетки тела Божьего.

Шри Сатья Саи Баба

   "Я все дарую из Любви; моя Любовь никогда не ослабеет. У меня нет никаких желаний. Я говорю о Любви, Я веду тебя по тропе Любви. Я – сама Любовь".

Шри Сатья Саи Баба

   Наш добрый ангел, Вему Мукунда, делал все, пока Свами был в Бомбее, чтобы наши дни в Бангалоре были заполнены памятными событиями и встречами, даже когда он и не мог быть с нами. Мы бесконечно благодарны ему и будем вечно у него в долгу за его великодушную заботу о нас, за то, что он воспринимал как оскорбление, если мы умоляли его позволить нам самим заплатить за такси, даже когда он взял нас в 220-мильное путешествие к месту рождения Бабы, к маленькой деревне в Путтапарти на реке Читравати, где теперь находится огромный, прекрасный ашрам Прашанти Нилаям.

   Это было очень трогательное чувство, которое я не смогу описать в двух словах, так же как не смогу описать очаровательные и поучительные часы, которые мы провели с Кастури, д-ром Гокаком, г-ном и г-жой Балу, хотя я чувствую, что огромное множество читателей "Two Worlds", которые написали, что они "не могут ждать", когда же выйдет очередной рассказ, хотят знать, что же обнаружилось, когда в воскресенье 27 января Свами вернулся из Бомбея в Бангалор. К нашему ужасу, это был день, когда Рон проснулся со всеми неприятными симптомами гриппа, чувствуя себя действительно больным, и ему пришлось остаться в постели!

   Я еле тащилась по улицам в поисках аптеки, работающей в воскресенье, поскольку у нас не было даже аспирина. Когда я вернулась, то горячо начала молиться: "Свами, Свами! Пожалуйста, сделай так, чтобы к завтрашнему дню Рон выздоровел!" – ведь V нас оставалось всего два дня, билеты были забронированы, чтобы уехать из Бангалора в Бомбей в среду утром. Как было ужасно, если бы Рону пришлось быть прикованным к постели в эти последние дни.

   Но к нашему огромному облегчению и удивлению Рона, он забылся глубоким сном – и проснулся в четыре часа совершенно здоровым! Это был самый короткий приступ гриппа, который он испытал в своей жизни, поскольку раньше грипп укладывал его на несколько дней. Конечно же, нам не следовало удивляться – разве я не обращалась к Бабе?

   Поэтому следующим утром мы отправились в Бриндаван на даршан под баньяновое дерево. Как обычно, через ворота вышли сотни студентов и, наконец, – сам Свами. Если не считать разговор с пожилым европейцем, который только что прибыл (и, я полагаю, он был старым преданным Бабы), он прошел мимо большой части мужской половины и подошел к женской. Спускаясь по проходу, где сидела я, он остановился, встал совсем близко передо мной и спросил (как будто он только что о чем-то вспомнил): "О! Где Ваш муж?"

   Я встала с колен и сделала жест в сторону мужской половины. "Там, Свами". Я думала, что больше ему негде быть. Но тем самым Свами хотел дать мне знать, что он знал о вчерашней болезни Рона, что он отмечает, что Рон смог прийти сюда.

   Сложив снова ладони вместе, я ощутила, что мягко зажала его руки в своих, но он не придал значения этому "нарушению дисциплины". "Очень счастлив, очень счастлив", – улыбался он, и его глаза, по мере того как он медленно двигался дальше, уже скользили по стоящим рядам. Как мне хотелось спросить, сможем ли мы еще раз увидеться с ним, чтобы сказать "До свидания!" Но мне не нужно было выражать это словами, потому что когда он вернулся к дому и Вему представилась возможность сказать, что мы уезжаем в среду утром, Свами ответил: "Да, я знаю. Я только что разговаривал с Пегги". Но я и слова не обронила об отъезде!

   В этот день нам нужно было зайти в офис компании "Air India", чтобы подтвердить наш вылет из Бомбея в Лондон в четверг – только чтобы обнаружить наши имена, вычеркнутые из листа ожидания. Но мы решили не улетать так рано. Мы отложили поездку специально, так как мы были полны решимости не покидать Индию, пока не вернется Свами или по какой-либо причине задержится с возвращением. Поэтому мы сделали предварительный заказ на рейс через Рим в 5 утра на пятницу, но нам предложили прийти еще раз на следующий день. (О, как усложнены современные путешествия по сравнению со "старыми добрыми временами", когда требовалось полчаса, а не несколько недель, чтобы получить 10-летний зарубежный паспорт, и если ты забронировал место на самолет, то не было никаких затруднений с местным подтверждением и задержкой вылета!)

   Признаюсь, у меня в тот день было очень плохое настроение. В своих заметках я написала: "Мне кажется, что я умру, если мы не сможем попрощаться со Свами и поблагодарить его, попросить его благословения для нашей работы в Англии, задать еще один вопрос, еще раз коснуться его ног..." Мое сердце невыносимо жаждало хотя бы еще одной встречи. Это была физическая боль в глубине солнечного сплетения.

   Через некоторое время я взяла себя в руки. Насколько жадным может быть человек? Разве мы не были благословлены больше, чем мы заслуживали или могли ожидать? Разве за эти три дня не были удостоены двух групповых и двух личных бесед? Разве не выпала на долю Рона привилегия попасть на концерт и разделить восхищенное внимание тысячи индийцев слушая часовую беседу Свами, нежно поющего прекрасным голосом?

   Что же говорить о сотнях пришедших на даршан, которые не имеют возможности общаться с ним в течение недель, даже месяцев? Это была проверка. Соблюдая приличия и не теряя самообладания, я должна была свыкнуться с мыслью, что, по всей вероятности, "последнего раза" не будет. Приняв эту мысль, я обрела некоторое спокойствие. Хотя где-то глубоко внутри теплилась надежда, она сидела там вместе с другим состоянием сознания. Если так должно случиться, то так и будет. Но если же нет, у нас все равно была бы масса причин, чтобы быть довольными.

   На следующее утро, во вторник, во время даршана Свами остановился, чтобы обменяться словами с Роном.

   - Как Ваши дела? – спросил он участливо.

   - Очень хорошо, Свами.

   - Когда вы уезжаете?

   - Завтра утром, – ответил Рон. – Нельзя ли нам..?

   Но Свами уже пошел дальше, не вызывая при этом ни малейшей обиды. Рон так и не высказал свою просьбу. Позже Вему сказал: "Я думаю, Свами играет с вами. Он сказал мне, что собирается с вами встретиться, но не сказал когда. Возможно, это своего рода проверка". (Так что Вему тоже думал, что это испытание.)

   Это был лихорадочный день, со многими визитами. Оба брата Вему, один – анестезиолог-консультант, другой – владелец полиграфической фирмы, проявили гостеприимство и радушие, и мы были тронуты, получив от них обоих прощальные дары. 86-летний отец Вему тоже, несмотря на только что перенесенный серьезный сердечный приступ и на то, что он смотрел уже в глаза смерти, принял нас в своем доме, выглядя при этом как воплощение здоровья. Это почти чудесное выздоровление произошло благодаря помощи Бабы.

   Этот почтенный старый джентльмен говорил о том и о сем, вспоминал "старые добрые времена", когда он в 1926 г. встречался с тогдашним принцем Уэльским. Я думаю, он очень обрадовался, когда Рон сказал ему, что его ( Рона) отец был его друг, и в те ушедшие дни принц часто приходил к ним домой, причем вместе со своим братом, который много позже стал королем Георгом VI.

   Потом было еще одно бесконечное, не приносящее ничего, кроме расстройства, ожидание в офисе компании "Air India", поскольку клерк, с которым мы должны были увидеться по поводу наших билетов, был вызван к больному родственнику. В конце концов, там появился Вему и сказал, что все устроено для встречи с г-ном и г-жой Балу, так что мы можем все вместе отправиться на даршан, который начнется в половине пятого.

   Итак, пока те, кому нужно, решали проблему наших билетов на рейс Бомбей-Рим-Лондон, я мчалась на такси обратно в отель, чтобы облачиться в свое сари. Наконец мы впятером, раздавленные жарой и теснотою в машине, где еще был шофер, приехали в Бриндаван, причем успели во время. Г-жа Балу и я заняли свои места, несколько в отдалении от первых рядов, поскольку было довольно многолюдно. Заметит ли нас Баба? Я чувствовала себя спокойной, безропотной и незаметной. Но лишь Баба, миновав нас, прошел еще несколько ярдов, как он посмотрел – и на лице у него вдруг промелькнула быстрая легкая улыбка. Моя душа воспарила в небеса. "Это была прекрасная улыбка", – шепнула я г-же Балу.

   После даршана в доме Свами происходило пение бхаджана, которое вели студенты. Когда Вему и г-н Балу присоединились к нам, они произнесли: "Свами говорит, что вы можете войти". С какой благодарностью я последовала за г-жой Балу, когда она провела меня через вход для женщин в дом, где женщины из ашрама, и певцы уже расположились на женской половине.

   Мужчин и студентов не было видно, они были в длинной комнате сразу же за входом на застекленную веранду, и с ними разговаривал Баба. Потом он сел в кресло возле открытых дверей веранды, и началось пение бхаджан. Вначале шло соло, а затем слова повторялись всеми голосами под пленительный музыкальный аккомпанемент и цимбалы, которые Баба также с удовольствием использует в подобных случаях.

   Студенты пели великолепно. Особенно один из них, исполнявший вступительные сольные партии так музыкально и с таким чувством и артистичностью, что по спине пробегали мурашки. Посмотрев из ярко освещенного помещения, можно было уже увидеть, что, пока мы хлопками ладоней отбивали этот воодушевляющий ритм, деревня превратилась в темные силуэты на фоне бирюзового цвета. Иногда Свами начинал сам солировать своим прекрасным голосом, но в этот раз такого не было.

   В заключение всем присутствующим был роздан прасад, вкус его я могу сравнить с сырными палочками без сыра. Мне его было дано так много, что я большую часть положила в свою индийскую холщовую сумку с тесемкой и ела понемногу каждый день в течение двух недель. Вскоре Свами с неохотой покинул собрание, но, поднимаясь по деревянной изогнутой лестнице, ведущей из холла, он дважды обращался к собравшимся, и было впечатление, что огромная любовь и привязанность, идущие от каждого присутствовавшего там сердца и сосредоточенные на нем, тянут его назад. Г-жа Балу схватила меня за руку. "Скорее, – прошептала она. – Это тот случай, когда у нас, женщин, есть преимущество перед мужчинами: мы можем видеть, как Свами идет по галерее..."

   Мы быстро вышли во внутреннее помещение с частично закрытой галереей над одним из концов. Глаза всех были прикованы к ней. Тишина была такая, что можно было услышать звук падающей капли, но вдруг послышался странный звук – при первом же появлении красного в конце галереи послышался одновременный вдох всех женщин. Это было подобно внезапному ветру в листве тихой ночью.

   Когда я увидела фигуру в красной мантии, двигавшуюся медленно и бесшумно, как бы погруженную в раздумье, со сложенными руками, чуть наклоненной головой, меня переполнило такое сильное чувство жалости из-за его одиночества, что на глазах появились слезы. Это было существо, которое двадцать четыре часа в сутки, каждый день, всю свою жизнь без передышки работало на человечество; тем более, что, когда он один, бодрствующий всю ночь (а он говорит, что не нуждается во сне), он сосредоточивается на тысячах писем со всех концов света, молящих о помощи, и еще на многом другом, что находится за пределами наших знаний. Г-жа Балу прошептала: "Сколько бы раз я ни смотрела, как он проходит, у меня всегда возникает ощущение, что он возвращается на небеса...". Был ли это мой последний взгляд на него?

   Во время обратной дороги в Бангалор Вему сказал: "Утром у нас будет время перед тем, как отправиться в аэропорт, заехать на даршан". О да! пожалуйста, – еще одна возможность увидеть, как он выходит из ворот к собравшимся людям, еще один шанс, что он, может, пройдет возле меня.

   Этой ночью мы укладывали вещи, расплачивались за отель и попрощались с трогательным старым ночным швейцаром, облаченным в старую армейскую форму, который с гордостью носил четыре медали за войну в Бирме. Всякий раз, когда Рон видел этого храброго старика с угасшим взглядом, существовавшего за счет скудного заработка, они живо отдавали друг другу честь, и это доставляло восторг обоим.

   На следующий день рано утром мы выехали из Бриндавана в последний раз, с погруженным в машину багажом. По пути мы остановились, чтобы приобрести гирлянду из благоухающих белых цветов, которую, как я надеялась, удастся предложить Свами, если он подойдет ко мне достаточно близко. Как обычно, если тебе дорога каждая минута, шлагбаум при въезде в Бриндаван был закрыт! В конце концов, поезд, отдуваясь, все-таки проехал, и мы помчались дальше. Конечно же, первые ряды были уже заняты!

   Красивая молодая американка, узнав, что я уезжаю, предложила свое место в первом ряду. Но я не могла согласиться на это. У нее был великолепный цветок для друга, и она хотела, чтобы Свами коснулся и благословил его. Я была уверена, что она бы с радостью уступила бы мне место, если бы Свами подошел достаточно близко, чтобы можно было говорить. Мы терпеливо ждали, сосредоточив взгляд на дальней арке, через которую Свами должен был выйти.

   Но вместо этого там вдруг появилась маленькая белая фигурка – она бежала! Через мгновения нам стало ясно, что это Вему. Он спешил на мужскую сторону, затем сменил курс в сторону женской и стал бешенно подзывать кого-то жестами. Неужели нас?

   ("Так где же они? – спросил Свами с некоторой игривостью в голосе; в ответ на озадаченное выражение лица Вему добавил, – Пегги и Рон. Я жду!") Мы едва могли в это поверить, но он определенно приглашал нас, не имея возможности выбрать нас из толпы и надеясь, что мы поймем, встанем и подойдем.

   Когда он подошел ближе, не осталось ни малейшего сомнения в этом. С бьющимися сердцами мы вышли, я – из толпы женщин, Рон – из толпы мужчин, стоящих возле стены, огораживающей территорию, и пошли со скоростью, на которую были только способны, через большое пространство к воротам сада Свами. Вему подгонял нас: "Быстрее! Свами ради вас задерживает даршан!"

   Я думала пройти через женский вход во дворик, где мы были раньше, но не успела я туда войти, думая, что Свами будет в комнате для бесед, как Вему снова окликнул меня: "Не сюда – по аллее!"

   Мы прошли по аллее, с двух сторон которой стояли студенты в белом, потом пошли к главному входу на веранду, снаружи которой был большой круглый узор, составленный из цветных лепестков. И там, окруженный несколькими солидно выглядевшими мужчинами в деловой одежде, был Свами, с сияющей улыбкой на лице, пошедший к нам навстречу. Мы упали к его ногам, переполненные чувствами.

   Я бросила свою сумку на землю, как только мы подошли к веранде. Я не имела ни малейшего представления о том, что сталось с моей гирляндой. Я, должно быть, когда опускалась на колени, держала ее в правой руке, стараясь, чтобы она не касалась земли, так как Вему говорит, что Свами буквально раскрыл мои сцепленные пальцы, державшие тесьму, взял гирлянду и отдал кому-то из стоявших рядом.

   Затем он материализовал для нас вибхути, а один из стоявших шагнул вперед, держа бумагу на случай, если нам нужно будет завернуть его. Я съела немного, а остальное сохранила. На этот раз он был более светлым, очень ароматным и прекрасным. (Сейчас он хранится в маленьком сосуде на моем алтаре. Иногда я беру совсем немного – хочу, чтобы он никогда не кончился.)

   Когда Свами ввел нас в дом, он повернулся к солидно выглядевшим мужчинам и, широко улыбаясь, громко сказал им: "Она – великая писательница" – таким тоном, каким говорят: "Набейте Вашу трубку этим табаком и попробуйте его". Они, похоже, слегка удивились – но далеко не в такой степени, как я. Я с трудом верила своим ушам.

   А потом мы были в комнате для частных бесед – где Рон сломал стеклянный стол – только Свами и мы, слишком перевозбужденные, чтобы говорить связно. Он весь был сама любовь. Сама нежность, само спокойствие, как будто он все свое время тратил на нас, и мы в эти драгоценные минуты чувствовали себя единственными людьми на земле. И это бывает всегда так.

   Таково было наше состояние, когда он обратился с улыбкой ко мне: "Позавчера у Вас было плохое настроение". Я могла только кивнуть. Он знал, что в один из дней я написала в своих дневниковых заметках о своей готовности умереть, если больше никогда его не увижу! И он устроил этот грандиозный сюрприз – может, для испытания нашей воли? Не об этом ли говорила его быстрая легкая улыбка на вчерашнем вечернем даршане?

   Свами говорил о различных вещах частного характера и раз и навсегда разрешил серьезную проблему и ситуацию, которые существовали на протяжении более семи лет, и о которых он все знал еще до того, как Рон поведал ему о них во время нашей последней беседы. Эта тень была удалена из нашей жизни всего лишь после того, как с полной серьезностью были произнесены пять слов, которые он повторил, глядя нам в глаза. Свами никогда впустую не тратил слова. Пяти слов было достаточно. Проблемы больше не существовало.

   Мы спросили, не поможет ли он нам с нашими делами в Англии, и он сказал, что поможет. Он сказал "очень счастлив, очень счастлив", на то, что мы думали.

   - А сможете ли Вы помочь мне с моим "обезьяньим разумом?" – спросила я, вспоминая его шутливые слова в одной из прежних бесед о моем "разуме сумасшедшей обезьяны".

   Но на этот раз он с улыбкой отрицательно покачал головой и утешил меня:

   - Нет, вы вполне можете себя контролировать. Вы очень терпеливы. Рон задал вопрос о медитации, которую он всегда считал очень трудной в принятом смысле слова. (На самом деле это человек, который находится в постоянном состоянии медитации.) Свами сказал, что из всего, сердце – вот что самое важное. "Сердце, сердце..." Наши слова благодарности за то, что он благословлял нас гораздо больше, чем мы заслуживаем, он оставил без внимания, ответив жестом и поворотом головы, означавшим: "Не стоит".

   Его любовь окружала нас. Я так и не произнесла вопрос, который до сих пор вертится у меня в голове: "Было ли нашей неудачей то, что мы не попали в Бомбей?" Хотя при имевшихся обстоятельствах это казалось невозможным, Свами мог невозможное сделать возможным. Ведь он, позвав нас, пожилую чудаковатую чету, на веранду на виду у всех, чтобы последний раз побеседовать с нами и благословить нас, переполнил нашу чашу счастья этой внезапной, совершенно неожиданной честью; это и было тем самым приготовленным для нас сюрпризом.

   Нет границ его способности давать. Единственное ограничение – наша способность получать. Ток всегда включен, всегда доступен. Все дело в лампочке...

   Было трудно оторвать себя от него. Я опустилась, обеими руками отодвинула кромку его мантии и нежно поцеловала его стопу, потом – его маленькую руку в последний раз. Мое стремление было удовлетворено... Я совершенно не помню, что в эти минуты делал Рон. Вероятно, прикасался, прощаясь, к другой стопе Свами. Хотя прощания как такового не было – разве что с физическим телом. Ведь он вездесущ.

   На веранде я обернулась и увидела милого Кастури, сложившего ладони в приветствии, с лучезарной улыбкой во весь рот, который был так счастлив за нас. Не имея возможности подойти к нему, мы могли только вернуть ему приветствие тем же способом и посмотреть на него сияющими глазами, полными счастливых слез. Студент с улыбкой подал мне сумку, которую я определенно бы забыла, а в ней деньги, билеты, паспорт и все. По его выражению я поняла, что он хорошо понимает мои чувства.

   Со спазмами в горле, в состоянии блаженства, которого я никогда не испытывала за семьдесят лет жизни, мы поспешили к аллее, через арку, по бокам которой стояли мальчики из Колледжа, через песчанное пространство, где люди все еще терпеливо ждали, а счастливый Вему звал нас: "Нам пора спешить. Вы сможете хорошо поплакать в самолете".

   Таким вот образом мы покинули это залитое солнцем место цветения, благоухания, мира, спокойствия, теплоты и невыразимого излучения, которое окружает эту маленькую, уникальную, одетую в красную мантию человеческую фигуру Аватара, которая является Воплощением Божественной Любви и навсегда сохранится в наших сердцах.