|
Начало |
 |
СКАЗАНИЕ О ГОСПОДЕ РАМЕ
Главы 17-24 из 32
|
Начало |
|
Глава 17
Братья встречаются
Выйдя из дворца Кайкейи, Бхарата и Шатругна поспешили назад в зал большого совета, где министры, старейшины и царский наставник с нетерпением ожидали их возвращения. Все стремились узнать, к какому решению пришли братья, и сидели в молчании, готовые внимательно выслушать то, что собирается сообщить им Бхарата.
А Бхарата, между тем, упал к ногам Васиштхи и провозгласил: "Я буду честен и правдив с тобою; прошу, поверь в искренность моих слов и намерений, ибо я не хочу ничего утаивать от тебя. Я полностью открываю тебе свое сердце. Ты знаешь, что как металл, добываемый из руды, тяжелее, чем сама руда, так и последствия тяжелее и горше причины. Рожденный из чрева жестокосердной Кайкейи, воистину, сам я наделен сердцем, высеченным из твердого камня! А как же иначе можно объяснить, что я все еще жив, несмотря на то, что Рама так далеко от меня? Кайкейи изгнала в джунгли Раму и Ситу, а своего супруга отправила на тот свет; она ввергла это огромное царство в пучину смятения и скорби и навлекла вечный позор на родного сына. И после всего этого ты хочешь, чтобы я правил державой, приумножая и продлевая свое бесчестье? Смогу ли я хотя бы одно мгновение быть счастлив, завладев тем, на что не имею права? Разве не будут мои подданные с презрением насмехаться надо мною, если я воссяду на Львиный трон как державный правитель в то время как Рама скитается по джунглям?
Мое царствование нанесет народу непоправимый вред, ибо само мое водворение на престоле будет актом безнравственности и неправедности. Кто обязан уважать и чтить узурпатора и слушаться его приказов? Я не имею права бороться с несправедливостью и беззаконием! Как смогу я наказывать зло и наставлять грешников на путь истинный, если сам взвалю на себя бремя тягчайшего греха, завладев троном, который мне не предназначен? При первой же возможности люди укажут на меня пальцем, уличая в обмане, хотя, возможно, какое-то короткое время и будут повиноваться мне из страха перед наказанием, которому я могу подвергнуть их, пользуясь неограниченной властью.
Порочный и злобный замысел моей матери стал для меня источником мучительной и тягостной тоски. Я не могу оставаться здесь ни минуты, здесь, где нет Рамы и Ситы. Я хотел лишь поведать тебе о моих невыносимых страданиях; только взгляд на Раму остудит мое пылающее сердце и исцелит от страшных мук. Никакие объяснения и советы, никакие утешительные слова не принесут мне облегчения и не избавят от мучительной боли. Каушалья и Сумитра уже дали мне позволение уйти. Я решил завтра на рассвете отправиться в путь к тому месту, где сейчас находится Рама. Мои грехи, как бы многочисленны они ни были, обра тятся во прах в то самое мгновение, когда перед моим взором предстанет Рама. Даже если Рама не пожелает говорить со мной и видеть меня, я буду счастлив только от одной возможности насладиться его Даршаном и последую за ним по пятам на расстоянии, прячась за деревьями. Я обращаюсь к вам - собравшимся здесь мудрецам и старейшинам! Благословите меня, молитесь за меня, чтобы я мог очиститься от скверны, обретя Даршан Рамы! Министры! Прошу вас дать мне позволение пуститься в путь, чтобы найти Раму! Я раб своего Господина, я слуга Рамы! Для всех нас Он - единственный Повелитель!"
Никто из собравшихся на большом совете - ни министры, ни правители, подчиненные державе, ни вожди общин и предводители каст не посмели подать голос, чтобы возразить Бхарате. Они осознали всю глубину его раскаяния. Они поняли, что Бхарата безгрешен и чист сердцем и не желает быть связан цепями интриг, которыми пыталась сковать его мать, Кайкейи.
Вождь городских старейшин поднялся со своего места и сказал: "Господин! Мы тоже пойдем с тобою. Так же, как и ты, мы страдаем от невыносимой тоски после разлуки с Рамой. Нас не заботит, что станется с нами после того, как исполнится наше единственное желание - обрести Даршан Рамы." Он высказывал свою просьбу, выражая сокровенную мечту всех, кто собрался в зале.
Люди всем сердцем откликнулись на предложение вождя старейшин и повскакали со своих мест, умоляя Бхарату взять их с собою к Раме. Не прошло и нескольких минут, как новость разлетелась по всей столице, достигнув самых глухих и потаенных ее закоулков. Мужчины, женщины, дети - все жители города, молодые и старые, тут же начали собираться в дорогу! Кто осмелился бы их отговаривать? В огромной столице Айодхьи не нашлось ни одного такого жестокого и бессердечного человека, который бы пытался препятствовать собрату совершить паломничество к Даршану Рамы. Матери, Каушалья и Сумитра, тоже приготовились отправиться в путь вместе со своими служанками.
В это время Кайкейи, мучимая раскаянием и угрызениями совести из-за своих грехов и ошибок, отправила с посланием гонца к Каушалье. Она умоляла позволить ей сопровождать цариц. Она страстно молила Каушалью предоставить ей возможность просить прощения у Рамы и присоединиться к остальным в их попытках убедить Раму вернуться в Айодхью. Каушалья, чистая и безгрешная душою, не колебалась и доли секунды; ее ума не могла коснуться неправедная мысль. Она тут же послала ответную весточку Кайкейи, где выражала свое полное согласие и одобрение.
Бхарате сообщили, что вся Айодхья собралась в дорогу! Он попросил министров оставить хотя бы несколько человек, которые охраняли бы столицу, не допуская ее погружения во мрак безысходности. Следуя его пожеланию, в городе, наряду со стариками и детьми, было оставлено несколько стражей. Задолго до восхода солнца перед каждым домом уже стояла телега или повозка, готовая принять ездоков и пуститься в дорогу с первыми утренними лучами. Все, что могло двигаться на колесах, было приспособлено и обновлено. За ночь были собраны и уложены запасы еды и питья для всей огромной людской массы. Мужчины и женщины Айодхьи, как птицы чакраваки, с нетерпением торопили наступление рассвета, чтобы побыстрее устремиться к возлюбленному Раме. Для жителей города это была ночь страстного ожидания; они трепетали от экстаза, предвкушая обретение святого Даршана.
Поднялась вся мощная царская армия, состоящая из четырех родов воинства: боевых колесниц, слонов, пехоты и конницы - и выстроилась в боевом порядке, готовая выступить в поход. Министр Сумантра дал указание браминам, знающим Веды, беспрерывно распевать во все время шествия особо благоприятные ведийские гимны; он попросил их также взять с собою все культовые атрибуты для свершения ритуалов поклонения Огню. Точно к назначенному часу, заранее вычисленному астрологами, к царскому дворцу была доставлена передовая колесница для Бхараты и Шатругны, а вслед за нею - дорожный паланкин царицы Каушальи. Бхарата дал знак, что все могут занимать предназначенные им места и трогаться в путь. Сам же он, велев вознице взнуздать лошадей и ехать вперед, не взошел на колесницу; вместе с Шатругной, босой, он пошел с нею рядом.
Люди решили, что братья будут передвигаться таким образом лишь некоторое время, на небольшом расстоянии. Но вскоре выяснилось, что Бхарата не намерен пользоваться колесницей, какой бы долгий путь ему ни предстояло проделать. Каушалья не могла выносить этого зрелища; она вскричала: "Сын! Я не в силах смотреть, как ты идешь пешком! Прошу тебя, сядь в колесницу хотя бы ненадолго!" - на что Бхарата ответил ей: "Мать! Сделав это, я лишь утяжелю бремя своих грехов. Может ли сравниться такое крошечное неудобство с теми страданиями, которые испытывают Рама и Сита, пробираясь босиком по колючим зарослям джунглей? Для меня, их слуги, было бы верхом неправедности ехать по ровной дороге в колеснице, в то время как они ходят по лесу! Прости меня за то, что я не повинуюсь твоему приказу; позволь мне и дальше передвигаться пешком."
В это время царский наставник Васиштха, следовавший в своей колеснице вместе с супругой Арундати и издали наблюдавший эту сцену, велел остановить коней и предложил Бхарате взойти на его колесницу хотя бы в качестве возничего. Но Бхарата был непреклонен. Он сказал:
"Я - слуга Рамы и могу управлять только Его колесницей. До тех пор, пока я не заслужу права быть Его возничим, я не взойду ни на какую колесницу и не притронусь ни к каким поводьям. Это мой клятвенный обет." Васиштха отказался от дальнейших уговоров; он был глубоко и искренне растроган той любовью и поклонением, которые проявлял Бхарата по отношению к Раме.
К вечеру первого дня пути они достигли берега реки Тамасы. Вечер следующего дня застал их на берегу реки Гоматхи. Тамаса - приток реки Горги, а река Гоматхи - приток Ганги. Сгущались сумерки, и было дано указание остановить колесницы. Для женщин, стариков и детей раскинули навесы. Министр Сумантра велел воинам раздать людям еду, соблюдая очередность и проявляя уважение к званию и положению. На протяжении всего путешествия его участники с радостью и величайшим тщанием выполняли возложенные на них обязанности. Каждый внимательно следил за тем, чтобы никто не испытывал неудобств и трудностей.
Продолжив путь с рассветом и проведя в дороге весь день, с наступлением темноты они достигли города Шрингиверапурам. Правитель Нишады заметил приближающуюся к городу огромную процессию и мощную армию, двигающуюся в боевом порядке. Он почувствовал сильное беспокойство, недоумевая, зачем Бхарата направляется в лес в сопровождении армии в полном составе. Какова цель его похода? Гуха попытался разрешить эту загадку. Он строил различные предположения о причинах невиданного действа, взвешивая все "за" и "против." Он рассуждал сам с собою: "Когда все дерево ядовито, то созревший на нем плод неизбежно будет ядовит". Придя к такому выводу, он сделал все возможное, чтобы расстроить планы Бхараты. Он приказал своим подчиненным утопить все лодки в глубинах Ганги, чтобы помешать принцу перебраться на другой берег. Он повелел своим воинам пустить в ход все средства для предотвращения переправы процессии через Гангу, даже если для этого придется пожертвовать жизнью.
После этого вождь Нишады, держа наготове лук и стрелы, встал впереди своего войска, полный решимости защищать возлюбленного Раму и, если понадобится, отдать ради него свою жизнь, несмотря на то, что огромная армия Бхараты во много раз превосходила его собственные силы.
Он призвал своих воинов и всех членов общины приготовиться к неминуемой схватке. Сам же он решил выступить навстречу Бхарате, чтобы точно выяснить, с какой целью тот пожаловал сюда - как враг, как друг или как проходящий мимо странник, соблюдающий нейтралитет, о намерениях которого не стоит беспокоиться. Принимая во внимание царственное происхождение Бхараты как принца правящей династии, Гуха приготовил богатые подношения, состоящие из цветов, фруктов, а также мяса и рыбы.
Он рассчитывал распознать таким образом подлинную сущность Бхараты, пронаблюдав, как тот отнесется к предложенным ему дарам.
Если он предпочтет плоды и коренья, являющиеся саттвической пищей, значит, он пришел как друг. Мясо убитых животных - пища, соответствующая гуне Раджас; употребляющие ее люди "стоят на полпути" и, не будучи ни друзьями, ни противниками, занимают нейтральную позицию. Враг обнаружит себя по жадному стремлению вкусить рыбу, ибо в ней сосредоточены свойства гуны Тамас.
Захватив с собою дары, Гуха, вождь Нишады, последовал навстречу Бхарате. Однако с первых же шагов ему сопутствовали добрые знамения! Его взгляд упал на мудреца Васиштху. Гуха бросился вперед и пал к его ногам, назвав свое имя. Наставник сразу догадался, что перед ним - друг и почитатель Рамы; он благословил вождя и, подозвав к себе Бхарату, представил ему Гуху, как друга Рамы.
Как только Бхарата услышал эти слова, он заключил Гуху в нежные объятия и засыпал его вопросами о его здоровье и благополучии, а затем стал упрашивать Гуху поведать о своей встрече с Рамой. Когда Гуха упомянул о том, что Рама провел ночь здесь, на берегу Ганги, Бхарата выразил страстное желание узнать обо всех подробностях этой ночи; его глаза и уши изнывали от жажды вкусить сладостный нектар повествования.
Правитель Нишады был преисполнен благоговения и почтения к Раме; он показал Бхарате маленький тростниковый шалаш, который он соорудил, чтобы Рама, Сита и Лакшмана смогли преклонить головы и немного отдохнуть; он пересказал свою ночную беседу с Лакшманой. Слушая Гуху, Бхарата и Шатругна не могли остановить поток слез, бегущий по их щекам; они не в силах были сдержать нахлынувшие волны скорби. Наблюдая за поведением братьев, Гуха убедился в том, что они испытывают к Раме искренние братские чувства и что в них нет и следа враждебности. Напротив, он был поражен их преданностью и глубиной самоотречения.
Бхарата внимательно осмотрел хижины, предназначенные для Рамы, Ситы и Лакшманы на случай их появления; он выразил пожелание, чтобы следили с особым вниманием за их сохранностью. Следуя наставлениям Васиштхи, Бхарата совершил ритуальное омовение в реке Ганге. После этого он попросил Гуху показать ему место, где Рама провел ночь. Указывая на горстку сухой травы дарбха, разносимую ветром, Гуха сказал: "Здесь отдыхали Рама и Сита той ночью, на этом ложе из сухой травы." Бхарата и Шатругна простерлись ниц перед освященным местом. Бхарата жалобно простонал: "Увы! Мой Господин привык спать на мягкой шелковой постели, как же он мог уснуть на твердой земле! Увы! Как могла Сита, Божественная Мать, выдержать эти испытания?" Охваченный горем, Бхарата долго не мог отойти от священного ночлега.
Поднявшись на ноги, он попросил Гуху показать ему все места, которые удостоили своим посещением Рама, Сита и Лакшмана, превратив их в вечные святыни. Гуха отвел его к дереву Ашока, в тени которого все трое сидели некоторое время, вкушая скромное угощение из фруктов и кореньев. И здесь братья в благоговении простерлись на земле, зная, что эта земля благословенна.
Так Бхарата и Шатругна шли вслед за Гухой по следам Рамы и Ситы, перемещаясь от одной святыни к другой и испытывая при этом невыразимые страдания. То смирение, почтение и преданность, которые они выказывали, глубоко растрогали правителя Нишады. Бхарата не мог сдержать своего отчаяния, когда представлял себе, с какими трудностями вынуждена мириться Сита - Сита, не кто иная, как сама Богиня Махалакшми, нежно любимая дочь царя Джанаки, невестка царя Дашаратхи, супруга Всемогущего Рамы. Бхарата поведал Гухе о том, что жители Айодхьи не могли оставаться в столице после того, как Божественная Чета - Рама и Сита - покинули ее; им казалось, что Айодхья превратилась в глухие джунгли с тех пор, как лишилась Рамы; он рассказал и о том, как тяжело ему было видеть людей страдающими и осиротевшими и понял, что отныне Айодхья там, где находится Рама. Поэтому, объяснял Бхарата, он отправился в путь вместе со своими близкими и всеми обитателями столицы в надежде удостоиться Божественного Присутствия Рамы.
Теперь Гуха ясно представлял себе сложившуюся ситуацию и оставил все подозрения, которые зародились у него при виде Бхараты, шествующего во главе огромной вооруженной армии из четырех родов воинства - пехоты, конницы, боевых слонов и колесниц. Он открыл принцу свое сердце, умоляя простить его за те сомнения, которые сложились в его уме по поводу честности намерений Бхараты. Бхарата в ответ сказал Гухе, что его страх вполне обоснован, и он не совершил ничего дурного. Ибо истина заключается в том, что он и в самом деле злобный и порочный варвар! "Именно из-за меня Рама был вынужден удалиться в изгнание, - сказал он, - и за одно это преступление я заслуживаю смертного приговора; тот, кто убьет меня, не совершит греха." Бхарата застонал, продолжая безжалостно осыпать себя проклятиями. Видя его мучения, Гуха с удвоенной силой обратил к нему свои мольбы о прощении.
Весть о том, что Бхарата прибыл на берег Ганги, разлетелась по всему городу Шрингиверапуре, столице Нишады. Группы подданных Гухи поспешили к реке, чтобы приветствовать брата Рамы. Они любовались красотой и величественной осанкой обоих принцев; они восхваляли их от всего сердца и в почтении простирались у их ног. Упреки и обвинения сыпались в адрес царицы Кайкейи; люди порицали даже Бога Судьбы Брахму за проявленную жестокость; они превозносили Раму и пели ему хвалу на все лады. Жители города - мужчины, женщины, дети - в один голос умоляли Бхарату и Шатругну вернуть назад в Айодхью Раму, Ситу и Лакшману.
Бхарата был потрясен при виде всеобъемлющего горя, охватившего народ от разлуки с Рамой! По его лицу текли слезы. "Моя единственная цель - молить Раму о возвращении; будут ли услышаны мои мольбы, зависит только от Милости Рамы. Я не более, чем раб; кто я такой чтобы принуждать к чему-либо Раму? Присоедините ваши молитвы к моей; просите от всего сердца, чтобы Рама вернулся в Айодхью. Я уверен, что его сердце смягчится при виде нашего горя. Умолять его - наш долг. Пусть ваши мольбы помогут мне преуспеть в моей задаче! Рама явился в этот мир, чтобы спасти его от зла, и он не сможет отвергнуть страстные людские молитвы." Бхарата успокаивал и утешал жителей Нишады и всех других, собравшихся вокруг, находя верные и доступные слова, соответствовавшие их нуждам и возможностям. Тем временем на землю опустилась ночная тьма, и Бхарата попросил вождя Нишады предложить своим подданным разойтись по домам. Братья отведали фруктов, принесенных Гухой, и провели бессонную ночь в беседах о Раме и Его немеркнущей славе.
Когда небо на востоке посветлело, возвещая о наступлении нового дня, Бхарата обратился к министру с просьбой разбудить спящих; вдвоем с Шатругной они искупались в священной Ганге; вскоре завершили свои омовения и царицы. Каждый уже был готов продолжать путешествие. По распоряжению Гухи за ночь были сооружены плоты и паромы для переправы через реку огромной массы людей, а также колесниц, лошадей и слонов, входящих в состав воинства, сопровождающего Бхарату. Переправа через Гангу была осуществлена быстро, слаженно и беспрепятственно. Убедившись в том, что вся процессия успешно перебралась на другой берег, Гуха, не мешкая, углубился в джунгли, указывая Бхарате верный путь. За Бхаратой следовала группа браминов и жрецов во главе с наставником Васиштхой, за ними колыхалось людское море жителей Айодхьи, и замыкали шествие вооруженные отряды армии. Продвигаясь вперед в таком порядке, во второй половине дня Бхарата приблизился к слиянию рек Ганги и Ямуны, священному Прайягу. Бхарата еще никогда в своей жизни не проделывал пешком столь долгий путь; его израненные ступни болели и пылали, словно в огне. Несмотря на это, он продолжал идти, превозмогая боль, с благодарностью принимая ее как воздаяние за муки, испытываемые Рамой. Он не замечал собственной боли, полностью сосредоточившись на том, какие тяжкие испытания приходится в этот момент преодолевать Раме.
Прайяг известен также как Тривени, ибо в нем сливаются воды трех священных рек - Ганги, Ямуны и Сарасвати, превращая его в тройную святыню. Они искупались в прославленном потоке, сотворив предписанные обряды. Монахи, отшельники, аскеты, мудрецы, обитающие вблизи Прайяга, были счастливы предоставленной им возможностью насладиться обликом Бхараты. Они переговаривались между собою: "О! Вокруг его головы сияет такая же аура, как у Рамы! Кажется, что братья почти ничем не отличаются друг от друга!" Каждый, кто видел Бхарату, не мог отвести от него глаз, боясь упустить хоть одно мгновение восторга и радости.
Весть о прибытии братьев Рамы в сопровождении царского воинства в полном составе, вместе с царицами и министрами, дошла до обитателей ашрама Бхарадваджи. Мудрец послал к Бхарате своих учеников с приглашением посетить его ашрам вместе со своими друзьями и близкими. Расценивая это предложение как приказ, Бхарата направился к ашраму. Братья простерлись перед главою монашеских общин. Бхарадваджа поднял их с колен за плечи и с теплотой и любовью прижал к груди. Он преподнес им прохладные освежающие напитки. От внимательного взгляда мудреца не укрылось то, что Бхарата сидит, низко опустив голову от стыда, в страхе перед тем, что его вина в изгнании Рамы будет неизбежно обнаружена после нескольких заданных ему вопросов. Бхарадвадже была известна причина его молчания и мучительного беспокойства. Он сказал: "Бхарата! Тебе нечего опасаться: я знаю обо всем, что случилось. Никто не может предугадать или изменить путь, предназначенный Судьбой. К чему терзать свою душу, вспоминая о желаниях Кайкейи? В том, что она сделала это, нет ни малейшей ее вины. Сама Божественная Воля побудила ее высказать именно такие желания. Я знаю, что Кайкейи любит Раму как свое собственное дыхание; поэтому причину, направившую ее мысль по такому руслу, следует искать не в области человеческих взаимоотношений, но только в осуществлении некоего Высшего Плана. Если судить Кайкейи по земным меркам, она безусловно окажется виновной в свершении зла. Если исходить из мудрых законов Вед, придется признать, что совершила ошибку сама Богиня Сарасвати, управляющая нашей речью! Знай - то, что случилось, не противоречит Воле Всевышнего.
Бхарата! Весь мир будет восторженно прославлять тебя, вознося в твою честь вечную хвалу! Благодаря тебе мудрость Вед воссияет обновленным светом, ибо такие как ты являются живым примером их святого учения, на деле демонстрируя его мощь и величие. Не сомневайся в себе! Одно то, что отец доверяет царство своему сыну, говорит о том, что сын заслуживает права управлять им. Тебе передал престол и корону ярый приверженец Истины - сам царь Дашаратха, наделенный великой душою, и наказал тебе действовать согласно Дхарме, предписанной монархам.
Изгнание Рамы в лес повлекло за собою череду бедствий. Это событие повергло весь мир в пучину скорби. Теперь твоя мать отчаянно рас каивается в совершенном ею поступке; ты же как был, так и остался безгрешным и незапятнанным. Никакая скверна не коснется тебя, если ты станешь править царством как наследник престола. И поверь мне, Рама будет счастлив узнать, что бразды правления державой находятся в надежных руках.
Я должен сказать тебе, что миссия, которую ты несешь сейчас, чрезвычайно похвальна. Твоя цель в высшей степени высока и достойна! Ибо преданность Лотосным Стопам Рамы - источник духовного богатства и всеобщего процветания. Я смело могу заявить тебе, что никто не сравнится с тобой в благородстве и добродетели. Ты младший брат Рамы, горячо им любимый, и ты доказал, что заслуживаешь этой любви! На пути в лес Рама освятил своим присутствием мой ашрам. В тот вечер до глубокой ночи Рама говорил со мною исключительно о тебе и твоих достоинствах. Утром я сопровождал всех троих к Прайягу для совершения священных обрядов омовения, и даже во время купания они не переставали вспоминать о тебе! Рама был очень опечален, что не смог повидаться с тобой до того, как покинул Айодхью. Невозможно измерить любовь, которую Рама испытывает к тебе!
Кроме того, Рама всегда стремится утешить и защитить тех, кто ищет прибежища у его Ног. Весь мир для него - родная семья, все люди ему - родные братья и сестры! Я верю, что в твоем человеческом облике воплотилось не что иное, как "любовь и привязанность" Рамы! И то, что тебе сейчас кажется грехом, пятнающим твое имя, для меня - великий урок, достойный пример, источник вдохновения. Бхарата! Ты не должен поддаваться унынию и грусти. Ты обладаешь сокровищем, исполняющим все желания. Зачем же жаловаться, что ты несчастен? Это неправильно! Даршан Ситы, Рамы и Лакшманы - поистине та драгоценная жемчужина, узреть которую стремятся все жаждущие познать вершины духа. Мне выпало это счастье. Я любовался святым Даршаном. Я мог говорить с ними! Они были совсем рядом, и я мог дотронуться до них! Я удостоился радостной и почетной роли быть их "хозяином", принимать их "у себя"! И похоже, что Судьба продолжает проявлять благосклонность ко мне: она подарила мне и твой Даршан! Восторг переполняет мое сердце. Я чувствую, что на мне лежит Божья Благодать. Ради спасения праведников и аскетов, живущих в лесах, .Рама удалился в изгнание, ради того, чтобы сбылись наши заветные мечты и укрепились наши Святыни! Теперь мы все под его благословением!"
Такими словами Бхарадваджа, великий мудрец, превозносил на все лады Бхарату, восхваляя его высокие достоинства и добродетели. Он продолжал свою речь, и по щекам почтенного старца текли слезы. Мысли Бхараты и Шатругны были сосредоточены только на Раме и на его неиссякающей Преме. Они чувствовали, что им выпало невиданное счастье - быть его братьями, но к их радости мгновенно примешивалась горечь при мысли о том, что они разлучены с этим живым Воплощением Любви. И вновь их сердца сжались от мучительной боли, и они погрузились в безысходное отчаяние и скорбь. Бхарата пал в ноги святому и сказал дрожащим от горя голосом: "Учитель! Тебе известно прошлое, настоящее и будущее. Все, что ты говоришь - истинная правда. Ты познал Высшую Мудрость. В твоем присутствии можно говорить только правду. Раме знакомы все пути человеческой мысли, и он знает о причинах охватившей людские умы тревоги. Я не скорблю больше о том зле, что совершила моя мать. Я не боюсь, что люди сурово осудят меня как виновника разразившейся трагедии. Я не стану отчаиваться, даже если узнаю, что не заслужил места на Небесах.
Мой отец завоевал всеобщую известность; он уже мертв, но слава о нем продолжает греметь по всему свету. Он испустил свой последний слабый вздох, когда его возлюбленный Рама вместе с Лакшманой и Ситой покинул его. Он не смог вынести этого страшного удара. Он ушел на Небеса и сейчас бессмысленно оплакивать его. Но Сита, Рама и Лакшмана бродят по лесу босые, облаченные в грубые платья отшельников; они сидят на подстилках из травы куша; они укрываются в шалашах из соломы и листьев; солнце нещадно палит их кожу, дождь проливается прямо на их головы; им нечем укрыться, и они дрожат от холода. Живя в лесу, они вынуждены переносить страдания, которые даже трудно вообразить! Все это так, не правда ли? А теперь скажи мне, разве не я - единственная причина всех бедствий? Эта печальная истина терзает меня и днем и ночью, не давая ни минуты покоя. Мой желудок отказывается принимать пищу; сон не приходит ко мне, не желает смежить мои веки. Мысль о порочном уме моей матери, как острый кинжал, вновь и вновь вонзается в мое сердце. Коварные сети, сплетенные ею в мечтах о моем водворении на престоле, обернулись ловушкой, в которой мне суждено погибнуть. Боль, грызущая меня изнутри, не утихнет, несмотря на все старания. Ничто не может исцелить ее. Она пройдет только тогда, когда Рама вернется в Айодхью. Нет никакого другого лекарства, способного избавить меня от мук."
Собравшиеся вокруг монахи с радостью и восхищением внимали словам принца. Бхарадваджа сказал ему: "Сын! Не горюй так сильно! Я уверен, что в тот момент, когда твой взгляд упадет на Лотосные Стопы Рамы, бремя скорби, терзающей тебя, рассеется и исчезнет." Аскеты всеми доступными способами принялись утешать и успокаивать Бхарату. Бхарадваджа тем временем кликнул одного из учеников и велел ему принести кореньев, овощей и фруктов, чтобы преподнести их Бхарате и Шатругне. Он также приказал юношам позаботиться о том, чтобы было приготовлено достаточно еды для министров, придворных и слуг, а также для остальных жителей Айодхьи - для всех тех, кто безропотно сносил тяготы пути, гонимый единым стремлением - обрести Даршан Рамы, для тех, чьи сердца изнывали от горя разлуки с возлюбленным Владыкой.
Ученик безупречно справился со своей задачей, и вскоре обильное угощение было с почтением предложено всем гостям, посетившим аьлрам. Принцев - Бхарату и Шатругну, министров и придворных, пандитов и браминов приветствовали столь торжественно, будто наступил великий праздник. Разнообразные яства и атрибуты, необходимые для церемонии, появлялись в избытке, как по волшебству, созданные при помощи таинственной магической силы аскетов. Великолепие двух сияющих тронов, предназначенных для Бхараты и Шатругны, не поддавалось никакому описанию. Бхарата был ошеломлен.
Однако, не только братья, но и все остальные жители Айодхьи, приглашенные в ашрам, смотрели на эту роскошь и изобилие как на пустое излишество! Они не привлекали их и не приносили ни малейшей радости! Курящиеся благовония, пышные букеты ароматных цветов, сочные фрукты и соблазнительные кушанья вызывали у них только ужас и недоумение.
Когда все было готово, мудрец пригласил гостей в особый зал для торжеств, где должно было состояться пиршество. Изысканное убранство являло собою шедевр красоты. Царскому наставнику и его супруге было предложено занять специальные высокие сиденья. В зале появились и царицы, укутанные шалями и охраняемые множеством слуг, и хотя их сердца томились от тоски, они подчинились воле мудреца. В это время ясноликие ученики Бхарадваджи внесли в зал Бхарату и Шатругну со всеми почестями и церемониями, принятыми уставом знаменитой обители. Юные аскеты стояли по обе стороны прохода, обмахивая принцев опахалами из хвостов яков и нараспев читая священные гимны. Братьев пронесли в паланкинах к двум величественным тронам, но как только принцы оказались рядом с ними, оба пали ниц и низко склонили головы к полу, застыв в позах почтительного повиновения. Затем они взяли опахала из рук молодых послушников и, став по обе стороны Львиных тронов, принялись обмахивать пустые сиденья! Они поклонялись тронам в благоговении, вместо того чтобы сесть на них! Все присутствующие были потрясены этим проявлением смирения и покорности по отношению к пустующим царским тронам.
Мудрец, тем не менее, предложил братьям взойти на возвышение, но Бхарата и Шатругна, пав к его ногам, взмолились: "Учитель! Эти троны принадлежат не нам, а Сите и Раме. Мы не имеем права сидеть на них. Под сводами твоей священной обители только двое - Богиня Лакшми и Нараяна достойны того, чтобы занять места на Львиных тронах. Мы лишь их слуги. Позволь же нам послужить им!" Услышав это, монахи и все собравшиеся в зале затрепетали от радостного одобрения. Они прославляли преданность и глубокое почтение братьев по отношению к Ра ме. Слезы восторга хлынули из их глаз. Аскеты были поражены стойкостью их веры.
Братья поднесли к тронам блюда с тончайшими кушаньями, предложенными гостям, вызывая в своем сознании пленительные образы Ситы и Рамы, сидящих на этих тронах; через некоторое время они взяли по маленькой горсточке жертвенного угощения и, благоговейно приложив его к своим векам, отведали освященной пищи. Брамины, старейшины, министры, слуги - все жители Айодхьи умоляли Бхарадваджу простить их за то, что они не могут принять участие в трапезе, ибо, преисполненные скорби от разлуки с Рамой, не получают удовольствия от пищи. Они вынуждены отказаться от угощения, поскольку чувствуют, что ничего, кроме Даршана Рамы, не принесет им радости и удовлетворения. Это тот изысканный пир, попасть на который они так стремятся. Они говорили, что погружены во мрак отчаяния, столь неизмеримый, сколь неизмеримо высокое гостеприимство, оказанное им мудрецом. Они сказали, что так одержимы нетерпением увидеть Раму, что не могут и помышлять о еде. Мудрецу ничего не оставалось, как уступить их желанию; он не хотел насильно принуждать их участвовать в пиршестве.
С первыми чуть заметными признаками рассвета каждый был готов продолжать путь по лесу. Они простерлись перед мудрецом, чтобы получить его благословение и позволение покинуть ашрам. Впереди всех шли послушники монастыря, указывающие дорогу, прямо за ними следовали колесницы и паланкины. Бхарата шел позади, держа руку на плече вождя Нишады, Гухи. Он выглядел как само олицетворение братской любви и преданности. На нем не было обуви, и ничто не защищало его ступни от острых камней и колючек. Никто не держал над его головой балдахин, спасающий от палящего зноя. Он не позволил слугам нести его, так же как отказался от предлагаемых ему сандалий. Однако, казалось, сама Земля проявляет благосклонность к нему, становясь мягкой и нежной там, где ступает его нога. Ласковый ветер овевал его прохладными дуновениями, стремясь облегчить его путь. Солнце скрылось за тучей, пряча от Бхараты свои жаркие лучи.
В наступающих сумерках процессия приблизилась к берегу реки Ямуны. Многие видели, как за ночные часы несметное количество лодок и плотов причалило к берегу. Как только наступил рассвет, вся огромная масса людей была одновременно переправлена на другой берег! После купания они продолжили путь, не забыв склониться перед священной рекой в почтительных и благодарных поклонах.
Бхарата и Шатругна, сняв наряды, теперь пробирались по лесу в скромных одеждах лесных отшельников. Вместе с ними, лелея в своих сердцах образы Ситы и Рамы, шли друзья и близкие принцев, а также министры со своими помощниками и приближенными. Жители окрестных деревень, мимо которых они проходили, замирали от страха и изумления при виде странного зрелища - несметных толп, продвигающихся по лесу. Заметив двух братьев, женщины, идущие к реке за водой, застывали как вкопанные, не смея моргнуть глазом. Они гадали, кто это такие, и в конце концов пришли к выводу, что те же самые братья - Рама и Лакшмана вновь идут тем же путем, только на этот раз без Ситы, но в сопровождении вооруженной армии: боевых колесниц, слонов, лошадей и отрядов пеших воинов. Женщины недоумевали - куда же подевалась Сита? Они жадно искали ее глазами, надеясь найти среди необъятного людского моря, но, разочарованные, тревожно и печально перешептывались.
"В тот день, когда мы увидели Раму и Лакшману, братья сияли великолепием своей молодости, неотразимого обаяния, ума и добродетели. У этих же двоих лица словно затуманены облаком грусти - значит, перед нами кто-то другой, а вовсе не Рама и Лакшмана", - так рассуждала одна из женщин. Их разговор, услышанный одним из осведомителей, состоящих при свите царя, был передан Бхарате.
Тем временем до женщин дошел слух, что двое юношей - братья Рамы, и они направляются к Раме, чтобы обрести его Даршан. Одна из женщин, будучи недалекой по своей природе, пришла в ярость. Она воскликнула: "Посмотрите на эту особу! Отец доверил ему править царством вместо Рамы, а он шествует во главе огромной вооруженной армии, якобы с намерением получить Даршан Рамы! Или он совсем потерял совесть?"
Однако другая деревенская женщина перебила ее. Она сказала: "Сестра, не говори так! Дети, рожденные из чресел царя Дашаратхи, не могут быть жестокосердны. Скорее всего он идет к Раме вместе с многочисленными отрядами царской армии для того, чтобы с мольбой пасть к Его ногам и уговорить вернуться в Айодхью, а затем доставить в столицу со всеми царскими почестями."
Третья женщина присоединилась к такому истолкованию происходящего. Она сказала: "Да, да. Кто может знать все потаенные убежища на земле, где прячется та или другая змея? Никто не может проникнуть в душу и помыслы другого. Как мы можем судить о мотивах и чувствах, побуждающих людей к действию? Как знать - возможно, они высоки и благородны. Но Рама - стойкий приверженец Истины. Кто бы ни взывал к нему, умоляя вернуться, он не появится в Айодхье раньше, чем через четырнадцать лет, пока полностью не истечет срок его изгнания. Таково мое глубокое убеждение", - такими словами выражала она свои возвышенные чувства.
Царские осведомители в точности передавали беседы деревенских женщин своему господину Бхарате, а также Шатругне. Братья были рады и приятно удивлены, что эти простые бесхитростные женщины, жительницы отдаленных глухих деревень, так искренне и глубоко осознали величие Рамы. Они продолжали идти вперед под звуки восторженных реплик толпы о добродетелях Рамы, а также о своем собственном смирении и братской преданности. Ни на одно мгновение они не переставали думать о Раме.
На своем пути они все чаще встречали браминов, аскетов, монахов, отшельников и других божьих людей. Братья с радостью отмечали, что все обитатели леса поглощены одной приятной заботой - превозносить Раму и его неземные достоинства. При встрече со странниками Бхарата низко склонялся перед ними и спрашивал, откуда они держат путь. Он с трепетом ожидал их ответа, пребывая в страстном нетерпении, наблюдая, как святые подвижники пытаются сдержать переполняющие их волны блаженства и совладать со своим голосом, чтобы произнести, наконец, заветные слова. Когда они говорили, что совершали паломничество к Даршану Ситы, Рамы и Лакшманы, оба брата падали на землю, простираясь у их ног, а подымаясь, проливали потоки радостных слез.
Они восклицали: "О, какое счастье выпало на вашу долю! Скажите нам, скажите скорее, далеко ли они? Где нам их найти?"
Братья интересовались также здоровьем и благополучием лесных отшельников. Узнав от них, что им придется преодолеть еще некоторый путь, они решили устроить ночлег в том месте, где их застала ночь.
Когда рассвело, они обнаружили, что находятся совсем недалеко от горы Читракута и, горя нетерпением увидеть Раму, Лакшману и Ситу, Божественную Мать, устремились вперед с удвоенной скоростью. Около полудня до их слуха донеслось ласковое журчание реки Мандакини, и пик Читракута внезапно открылся их взору во всей своей красе.
В тот момент, когда жители Айодхьи и оба брата ясно увидели перед собой гору, все они простерлись на земле в благоговейном поклоне. Поднявшись, они ощутили невиданный прилив бодрости и поспешили вперед. Даже самые слабые и измученные, отчаявшиеся преодолеть остаток пути, вдруг обрели второе дыхание, обнаружив недюжинный запас энергии. Они бежали, не замечая усталости, не чуя под собой ног. Босые слуги, несущие паланкины, чьи израненные ступни пылали и кровоточили, бросились вперед, выкрикивая: "Джей! Джей! Рама! Рама!", и от этих возгласов по их телу разливались потоки свежих сил.
В эту ночь, задолго до наступления рассвета, Рама внезапно проснулся. Он поделился с Ситой, что в последнее время образ отца все чаще и чаще всплывает в его сознании. На это Сита ответила ему:
"Господин! Ты знаешь о том, что меня давно не посещают сновидения; но этой ночью я видела удивительный сон! Я даже не могу сказать с уверенностью, было ли это сном или явью! Мне снились Бхарата и Шатругна, бледные и слабые, обессиленные от разлуки с тобою; мне снилось, что они, найдя невозможным оставаться в столице, в которой нет тебя, ни единой минуты, идут сюда, к нам, не только со всеми жите лями Айодхьи, но и царицами Каушальей, Сумитрой и Кайкейи." Глаза Ситы наполнились слезами, когда она описывала Раме свое ночное видение.
Рама окликнул Лакшману и сказал ему: "Брат, ты слышал, что рассказала мне Сита? Все это не предвещает добрых вестей, ибо Сите явились во сне все, кроме отца; я же видел только его одного, в полном одиночестве, безо всякой связи со всеми остальными. Это беспокоит меня, как верный знак беды. Вставайте! Нам лучше всего немедленно совершить омовение в реке!" И все трое, тотчас поднявшись, поспешили к берегу Мандакини.
Внезапно небо потемнело от взметнувшейся из зарослей джунглей стаи птиц; с севера наползало огромное густое облако пыли; из леса, обезумев от ужаса, выбегали дикие звери и неслись в панике, не разбирая дороги. При виде этих необыкновенных явлений Лакшмана взобрался на высокое дерево, чтобы выяснить, что происходит.
Он увидел надвигающуюся на них огромную армию в полном составе из пехоты, конницы, боевых слонов и колесниц и понял, что во главе армии стоит царь. Он тотчас же описал Раме открывшуюся ему картину. Рама воскликнул, что это сон Ситы, обернувшийся явью! Он решил, что всем троим нужно, как можно быстрее, возвратиться в Парнашалу - их соломенную хижину.
Тем временем бхилы, кираты и представители других племен, обитающие в джунглях, мчались к жилищу Рамы, чтобы предупредить его о приближении огромного воинства, выступающего в боевом порядке, и о том, что над царской колесницей его вождя развевается знамя с изображением священного дерева баньян. Теперь Сита, Рама и Лакшмана были полностью уверены в том, что к ним пожаловал не кто иной, как Бхарата. У них не было в этом никаких сомнений. В тот же миг Лакшмана затрясся в приступе ярости. Он негодовал, зачем было снаряжать в поход целую армию, совершая паломничество к святому Даршану Рамы. Не иначе, как эта подлая женщина, его мать, навела Бхарату на эту мысль и, похоже, он внял ее гнусному совету и собирается теперь напасть на одинокого безоружного Раму, захватив его в лесном убежище, чтобы быть уверенным в том, что он не вернется в Айодхью и не отнимет бразды правления. Такие страшные подозрения мучили Лакшману. Он был пожираем пламенем гнева, бушующим внутри него. Его глаза превратились в горящие угли. Его слова звучали резко и беспощадно, как удары острых кинжалов. Рама, увидев, что брат преобразился на глазах, сказал ему: "Лакшмана! Будь терпелив! Успокойся, умерь свое возбуждение. Бхарата стоек в своей добродетели. Его любовь неизмерима. Блеском своей красоты он озаряет весь царский род Икшваку, сияя, как цветущий лотос на поверхности озера. Не позволяй себе возводить напрасную клевету на это чистое, безгрешное и святое создание." Раме удалось унять возмущение Лакшманы, разъяснив ему истинную природу помыслов и поступков Бхараты. Вскоре они получили весточку и от самого Бхараты, принесенную одним из лесных жителей, подтверждающую, что он, его брат Шатругна и все те, кто их сопровождает, пришли сюда в надежде обрести Даршан Рамы. Рама был рад услышать эту добрую весть. Как глубокие озера поздней осенью, его лотосные глаза наполнились влагой.
Все эти события происходили в то время, когда Рама, Сита и Лакшмана поспешно возвращались в свою хижину после наскоро совершенных омовений. Бхарата заметил их в тот момент, когда они были уже на пороге своего тростникового жилища. Боль пронзила его; вне себя от отчаяния, он горестно вскричал: "Рама!" - и, упав к ногам брата, разразился громкими рыданиями. Лакшмана увидел, какие страдания испытывает Бхарата от разлуки с ними; он понял, насколько был неправ в оценке его намерений! Он ощутил мучительные угрызения совести; от стыда и скорби он низко склонил голову и горько заплакал, присоединившись к Бхарате и Шатругне.
Рама поднял с колен всех троих братьев и принялся успокаивать их, пытаясь облегчить их горе. Пока братья стояли, обнявшись, к хижине приблизились царицы - Каушалья, Сумитра и Кайкейи, министры, царский наставник Васиштха, пандиты, старейшины и предводители воинства. Когда они увидели Раму, их сердца затрепетали от радости, смешанной с великой скорбью. Острая боль, охватившая их при виде Рамы в грубых одеждах отшельника у порога маленькой низкой хижины, затмила и пересилила радость, вспыхнувшую было в их сердцах при взгляде на возлюбленного принца. Они стенали и плакали, проливая слезы горя и благодарности. Крик: "Рама! Рама!" исторгся из глубин их израненных сердец. Эхом прогремев в небесах, он был слышен далеко вокруг.
Рама говорил им нежные и ласковые слова, призывая их сдержать свои чувства; затем он устремился навстречу матерям, потрясенный их несчастным и удрученным видом. Он сразу понял, какое бедствие обрушилось на них, но быстро пришел в себя, восстановив внутренний покой и равновесие. Он подозвал к себе Лакшману и рассказал ему о случившемся. Он чувствовал, что Лакшмане необходимо знать все подробности происшедшей беды, поэтому он обратился к Сумантре, верному царскому министру, с просьбой поведать обо всем брату и прояснить ситуацию, сложившуюся в Айодхье после их ухода. Услышав это, Сумантра упал на землю, не в силах справиться с горем. Пытаясь подняться, он простонал, рыдая и всхлипывая: "Лакшмана! О, где теперь наш Дашаратха! Он не смог пережить разлуку с Рамой, Ситой и тобою и обратился во прах, сгорев в пламени тоски и скорби. Айодхья превратилась в дикие джунгли. Куда ни падает взгляд, повсюду одно лишь горе; единственные звуки, которые можно услышать - жалобные рыдания и стоны. Не только люди - животные и птицы расставались с жизнью после того, как вы покинули город. Те, кто еще дышат, живут одной надеждой на ваше возвращение." Услышав эти признания Сумантры, Лакшмана застыл, как каменный истукан, не в силах вымолвить ни слова.
Ничего не ответив Сумантре, он подошел к Раме и проговорил, запинаясь: "Я не мог вообразить даже в самом страшном сне, что разразятся такие невиданные бедствия. Нас не было рядом с отцом в последние минуты его жизни." Рама утешал его, говоря, что бессмысленно оплакивать то, что безвозвратно ушло в прошлое: "Физические тела так же временны и недолговечны, как пена на волнах океана; пузырьки лопаются и сливаются с водой; так и тело неизбежно исчезнет - не сегодня, так завтра." Он напоминал Лакшмане о вечных законах и непреходящих нравственных истинах, пока, наконец, оба брата не направились к реке для совершения ритуалов, предписанных Ведами при известии о смерти отца или другого родственника.
В это время Сита приблизилась к царицам и коснулась их ног. Она пала ниц перед супругой царского наставника. Она тепло приветствовала жительниц Айодхьи и несколькими добрыми и заботливыми фразами избавила их от неловкости и напряжения, в которых они пребывали. Увидев Ситу, царицы тяжко застонали. Не могли сдержать слез и рыданий и женщины, пришедшие из Айодхьи; глядя на свою прелестную юную принцессу, облаченную в грубое платье отшельницы, они почувствовали, что их сердца разрываются от горя. Узнав о том, что царь Дашаратха покинул свое тело, Сита, вновь и вновь обнимая ноги матерей, восклицала: "Увы! Какая горькая доля выпала нам! Царь распрощался с жизнью оттого, что не вынес разлуки с нами!" Сита чувствовала, что известие о смерти Дашаратхи поразило ее сердце, как удар грома. Вместе с царицами она долго оплакивала судьбу, принесшую тяжкую утрату. В этот день никто не притрагивался ни к воде, ни к пище. Весь день и всю ночь люди предавались скорби.
Когда взошло солнце, Васиштха велел Раме совершить поминальные обряды, связанные с кончиной отца. Церемонии были проведены в строгом соответствии с предписаниями Шастр. Сокровенную Мантру, освящающую воду: "Пусть Божественные струи Ганги, Ямуны, Годавари, Сарасвати, Нармады, Синдху и Ковери сольются в этом кувшине и освятят воду, находящуюся внутри", - произносил сам Рама, благословив тем самым весь священный обряд, сделав его заведомо плодотворным.
После окончания всех церемоний наставник Васиштха, министры, царицы, жители Айодхьи провели вместе с Рамой, Лакшманой и Ситой два дня. К вечеру второго дня Рама подошел к наставнику и сказал:
"Учитель! Все эти люди, все горожане и придворные страдают от не удобств и лишений, пьют одну лишь воду и живут на скудной пище из стеблей и кореньев. Глядя на матерей, на Бхарату и Шатругну, я ощущаю каждое мгновение как целое столетие. Лучше всего вам всем вернуться в город. Царь ушел на Небеса; покинув столицу, вы теряете здесь драгоценное время; ты знаешь, что мне не подобает вторично настаивать на необходимости вашего ухода; поэтому, прошу тебя, действуй сам - так, как ты сочтешь нужным и полезным." С этими словами Рама склонился к ногам Васиштхи.
Васиштха ответил: "Рама! Зачем ты говоришь так? Или ты не понимаешь, как счастливы и довольны эти люди, как благодарны они судьбе за то, что могут наслаждаться твоим очарованием?"
Когда горожане услышали о том, что Рама предлагает им вернуться назад, в столицу, они заметались в страхе и отчаянии, словно лодки, попавшие в бурю посреди открытого океана. Однако когда они убедились, что от имени всего народа к Милости Рамы взывает сам мудрец Васиштха, буря улеглась, и они вновь отдались безмятежному течению, плывя как парусники, подгоняемые ласковым попутным ветром. Их умы упорно отвергали мысль о возвращении; они не хотели отказываться от счастливой возможности трижды в день окунаться в священные воды Мандакини, вкушать простую, но сладостную пищу из фруктов и плодов, добытых в лесу их собственными руками, а главное - услаждать свой взор образами Рамы, Ситы и Лакшманы, а свой слух - изысканными и поучительными речами Рамы.
Сита была полностью поглощена заботами о царицах-матерях, предугадывая каждое их желание и всегда готовая услужить им. Она утешала и успокаивала их, она рассказывала им, как она счастлива, проводя свои дни в лесу, ни в чем не нуждаясь, заставляя матерей изумляться ее мужеству и выносливости. Их радовала мысль, что она может быть так счастлива, находясь в столь суровых условиях. Им становилось легче справляться со своей собственной печалью, видя, как Сита стойко переносит невзгоды.
Ночью Бхарата ни на мгновение не сомкнул глаз, так же как днем не притронулся к пище. В то время как все остальные были счастливы, любуясь Ликом Рамы, Бхарата и Шатругна, глядя на это лицо, изнывали и чахли от тоски. Они больше не могли выносить таких мучений и направились к наставнику Васиштхе. Братья пали к его ногам и взмолились, чтобы тот попытался настоять на возвращении Рамы в Айодхью. Они страстно упрашивали мудреца вступиться за них, всеми возможными способами выражая свое отчаяние. Наставник, как никто другой, прекрасно знал, как велика вера Рамы в высокие идеалы, как безошибочно его чувство правды, как непоколебимо его стремление следовать воле отца. Но он был так тронут горем Бхараты, что решил сделать все от него зависящее, чтобы уговорить Раму вернуться.
Васиштха призвал к себе Раму и сказал: "Рама! Прислушайся к мольбам Бхараты. Поступи согласно желаниям добрых людей, интересам народа, согласно принципам государственной этики и указаниям Вед." Рама понял, что не что иное, как глубокая привязанность и сочувствие к Бхарате побудили наставника произнести такие слова; он знал, что Бхарата никогда не отступит от пути праведности, что он всем сердцем стремится подчиниться его воле и следовать ей в слове, мысли и действии; что он всегда будет идти по его стопам и приложит все усилия, чтобы он процветал и благоденствовал. Рама был счастлив сознавать это. Поэтому в ответ на предложение наставника своим мягким и сладостным голосом он произнес несколько фраз, полных скрытого смысла: "Учитель! Тебя я призываю в свидетели и Ногами моего Отца клянусь в правдивости моих слов. Позволь же сказать тебе следующее:
"Никто так не дорог мне, как мой брат Лакшмана. Никто в этом мире не любит так сильно своего брата, как я люблю Бхарату; поистине счастлив тот, кто всю жизнь благоговейно припадает к ногам своего наставника; ты полон любви и сострадания к Бхарате, и это его великое благо и сокровище. Он мой младший брат, и мне не следует превозносить его достоинства в его присутствии. Я считаю, что Бхарата должен сам высказать свое мнение." После этих слов Рама поклонился наставнику и сел на свое место.
Васиштха повернулся к Бхарате, ибо знал, что не может сам ответить Раме. Он понимал, что теперь Бхарата должен выступить в роли "наставника". Он сказал ему: "Оставь свою нерешительность и свои сомнения; Рама - твой старший брат и глубина его сострадания неизмерима. Раскрой ему свое сердце, поведай ему обо всем, что накопилось в твоей душе." Услышав эти слова Васиштхи, Бхарата почувствовал, что мудрецу уже известны намерения Рамы; ему показалось, что оба настроены к нему благосклонно и готовы исполнить его желание. Он обрадовался и немного приободрился.
Бхарата неподвижно стоял перед ними. Слезы текли из его покрасневших глаз, сияющих, словно лепестки лотоса. "Досточтимый мудрец уже сказал Раме то, что нужно было сказать. Что же остается мне добавить к просьбе, которую он выразил от моего имени? Я хорошо знаю характер моего Рамы. Он не держит зла даже на тех, кто поступает дурно. Его любовь ко мне неизмерима, я не стану этого отрицать. Чувство стыда сковывает мои уста, когда я стою перед ним. Но моя любовь столь велика, что я наслаждаюсь уже тем, что могу смотреть на него и не в силах насмотреться; мои глаза стремятся к нему, сколько бы я ни любовался им. Видимо, Бог был разгневан моей любовью к Раме; он не смог стерпеть, что брат боготворит брата. Он наслал на нас это бедствие, использовав мою мать как орудие для осуществления своего Плана. Я знаю, что эти слова не делают мне чести и не прибавляют уважения. Сваливая всю вину на собственную мать, я не докажу свою невинов ность и свое превосходство. Если кто-то объявляет себя невиновным, разве снимают эти слова с него бремя греха? Я не считаю возможным сделать такое признание, ибо сомневаюсь, что моя мать настолько безвольна и что я сам достаточно хорош и умен. Я отнюдь не уверен в этом. Рождаются ли жемчужины в раковинах улиток, кишащих в стоячих прудах? Зачем винить других в своих горестях и бедах? Мое несчастье необъятно, как океан. Я знаю, что все эти трагедии - расплата за накопившиеся грехи. Я пытался найти выход из этого отчаянного положения, я повсюду искал пути спасения. Теперь я понял, что есть только один выход, единственный, и никакой другой. Мой духовный наставник - великий мудрец Васиштха; мои полновластные повелители - Рама и Сита. Поэтому я уверен, что со мной не произойдет ничего дурного. Господин! Я не хочу ничего другого! Рама! Исполни лишь одно желание твоего преданного слуги! Рама, Лакшмана, Бхарата и Шатругна - все мы - дети царя Дашаратхи, рожденные из его чресел. Поэтому все четверо в равной степени обязаны подчиняться приказам отца. Наш отец всех своих сыновей любил одинаково. Не существует таких правил и ограничений, предписывающих подчиняться воле отца только одному сыну - тому или другому. До сих пор ты один нес на себе бремя ответственности и сыновнего долга. Теперь наша очередь сменить тебя в твоем изгнании; Сита, Рама и Лакшмана должны вернуться в Айодхью, а мы останемся здесь, в лесу и пробудем в изгнании до тех пор, пока не истечет положенный срок. Будь милостив, ниспошли нам этот дар и благослови нас." Произнеся это, Бхарата упал к ногам Рамы.
Слушая мольбу Бхараты, Васиштха проливал слезы радости. Но Раму ничуть не тронули доводы брата. Он сказал: "Бхарата! Я не считаю, что твои умозаключения вески и обоснованны, как бы тебе этого ни хотелось. Было бы неправильным поступить так, как ты предлагаешь. Проси меня о чем-нибудь другом." Бхарата ответил: "В таком случае, брат, позволь нам вместе с Шатругной остаться здесь с тобой и служить тебе, как это делал до сих пор Лакшмана. Такая святая жизнь для нас - предел мечтаний." И даже эту просьбу Бхараты отверг Рама. Он сказал:
"Бхарата! Как для меня, так и для тебя, воля отца - непреложный закон; мы должны в смирении преклонить перед нею свои головы и выполнять ее безропотно и беспрекословно. Самый благоприятный путь для нас: мне - исполнять то, что предписано мне, а тебе - то, что предназначено именно тебе. Давай не будем попусту тратить драгоценное время в этих бессмысленных разговорах и ввергать в еще большее отчаяние людей, пришедших сюда издалека, лелея заведомо бесплодную надежду. Возвращайся в Айодхью, которую они с радостью были готовь! доверить тебе, и правь мудро и справедливо. Я же останусь здесь, выполняя порученную мне миссию, и буду охранять и беречь лесное царство, доверенное мне, не отступая от законов праведности." Ни Бхарата, ни кто-либо другой из присутствующих не нашел достаточно убедительных доводов, чтобы возразить на это решительное заявление Рамы. Они вынуждены были согласиться, что этот путь - самый правильный.
Бхарата был вне себя от горя. Он тоскливо вскричал: "Кого еще, как не меня, мог повергнуть Бог в такую невыносимую муку, меня, кому выпало быть сыном женщины, посчитавшей Раму, Ситу и Лакшману своими врагами? Да, Брат! Я слышал, что ты шел к лесу босиком, и ничто не защищало твои Ноги от камней и колючих шипов. Известие об этом пронзило мое сердце, как острые пики; несмотря на это, я продолжаю жить! Во мне причина всех бедствий, но как великий грешник, я все еще жив; иначе я давно бы уже распрощался с этим телом. Дыхание упорно теплится в нем даже после того, как Гуха заподозрил меня в предательстве и приготовился дать мне отпор в сражении, став во главе своего войска! Увы! Мое сердце тверже алмаза - вот отчего оно до сих пор не разбито, несмотря на страшные удары судьбы.
Я спокойно наблюдаю со стороны трагедию, разразившуюся по моей вине; судьба так немилосердна ко мне, что я способен выдерживать бремя такой великой скорби. Смертельная отрава, кипящая в сердце моей матери, заставит всех змей и скорпионов со стыдом отречься от пальмы первенства! Разве может позволить Бог мне, сыну такой матери, избежать последствий порочного бремени?" Бхарата предался такому беспощадному самобичеванию, что горожане, царицы, мудрецы и все прочие свидетели его горя, его покаяния, его смирения, его преданности и братской любви были поражены в самое сердце, словно бутоны лотоса, внезапно брошенные на лед. Чтобы спасти Бхарату от тоски и уныния, они напоминали ему разнообразные эпизоды из Пуран.
Затем к Бхарате обратился Рама. Он сказал: "Брат! Почему ты позволяешь отчаянию завладеть собой? Твоя скорбь напрасна. Нельзя избежать того, что суждено. Повсюду, во все времена тебе будут поклоняться благочестивые люди и праведники. Жалкая и несчастливая участь, как на земле, так и в других мирах, ожидает лишь тех, кто отвернется от тебя, приписывая тебе неблагородные и низкие качества. Ты обвиняешь собственную мать? Но такое преступление может быть совершено лишь теми неудачниками, кто не воспитывался в обществе достойных и добродетельных, кто не припадал к ногам мудрого наставника. Бхарата! Твое имя люди запомнят навеки и, вызывая его в своей памяти, смогут избавиться от всех своих грехов с помощью могучей силы, скрытой в нем! Ты обретешь добрую славу и известность в этом мире и вкусишь блаженство на Небесах. Твое царствование и твои идеалы будут оплотом и защитой всему человечеству! Бхарата! Невозможно подавить или спрятать живущие в сердце любовь или ненависть. Как ни стараться держать их в темнице, они неизбежно проявят себя и вырвутся наружу. Я хорошо знаю твою природу. Ради торжества Истины отец отпустил меня сюда и не в силах вынести разлуки с тем, кого так любил, покинул этот мир. Для таких сыновей, как ты и как я, было бы недопустимо пренебречь последним словом горячо любившего нас отца. Поэтому ты не должен больше сомневаться. Скажи мне все, что хотел сказать, спроси обо всем, что ты хочешь узнать, а затем решайся принять на себя ответственность за то, что тебе поручено. Для тебя это самый правильный путь." Рама произнес эти слова твердо и непреклонно.
После этого Бхарата уже не мог говорить о своих сокровенных желаниях. И все же он осмелился высказать еще одну, последнюю, просьбу:
"Рама! Я не хочу управлять царством, в котором нет тебя, которое покрыло себя позором, позволив отправить тебя в изгнание. Я не люблю больше эту страну. Я никогда не пойду наперекор твоей воле, твоему приказу. Ни в какие времена я не сделаю этого. Я буду считать себя благословенным, если удостоюсь хоть одного твоего любящего взгляда, в котором не мелькнет ни досада, ни гнев. До сей поры тебе служил Лакшмана; отправь его в Айодхью вместе с Шатругной и разреши мне занять его место у твоих Ног.
Это обоим из нас принесет заслуженную славу. Лакшмана - знаток всех тонкостей ведения государственных дел; он чувствует себя свободным во всех сферах власти и сможет стать мудрым правителем державы, принеся утешение душе покойного отца. Внемли моей мольбе, позволь мне остаться с тобой; не отказывай мне в моей просьбе, не прогоняй меня, не лишай своего Присутствия" - умоляя слезно и жалостно, Бхарата припал к ногам Рамы.
"Или же, - продолжал он, - вернись в Айодхью с Ситой, а мы трое останемся здесь. Мы будем жить, в точности выполняя все твои наказы. Если же ты взгромоздишь на мои плечи бремя царствования, я не вынесу его тяжести и погибну. Оставь меня у своих ног, взвали на меня этот сладостный груз, в тысячу раз более тяжелый, чем власть над державой - и я понесу его с радостью и восторженным рвением. У меня нет ни знаний, ни навыков, касающихся управления страной; я не силен в моральных уставах и кодексах; ты знаешь, что тот, кто повержен горем, скудеет умом и далек от мудрости. Сам стыд покраснеет от стыда при виде слуги, дерзящего своему хозяину и уличающего его в некомпетентности и нехватке знаний. Не обрекай меня на этот позор! Рама! Под твоим пристальным и внимательным взором я открываю тебе свое сердце и делюсь самыми сокровенными чувствами. Я забочусь только о благе человечества. Позволь великодушно каждому из нас выбрать наиболее подходящий путь; не сомневайся в чистоте наших намерений; ниспошли свою Милость и удостой нас своих повелений; мы склоним головы в знак повиновения и исполним их без малейшего колебания."
Эти слова Бхараты вызвали волну радости и ликования, всколыхнувшую людское море. Сердца людей таяли от сочувствия и благодарности. Народ восхвалял на все лады стойкую веру и великую любовь
Бхараты. Люди были глубоко тронуты столь искренним проявлением его преданности Раме. Все воскликнули в один голос, взмолившись:
"Рама! Повелитель! Внемли молитве Бхараты! Царь Дашаратха покинул нас, и вместе с ним померкли тысячелетняя слава и счастье народа Айодхьи! Весь мир осиротел. Как брошенное беспризорное дитя, в отчаянии рыдает Айодхья; как верная чистая женщина, покинутая своим господином, оплакивает она свою горькую участь!"
... Но где же была все это время Кайкейи - несчастная одинокая царица? Она стояла здесь, посреди толпы, и ее сердце грызла скорбь, словно зубы диких зверей. Она судорожно перебирала в уме слова, способные объяснить ее роковые ошибки; она постоянно искала общества Рамы, чтобы с глазу на глаз молить его о прощении, но такая возможность ей до сих пор не представлялась. Ей было стыдно глядеть в лицо Рамы. Она с ужасом думала, как могла она, так горячо любящая Раму, обречь его на все лишения и муки, которые она наблюдала теперь своими глазами. Рама был ей дороже дыхания! Поэтому она чувствовала, что по собственной воле никогда не смогла бы причинить ему вред; она рассуждала, что не иначе как некая Злобная Сила вселилась в нее, послужив причиной разразившихся трагических событий. Но она была уверена, что мир никогда не простит ее, несмотря на все ее утверждения о невиновности и непричастности ко злу. Раздираемая сомнениями и дурными предчувствиями, Кайкейи не находила в себе сил и смелости приблизиться к Раме, так же как не могла отойти от него и оторвать от него взгляд, томимая надеждой облегчить перед ним свою душу. Она стояла неподалеку, слабая и дрожащая, полная страха и нерешительности.
Рама заметил ее жалкое состояние и, выбрав подходящий момент, подошел к ней с намерением пасть к ее ногам и выказать ей свое смирение.
Кайкейи только и ждала этого момента. Она упала на землю, обхватив ноги Рамы и вскричала: "Дитя мое! Ты намного моложе меня; ты мой сын. Но вместе с тем Ты - Владыка всего мира благодаря твоей несравненной мудрости и добродетели, и я не поступаю неверно, обнимая твои ноги. Вернись! Царствуй в Айодхье! Прости мне мой грех. Только это избавит меня от позора, который я навлекла на свою голову. Если это невозможно, разреши Бхарате остаться здесь и быть рабом у твоих Ног; удостой его этой милости. Это позволит мне спокойно дожидаться смертного часа, ибо теперь, когда мои желания исполнились, я не хочу больше жить. Я вне себя от ужаса, что стремилась к осуществлению плана, который не зародился бы в уме самой злобной и порочной демоницы. Разве та, что высказывала эти страшные просьбы, была дочерью правителя царства Кекайя? Или злой гений овладел мною, заставив произнести те слова? Или сказалось пагубное воздействие светившей над моей головой несчастливой звезды? Увы! Я не знаю этого! Я не могу ничего сказать!" Она зарыдала в отчаянии, судорожно сжимая ноги Рамы.
Рама был до слез тронут ее горем. Он говорил ей слова утешения, ласковые и полные нежности. Он сказал: "Мать! Ты не сделала ничего дурного, и в случившемся нет ни капли твоей вины. Людская толпа словно стая ворон; они готовы громко каркать до хрипоты, беспорядочно и беспричинно. Люди не пытаются дознаться до истины; в своем невежестве они болтают попусту, доверяя бессмысленному вздору. Желания, высказанные тобой, не были изъявлением твоей собственной свободной воли с осознанием возможных последствий. Все, что случилось, произошло только потому, что я этого захотел! Ты оказала мне большую услугу, облегчив осуществление задачи, ради которой я воплотился в человеческом теле и которую давно поставил перед собою! Ты сослужила мне хорошую службу! Мать! Я глубоко раскаиваюсь, что откладывал так долго этот разговор, доведя тебя до отчаяния, вместо того чтобы сразу, с самого начала, выразить тебе благодарность за помощь, которую ты оказала в предназначенном мне действе. Не переживай о том, что случилось! Горюя так сильно, ты бросаешь тень на мою миссию, и удача может отвернуться от меня. Благослови меня. Мать! Излей на меня свою любовь. Мать! Благослови меня!" - так молил Рама, падая в ноги Кайкейи.
Когда Рама произнес эти слова, у Кайкейи немного отлегло от сердца. Обе другие царицы, Каушалья и Сумитра, слышали их беседу и, осознав, что Кайкейи была не чем иным, как безвольным орудием Божественной Воли, принялись всячески утешать и успокаивать свою сестру. Однако, несмотря на сказанное Рамой, Кайкейи продолжала упорствовать в своем желании и молила Раму взойти на престол и воцариться в Айодхье вместе с Ситой, как державный Правитель, а Лакшмане, Бхарате и Шатругне позволить служить Ему в качестве верных подданных при Его дворе. Она говорила, что проведет остаток жизни, пока смерть не придет за нею, наслаждаясь отблесками Его славы. Она вновь и вновь повторяла свою просьбу, настаивая на исполнении своей мечты.
Так прошло четыре дня и четыре ночи, проведенных в лесу жителями Айодхьи - в беспрестанных мольбах, уговорах, советах, разъяснениях, убеждениях, рыданиях и стонах и в попытках утешения. Все были одержимы одной-единственной идеей, овладевшей их сердцами - уговорить Раму вернуться в Айодхью. В конце концов Рама был вынужден приказать Васиштхе, царскому наставнику, и Бхарате собираться в дорогу вместе с царицами и жителями города. Весть об этом приказе повергла людей в отчаяние; они говорили, что то место, где находится Рама, для них столь же восхитительно, как миллион небесных обителей, вместе взятых, и они отказывались трогаться в обратный путь. Люди говорили, что только несчастные, позабытые Богом, могут повернуться спиной к лесу, в котором поселился Рама. Они говорили: "О, какая счастливая судьба ожидала бы нас здесь! Купание в священных водах Мандакини, утоление голода сладчайшими дарами леса, упоение Даршанами Ситы и Рамы, наполняющими сердца восторгом! Что еще можно назвать раем? Какого другого счастья можно пожелать?"
Они без конца обсуждали все это между собою и решили, что должны во что бы то ни стало уговорить Раму вернуться вместе с ними, если им самим все равно суждено возвратиться назад. Каждый из них выражал свои заветные чаяния словами, пронизанными нежной любовью. Один мудрый старый брамин высказал всеобщую мысль: "Если бы мы были достойны счастливой судьбы, великой награды - пребывать рядом с Рамой в лесу, вкушая Благодать и Покой Его Божественного Присутствия, он безусловно согласился бы оставить нас здесь. Но если мы не заслужили этого и нам воздается за грехи, то злой рок, тяготеющий над нами, не смягчит сердце Рамы, и Он прогонит нас назад в Айодхью. Кто еще ниспошлет нам милость, как не Рама? Если мы не можем проводить свои дни вблизи Рамы, какая разница, где мы станем коротать их? Вдали от Рамы мы всего лишь живые мертвецы." Когда старец умолк, народ откликнулся на его слова возгласами одобрения: "Правда! Истинная правда! То, что ты говоришь - абсолютная истина."
Когда царь Дашаратха покинул этот мир, наставник царской династии Васиштха отправил гонца к Джанаке, чтобы оповестить его о печальном событии. Сразу после получения известия Джанака вместе с царицей Сунаяной отправились в Айодхью, чтобы выразить свои соболезнования. Там они узнали обо всем, что случилось. Когда в столицу прибыл Бхарата и решил двинуться к горе Читракута вместе с матерями, наставником и другими жителями города, Джанака и царица Сунаяна присоединились к паломникам. Теперь они ожидали счастливого случая встретиться с Рамой и Ситой.
Пока же мать Ситы велела своей служанке узнать, где находятся царицы, и поспешила к ним, чтобы выразить свое почтение. Это был одиннадцатый день новолуния месяца Джесхта. В этот день все четыре царицы встретились в лесу. Царица Каушалья приветствовала Сунаяну с должными почестями и, выказывая ей глубокое уважение, пригласила ее сесть. Супруги Дашаратхи впервые увидели супругу Джанаки.
Царице Сунаяне хватило одного лишь взгляда на цариц Айодхьи - Каушалью, Сумитру и Кайкейи, чтобы почувствовать, что даже тот, чье сердце тверже алмаза, смягчится и дрогнет перед их ласковой и любящей речью, мягкими манерами и полной искреннего сочувствия доброжелательностью. Сунаяна отметила про себя, что все три царицы слабы и истощены, а головы их склоняются под тяжестью скорби. Их глаза были опущены, а печальные взоры устремлены вниз, на землю под ногами. Все они проливали горькие слезы. Они наперебой превозносили добродетели и исключительные достоинства Ситы и Рамы, но это не помогало им справиться с горем.
Царица Сунаяна долго молчала, не в силах найти нужных слов. Наконец она произнесла: "Мать Каушалья! Какой смысл так горевать сейчас, когда все уже позади? Само Провидение направляет события по этому странному, окольному пути. Чтобы отделить сливки от молока, используют мутовку из алмаза! Мы слышали об Амрите, Божественном Нектаре, дарующем бессмертие, но никогда не видали его. Однако нам выпала доля следить за действием сильнейшего яда, не уступающего ему по мощи. Нашему зрению доступны вороны, аисты, стервятники, совы, но созерцание Небесного Лебедя, скользящего по глади МанасаШаровара, вне пределов нашего восприятия. Царицы! Игра судьбы кажется нам полной нелепостей и противоречий. Ее капризы так же непредсказуемы, как буйные игры детей!" Этими словами Сунаяна попыталась облегчить горе цариц, но сама не могла удержаться от слез.
Тогда заговорила Каушалья. Она сказала: "Сунаяна! То, что случилось, нельзя приписывать ошибке одного, конкретного, человека. Счастье и несчастье, удача и потеря - все это последствия Кармы - наших собственных деяний, слов и мыслей. Или не было провозглашено древними: Авасьям анубоктавьям критам Карма субхасубхам, что значит, какова бы ни была наша прошлая Карма - плохая или хорошая, волей-неволей нам суждено ее принять, а ее последствия - выстрадать и пережить. Только Богу ведомы тернистые пути Кармы; в соответствии с нашими прошлыми делами мы пожинаем заслуженные плоды, ниспосланные Богом. Каждый из нас отмечен печатью Божьей Воли. О, царица Митхилы! Мы скованы цепями иллюзии, мы поддаемся напрасной тоске и скорби. Почему забывает Бог о наших заслугах и добрых делах, накопленных в предыдущих жизнях, повергая нас в скорбь и отчаяние? Почему ради нас нельзя хоть один раз нарушить это суровое правило причины и следствия, властвующее над миром со дня его основания? О, какие безумные надежды!" Каушалья умолкла, тяжко вздыхая, прервав свою тщетную попытку успокоить плачущую Сунаяну.
Тогда царица Митхилы сказала ей в ответ: "Матери! Вам выпала поистине счастливая судьба, ибо редкий правитель смог бы завоевать такую славу святыми и праведными делами, какой добился царь Дашаратха. Вы - супруги благороднейшего из монархов. Вы - матери Рамы, Самого Воплощения Дхармы, Самой Любви, родившейся в человеческом теле, чье сердце вмещает сострадание ко всем живым существам. Вы завоевали немеркнущую славу во всем мире. Каушалья! Твои слова - истинная правда. Счастье и горе - два кувшина с водой, привязанные к палке, перекинутой через плечо. Чтобы достичь равновесия, нужно заполнить оба кувшина. Не хлебнув горя, разве сможем мы распознать вкус счастья? На сукхааллабхьятхе сукхам - из счастья не родится счас тье, не так ли?" Каушалья произнесла сквозь рыдания, голосом, прерывающимся от горя : "Если Сита, Рама и Лакшмана останутся в лесу, нам не миновать еще более тяжких бедствий. Я знаю, что Бхарата не способен пережить разлуку с Рамой. Мне тяжелее смотреть на Бхарату, чем на Ситу, Раму и Лакшману. Когда я думаю о Бхарате, мною овладевает страх." Сумитра и Кайкейи подтвердили, что чувствуют то же самое. Они все были обеспокоены состоянием Бхараты.
Вслед за тем заговорила Сумитра. Она сказала: "Мать! Твоими благословениями и добрыми пожеланиями наши сыновья и невестки чисты, как сама Ганга. До сих пор Бхарата никогда ничего не просил у Рамы, утверждая, что имеет на это право, как его брат. Теперь же он, следуя духу саттвы и не отступая от высокой праведности, умоляет Раму исполнить его желания. Даже сама Богиня речи, Сарасвати затруднилась бы описать все достоинства Бхараты - смирение, великодушие, братскую преданность, стойкость веры, его мужество и несгибаемую твердость этого мужества - все то, что отличает Бхарату как великую личность. Можно ли вычерпать океан раковиной улитки? Во все времена, в любых обстоятельствах Бхарата останется ярчайшим светочем царской династии Рагху, только люди, увы, до сих пор не могут этого понять! Прежде чем назначить цену драгоценной жемчужине, нужно определить ее истинные качества; неподдельность и чистота золота испытываются на пробном камне. Не будем заранее отчаиваться, думая о Бхарате! Наш разум слишком затуманен горем и искажен обманной пеленою родственных чувств!" Произнеся эти мудрые слова утешения, Сумитра вытерла слезы.
Слушая цариц Айодхьи, царица Митхилы, Сунаяна, рассуждала про себя: "Царицы Айодхьи поистине велики душою, и никто не сравнится с ними в благородстве и честности. Они не выделяют и не превозносят своих собственных детей, что обычно склонны делать все матери; они восхищаются достоинствами детей других жен! Это так не похоже на повадки обыкновенных мирских женщин! Как высоко они ценят и как пылко расхваливают детей своего супруга, рожденных другими женами! Эти царицы, не делающие различия между своими сыновьями и сыновьями другой царицы, являют собой идеал Женщины, Матери, Жены, Хранительницы семейной Святыни! О! Какая необъятная широта души! Какое чистое и безошибочное чутье природы истинной любви!"
Каушалья собралась с силами и обратилась к Сунаяне с такими словами: "Царица Митхилы! Ты супруга царя Джанаки - океана мудрости. Кто осмелится давать тебе советы? Наши слова могут показаться тебе невежественным детским лепетом. И все же, я умоляю тебя: при первой же возможности, когда царь Джанака будет готов выслушать тебя, передай ему мои слова: "Убеди Раму, чтобы он согласился еще какое-то время не прогонять от себя Бхарату. Поскольку Лакшмана уже провел много дней в Его присутствии, пусть Лакшмана будет отправлен в Айодхью и займется там неотложными государственными делами, а Шатругна станет его верным помощником в управлении царством." Если бы только Рама согласился, все остальные трудности немедленно разрешились бы сами собой. Ничто не внушает мне столь сильного беспокойства, как положение Бхараты. Его привязанность и любовь к Раме бесконечно глубоки и почти болезненны. Царь ушел от нас; Рама не вернется из леса; если разлука с Рамой окажется непосильной для Бхараты, это может привести к его гибели. Тогда погибнет все царство, превратившись в огромное мертвое тело. Мое сердце разрывается от ужаса, когда я представляю себе такое будущее и грозящие нам страшные бедствия." Каушалья крепко сжала в своих руках руки царицы Сунаяны, умоляя ее взять на себя эту миссию и попытаться таким образом повлиять на исход событий, возвратив людям утраченную Ананду.
Сунаяна была глубоко тронута любовью, сияющей в сердце Каушальи, и ее приверженностью пути праведности. Она ответила: "Мать! Смирение и добродетель - твои врожденные достоинства. Они - естественные проявления твоего благородства и доброты и неотделимы от тебя как дым от огня или зеленые луга от горных холмов. Я не сомневаюсь, что царь Джанака всегда готов услужить тебе словом, делом и мыслью. Он всегда стремится помочь другим. Но может ли простой светильник воссиять ярче Солнца? Рама отправился в леса, выполняя поручение богов. Как только он завершит свою миссию, он непременно вернется в Айодхью и станет полновластным Правителем державы. Его могущество и сила обеспечат осуществление самых заветных желаний всех живущих на земле - как людей, так и существ более низкой или более высокой природы. Эта истина была предсказана еще в давние времена мудрецом Яджнавалкьей. Подлинность его пророчества не может быть опровергнута."
С этими словами Сунаяна пала к ногам царицы Каушальи. Покинув ее временное лесное жилище, она, прежде чем пуститься в обратный путь, направилась к хижине, где в этот момент находилась Сита. Когда она вошла внутрь и увидела Ситу, ее сердце сжалось от тоски и скорби. Она не могла сдержать слез; она бросилась к дочери и схватила ее за руки. Сита утешала свою мать, как только могла; она призывала ее к мужеству и вере; она низко поклонилась матери. Сунаяна во все глаза смотрела на свою дочь, стоящую перед ней в одеждах отшельницы, и ей показалось, что она видит Парвати, супругу Шивы в те дни, когда Бог предавался суровому Тапасу. Потрясенная этим зрелищем, мать не могла удержаться от вопроса: "Дитя! Ты и в самом деле моя Сита, или ты - Парвати?" Она не спускала с Ситы долгого и пристального взгляда, изучая ее с головы до ног, и ее охватило радостное изумление.
В конце концов она произнесла: "О Сита! Благодаря тебе священные узы навеки связали две семьи - семью твоих родителей и семью родителей Рамы. Твоя слава достигнет самых дальних пределов! Ее светлый поток, словно полноводная река, будет струиться меж двух берегов, меж двух царских династий - Митхилы и Айодхьи. Три святыни проходит на своем пути Ганга - это Харидвар, Прайяг и третью, Сагарасангаму - место, где она сливается с морем. Пусть поток твоей чистой славы вольется в каждую из них, превратив в благословенные храмы."
Услышав эти слова, в которых звучала истина, вырвавшиеся из самого сердца любящей матери, Сита вспыхнула и опустила голову, словно сгорая от стыда. Она сказала: "Мать! Зачем ты так говоришь? Эти слова неуместны. Как можно сравнивать меня со священной Гангой?" Сита поспешно простерлась на земле, обратив свой поклон к Богине Ганге и моля ее о прощении.
Сунаяна обняла свою дочь и с любовью погладила по голове, ласково перебирая волосы. "Сита! Твои высочайшие добродетели - идеальный пример, к которому должны стремиться все женщины, преданные семье и своему супругу." Сита мягко прервала ее, проговорив: "Мать! Проводя так много времени с тобой, я упускаю драгоценное время для служения Раме. Поэтому позволь мне вернуться к нему." Мать понимала, на что были направлены все помыслы и желания дочери, и почувствовала, что не должна быть помехой и задерживать ее. Она снова горячо обняла и приласкала Ситу и наконец сказала ей, прощаясь: "Дитя мое! Делай так, как ты хочешь! Ступай и продолжай служить Раме." Сита обняла ее ноги и поспешно удалилась.
Сунаяна погрузилась в раздумья о благоговейной преданности Ситы своему супругу и о прочих достоинствах своей дочери. Она не сводила глаз с Ситы до тех пор, пока та не скрылась из виду. Царица долго стояла не шелохнувшись, смотря ей вслед и не переставая восхищаться ею. Она очнулась от приятного забытья только тогда, когда служанка, подойдя к ней совсем близко, окликнула ее: "Госпожа! Сита уже давно ушла; нам лучше вернуться теперь в наше жилище." Сунаяна вздрогнула и внезапно разразилась горькими рыданиями; вслед за служанкой она медленно и неохотно побрела к отведенной ей хижине.
К этому времени Солнце зашло за горы; с наступлением сумерек Рама и Лакшмана, Бхарата и Шатругна отправились к реке для совершения священных церемоний - омовений и ритуальных вечерних обрядов поклонения Богам. Их сопровождали пандиты, члены касты браминов и многие другие горожане. Возвратившись с берега реки, они отведали фруктов и кореньев и улеглись на травяные подстилки под деревьями в отведенных для каждой группы местах. На рассвете, сотворив утренние молитвенные обряды, весь народ собрался у тростниковой хижины Рамы. Рама вышел из хижины, сияя своей волшебной чарующей улыбкой и прошел сквозь густую толпу горожан, не забывая приветливо спросить каждого о его здоровье и благополучии.
Когда Рама приблизился к Бхарате, тот упал к Его ногам. Он сказал: "Господин! Я давно лелею в душе мечту, но не решался обмолвиться о ней в твоем присутствии, скованный стыдом и страхом." Рама потрепал по голове своего любимого брата, говоря при этом: "Почему же ты до сих пор молчал? Не стесняйся, говори, в чем дело". Бхарата ответил:
"Брат! Я страстно желаю увидеть все святые обители, все места на берегу, где совершаются священные омовения, глубокие ущелья в густом лесу, бродящих по тропам джунглей диких зверей, озера и горные потоки, водопады, шумящие вокруг пика Читракута. Теперь вся природа вокруг превратилась в Святилище от прикосновения твоих Лотосных Стоп. Все жители Айодхьи горят от нетерпения совершить паломничество к этим Божественным местам."
Рама ответил: "Бхарата! Твое желание чрезвычайно похвально. Ты можешь свободно путешествовать по окрестностям с милостивого разрешения мудреца Атри". Бхарата возликовал, услышав эти добрые слова Рамы. Он упал к ногам мудреца, склонился перед Рамой и, не мешкая, углубился в лесную чащу. На своем пути вместе с Шатругной и жителями Айодхьи он посетил множество монастырей и лесных обителей и приобщился к другим святыням близ горы Читракута.
По дороге ему встретился источник, бьющий из самого сердца горы. В его струях были слиты воедино воды всех священных озер и рек. Бхарата с благоговением окропил родниковой водой свою голову. Он простерся ниц перед этим средоточием святости. Он очистил маленькое озерцо воды, вынув из него палые листья и убрав со дна скопившиеся там землю и камни. Этот источник известен всему миру и почитаем по сей день как Бхаратакупа или Источник Бхараты.
Глава 18
Сандалии на царском троне
На шестой день пребывания в лесу Бхарата, сразу после утренних обрядов, омовений и церемоний поклонения Заре, призвал своего брата Шатругну, своих друзей, спутников и сопровождающих. Он ждал благоприятного момента, чтобы обратиться к Раме, и когда этот случай представился, быстро поднялся со своего места, собрал все свое мужество и припал к ногам Рамы. Затем, стоя перед ним со сложенными ладонями, Бхарата заговорил: "О Знак Благодати на царственном челе рода Икшваку! Ты исполнил все мои желания. Ради меня ты решился обречь себя на бесчисленные невзгоды. Ты подвергаешься из-за меня всевозможным опасностям. Господин! Я жду твоих приказаний! В течение четырнадцати лет я буду служить тебе в твоем царстве и буду ждать твоего возвращения. Укажи мне путь, по которому я должен идти, чтобы вновь любоваться Твоими Лотосными Стопами, когда закончится срок изгнания! Научи меня мужеству, в котором я так нуждаюсь, чтобы пережить эти четырнадцать лет разлуки с тобой. Рама! Твои подданные, члены твоей семьи, народ, живущий в твоем огромном царстве, брамины, пандиты - все они стойки духом и ревностны в своей вере в тебя. Их привязывает к тебе чувство благоговейной преданности. Только твоя любовь к ним поддерживает их, помогает перенести боль разлуки. Я не стремлюсь даже к достижению самореализации, если ради этого мне придется расстаться с тобой. Тебе известны сокровенные помыслы и чувства преданных тебе, их самые заветные желания. Ты можешь указать мне цель и вести меня к ней - как сейчас, так и в будущем. Это убеждение поддерживает меня и дает мне силы жить. Благодаря этому убеждению я избавился от страданий и мук и теперь выбрасываю их, как бесполезный пучок ссохшейся травы. До последнего времени я позволял себе выставлять перед тобою свои горести, которые томили и отягощали мою душу. С моей стороны это было непозволительной слабостью. Без колебаний вынеси мне порицание за эту мою вину."
Внимая Бхарате, все присутствующие приветствовали его речь и выражали ему свое одобрение. Подобно тому, как Хамса, Божественный Лебедь, умеет отделять молоко от воды и пить только чистое молоко, так и Бхарата, постигали они, отделил Истину от неправды и сумел выразить одну лишь Истину.
Рама, полный сочувствия к тем, кто страдает, слушал эти слова брата, льющиеся из чистого сердца. И, сообразуясь со временем, местом и обстоятельствами, он так ответил Бхарате: "Брат! И для тебя, живущего дома, и для нас, живущих в лесу, существует Единый, тот, кто, оберегая и храня, заботится обо всех. В твоей же мирской, каждодневной жизни у тебя есть наставник Васиштха и царь Джанака - твои земные хранители и защитники. Никакие беды не коснутся нас - ни тебя, ни меня - даже в наших снах. Этого никогда не случится. Высочайший наш долг - следовать заветам отца; одно это может принести нам благо, о котором мы так мечтаем; только это может обеспечить нам долгую славу. Это путь, одобренный Ведами. Веды учат нас, что тот, кто следует велениям наставника, отца и матери, и идет по этому пути, являет собой благородный пример для всех.
Никогда не забывай об этой истине, не замыкайся в горестях. Возьми на себя бремя власти и правь царством в течение четырнадцати лет, в согласии со своими идеалами справедливости и высокой нравственности. Царь - это лицо государства. Рот поглощает пищу и питье и тем самым дает силу и активность всем частям тела. Царь питает и поддерживает каждую клеточку огромного тела своего народа. Ум включает в себя все - как пристрастия, так и предубеждения. И царь также есть вместилище всех действий, шагов и движений в сфере управления страной." Рама разъяснил Бхарате многие принципы государственной этики. Но Бхарата был слишком взволнован, чтобы, выслушав слова Рамы, обрести душевный покой. Матери, учителя, министры стояли в оцепенении, поскольку их целиком поглотили мысли о приближении часа расставания. Внезапно Рама, проявляя безграничное великодушие, развязал свои сандалии и отдал их Бхарате. И Бхарата благоговейно принял их в свои ладони и осторожно положил себе на голову. Слезы потекли из его глаз, как реки-близнецы - Ганга и Ямуна.
Бхарата не мог выразить свою радость словами: "Это - не просто "сандалии", которые "носил" Океан Милосердия! Это - хранители жизни и благополучия всего человечества. Это - ларцы, содержащие драгоценные сокровища братской любви Рамы. Это - защитные ворота крепости, которая охраняет царственную славу Радху-клана. Это - две руки, которые совершают только добрые дела. Это - два всевидящих ока Вселенной. Это - живые символы Ситы и Рамы, которые отныне всегда будут с нами."
Так превозносил "сандалии" Бхарата. И он стал танцевать вокруг них в порыве чистой радости и благодарности. Все присутствующие упали к ногам Рамы и признали величие его милости.
Бхарата простерся перед Рамой и попросил у него разрешения на возвращение в Айодхью. Рама одобрил тот душевный порыв, с которым Бхарата приветствовал "сандалии". Он привлек к себе брата и крепко, с любовью и восторгом, обнял его. Шатругна также пал к ногам Рамы. Рама с чувством обнял его и дал ему целый ряд наставлений о том, как править царством и нести обязанности, которые будут на него возложены. Он сказал ему: "Считай, что Бхарата - это сам Рама. Будь для него опорой и помогай ему установить в царстве мирную и благополучную жизнь."
Затем Бхарата и Шатругна выразили свою братскую любовь Лакшмане, они обняли его и сказали: "Брат! Ты поистине очень счастлив! Во всем мире нет никого счастливее тебя. Тебе выпала самая большая удача." Они превозносили его от всего сердца и попросили у него позволения отбыть в Айодхью. Лакшмана подозвал их ближе и сказал им, что "сандалии" Рамы есть источник всяческой Благодати, и поэтому они, получившие их в дар, должны чувствовать себя счастливее, чем кто-либо другой. Он посоветовал им действовать так, чтобы быть достойными этого дара и заслужить навсегда Милость Рамы. "Это отныне ваш главный долг!" - напомнил он им.
После этого братья подошли туда, где находилась Сита, и упали к ее ногам. Глядя на нее, они не смогли скрыть своей печали и разрыдались. Она терпеливо утешала их, ласково и нежно. "Может ли быть что-либо в этом мире ценнее святого облачения Рамы, способного защитить каждое живое существо? Вы поистине благословенны. Четырнадцать лет пронесутся, как четырнадцать мгновений, и все царство будет встречать Раму с улыбкой довольства и мира. Терпеливо и преданно управляйте страной. Не отступайте ни на шаг от тех указаний, которые он вам дал. Строго соблюдая их, вы сможете сохранить плоды ваших стараний и трудов."
Затем братья, Бхарата и Шатругна, направились прямо к царю Джанаке и в великом почтении упали к его ногам. "Господин! Ты так глубоко сочувствовал нам, что приехал в Айодхью, услышав о смерти нашего отца и об изгнании Рамы в лес. Ты своими глазами видел наше горе и утешал нас в течение всех этих трагических дней. Ты дал нам важный совет - очнуться, собраться с силами. Исполняя свое заветное желание, ты обрек себя на все эти трудности и волнения и приехал сюда, в джунгли. Ты разделил с нами наше горе и принял живое участие в том, чтобы вместе с нами постараться уговорить Раму вернуться. Когда наши молитвы оказались бесплодными, ты утешал нас и учил стойко переносить разочарование и душевную боль. Ты наградил нас своим благословением. И мы выражаем тебе благоговейную признательность. Что еще можем мы сказать или сделать? Твои благословения - самые действенные и необходимые нам средства для восстановления сил." Джанака слушал эти слова, произнесенные двумя братьями столь искренне и звучащие столь благодарно. Он оценил их чувства, их характер и поведение. Он привлек их к себе и с нежностью приласкал.
Он сказал: "Сыновья! Желаю вам идти по пути, проложенному Рамой, и добиться тем самым его Милости. Я направляюсь в Митхилу прямо отсюда." Министры, правители, подвластные державе, брамины, мудрецы, аскеты и другие, приехавшие вместе с братьями, подходили один за другим к Раме, Лакшмане и Сите, преклоняя перед ними колени. Они попрощались с ними и обратили свои взоры в сторону дома. Но на душе у них было тяжело. Сита, Рама и Лакшмана подошли к месту, где находились матери, и упали к их ногам. Утешая их, они сказали: "Не беспокойтесь ни о чем. Спокойно занимайтесь своими делами и обязанностями. Всегда будьте верны тем заповедям и идеалам, которые завещал всем нам отец." Они сказали, что сами они проведут в мире и счастье эти четырнадцать лет, которые пронесутся, как четырнадцать мгновений и с великой радостью вернутся в Айодхью. Эти слова подняли дух цариц.
Рама, Сита и Лакшмана упали к ногам Кайкейи и сказали ей, что она не несет никакой ответственности за изгнание Рамы в лес, и что как раньше, так и сейчас, она достойна их почитания. Она совсем не хотела сделать ничего дурного, сказали они. И они уверили ее, что всегда будут молиться за нее. Они просили ее ни в коей мере не волноваться за них, пока они будут жить в лесу. Они придали ей мужества, чтобы она смогла перенести тяжкий гнет раскаяния и угрызений совести. "Бхарата говорил тогда с тобой необдуманно и дерзко, в порыве бессмысленной злобы, поскольку он пережил внезапно два потрясения - смерть отца и изгнание брата. Его кровь вскипела, его ярость была направлена против той, кто, как он вообразил, была виновницей всех бед. Его даже не остановило то, что ты - его мать!" Рама, Сита и Лакшмана просили ее не обвинять за это Бхарату; они умоляли ее простить Бхарате его несдержанность.
Когда Рама говорил эти слова, Кайкейи охватил стыд при воспоминании об ее порочном поступке. Она не могла взглянуть в лицо Раме. И она подумала про себя: "Увы! Ведь именно я навлекла столько горя и страданий на сына, наделенного отзывчивым сердцем и душой, полной добродетелей, на сына, который есть чистое золото. Разве не по моей вине он обречен проводить долгие годы в этих ужасных джунглях? О, какое черное дело я совершила! Но по своей ли собственной воле? Или сам Рама хотел пустить события по этому руслу, а я была лишь слепым орудием? Но какова бы ни была правда, я все равно виновна и мне нет спасения; я совершила страшный грех."
Кайкейи охватило отчаяние из-за необратимости прошлого. Она крепко сжала руки Ситы и молила ее о прощении. Она сказала: "Нет! Нет! Было бы несправедливо, если бы ты простила грешницу, принесшую нестерпимые муки такой чистой и нежной женщине." Она еще долго жаловалась на свою несчастную долю. Каждый приехавший из Айодхьи постарался не упустить возможности попрощаться с Ситой, Рамой и Лакшманой, после чего все стали приводить в порядок свои колесницы.
Сита, Рама и Лакшмана подходили к каждой колеснице и утешали и успокаивали каждого, кто в ней сидел, убеждая их ехать домой. Сита, Рама и Лакшмана упали к ногам наставника и попросили у него прощения за то, что доставили ему и его супруге столько беспокойства; они выразили сожаление, что не смогли послужить им так, как бы им хотелось и как они того достойны. Затем они попросили у Учителя позволения остаться в лесу.
Святой Васиштха, будучи истинным Брахмаджняни и Махариши, был способен понять сокровенные чувства Ситы, Рамы и Лакшманы. Он высоко ценил преданность и смирение братьев и Ситы и их строгую приверженность Дхарме. Васиштха и его супруга так глубоко чтили добродетели, воплощенные в Раме, что с трудом нашли в себе силы расстаться с ним. Самое жестокое сердце смягчилось бы при виде их троих, стоящих у края лесной дороги в одеждах отшельников со сложенными ладонями и говорящих "прощай" каждой проходящей колеснице и людям, сидящим в них. Васиштха и его супруга Арундати были глубоко тронуты их великодушием и состраданием.
Тут Рама увидел вождя Нишады. Тот стоял перед ним с людьми, сопровождавшими его. Рама подошел и, протянув к нему руки, обнял - еще горячее, чем обнимал и прижимал к груди собственного брата. Он утешал Гуху, просил успокоиться, убеждал принять разлуку спокойно и мудро. Гуха понимал, что уже ничто не поможет повернуть вспять ход событий; он упал к ногам Рамы и, поднявшись, с тяжелым сердцем побрел к своей колеснице. Но взгляд его был еще долго прикован к Раме, пока наконец его прекрасный образ совсем не исчез из вида.
Сита, Рама и Лакшмана стояли под развесистым деревом до тех пор, пока жители царства Нишады не удалились. В это время царь Джанака со своими подданными также приготовился к отъезду в Митхилу. Рама и Лакшмана простерлись перед ним и его женой. Сита упала к ногам своих родителей. Они обняли ее и приласкали с нежностью и любовью. Они сказали: "Дочь! Твоя отважная решимость и твоя преданность мужу принесут нам вечную славу. Благодаря тебе наша семья и клан сделались священными. Мы должны были принять великий клятвенный обет и пройти через суровейшую аскезу, чтобы ты появилась в нашем роду." Они превозносили ее на все лады и выражали свою радость и восхищение. Они заверили ее: "Сита! Ты не будешь ни в чем нуждаться! Рама - это дыхание твоей жизни. Мы знаем, что пока ты живешь под его сенью, никто не сможет нанести тебе вред. Тем не менее, поскольку вы оба - ты и Рама - воплотились в различных земных сущностях - мужской и женской, перед вами время от времени могут возникать и осложнения, и трудности. Но их надо воспринимать лишь как неизбежную игру судьбы, как проносящиеся в небе облака." И Джанака указал на многие ведийские истины, приносящие удовлетворение и покой. После чего он, как и другие, покинул лесную обитель и выехал на дорогу, которая выводила из леса.
Сита, Рама и Лакшмана стояли в тени дерева, пока люди из Айодхьи и Митхилы не скрылись из вида. Тогда они возвратились в свою трост никовую хижину. Рама стал говорить с горячим одобрением о вере и преданности, проявленных Бхаратой и Шатругной, об их беспримерной любви и самоотверженности, о глубокой привязанности подданных царства. Сита и.Лакшмана слушали его со вниманием, и каждое его слово находило отклик в их душе. У них было тяжело на сердце из-за того, что все уехали, им хотелось, чтоб они остались здесь дольше. Часто во время разговора они вспоминали о смерти Дашаратхи, и слезы текли у них по щекам - они знали, как горячо он любил их. Рама видел их горе, но его лицо озарилось улыбкой. Он заговорил о тайнах жизни и о ключе к их разгадке. Так закончили они этот полный событиями день - в молчании лесного уединения.
Тем временем поток людей - аскеты, мудрецы, брамины, братья Бхарата и Шатругна, царицы Каушалья, Кайкейи и Сумитра, министры и вся масса горожан, миновав границу леса, устремился к населенным местам близ Айодхьи. Они не могли подавить в себе горестного чувства, которое становилось все тяжелее и тяжелее по мере того, как они удалялись от джунглей и приближались к городу. Они проводили время, делясь друг с другом впечатлениями от событий последних пяти дней, проведенных вместе с Рамой. Они восхищались идеалами, которые он воплощает и олицетворяет, его любовью, состраданием и добротой. Они нигде не делали привала - ни для еды, ни для сна, поскольку не чувствовали ни голода, ни потребности в отдыхе. Боль расставания подавила и свела на нет все менее значительные ощущения.
На второй день пути, сами не заметив того, они оказались на берегу священной Ганги. Вождь Нишады велел пригнать лодки, чтобы переправить их на другой берег, и приготовил обильную трапезу как для усталого простого люда, так и для известных при дворе персон. Но никто не откликнулся на его гостеприимство, так как боль расставания с Ситой, Рамой и Лакшманой легла тяжелым грузом на сердце каждого. Не желая огорчать Гуху и ранить его, они сидели за предложенным угощением, но едва прикасались к еде, а, поднося ее ко рту, лишь делали вид, что съедали ее. Даже лошади не хотели есть. Они попросту отказывались от корма. Васиштха, царский наставник, заметил это и сказал:
"Взгляните! Рама присутствует во всем, Он - Атма, которая находится повсюду. Он есть Ум, он есть Сознание, которыми отмечено каждое Живое Существо."
У них не было никакого желания сворачивать с дороги, чтобы тратить лишние часы на отдых. Бхарата решил ехать прямо в Айодхью - безо всяких остановок. Он мечтал как можно скорее предоставить взору горожан, томящихся в Айодхье, священные сандалии Рамы и подарить им тем самым немного покоя и мужества. На четвертый день пути они перебрались через реки Гоматхи и Сарайю и достигли окраин Айодхьи.
Старики, дети и женщины Айодхьи, которые не смогли присоединиться к огромному потоку людей, направившихся к святому месту, выбранному Рамой для своей хижины, теперь ждали их счастливого возвращения, завершения их миссии, заключавшейся в том, чтобы убедить Раму взять бразды правления в свои руки. Их глаза чуть не ослепли от чрезмерного напряжения и усталости. Когда они слышали отдаленный стук копыт и колес, то высыпали на улицы и, заглядывая в проезжающие повозки, спрашивали: "Где наш Господин?" Но когда поднявшаяся пыль сгущалась в сумрак, они возвращались в свои дома и проводили ночь в радостной надежде увидеть своего возлюбленного Раму с первым лучом зари. На следующее утро их ждало огромное разочарование, которое, однако, смешалось с чувством удовлетворения, ибо они узнали, что Рама, хотя и не вернулся в столицу из леса, но послал вместо себя Сандалии, которые Он носил и в которых заключена Его мощь и сила.
Тем временем Бхарата пригласил царского наставника и министров двора и обсудил с ними различные государственные дела. Он доверил им право исполнять свой долг. Затем он позвал к себе Шатругну и возложил на него обязанность заботиться о царицах-матерях и утешать их. Он созвал на Совет браминов и пандитов и, стоя перед ними со сложенными ладонями, заверил их, что готов исполнить любые их просьбы - как большие, так и малые, ибо он знает, что они будут наилучшим образом защищать интересы народа. Он хотел бы, чтобы они, не колеблясь, немедленно высказали ему свои требования.
Он собрал также жителей Айодхьи, предводителей каст, народностей и сословий со всех краев царства и рассказал им обо всем, что произошло в столице и в тех местах, где Рама живет в изгнании. Он кратко изложил им суть бесед, которые он вел с Рамой, и призвал их благоговейно почитать Сандалии Рамы в течение четырнадцати лет, пока Рама отсутствует, принимая их как подлинный образ самого Рамы. "Они будут охранять всех нас, они - наше спасение и источник жизни, - сказал он. - Полностью доверяя тому, что Сандалии управляют нами, мы будем жить, заключив Раму в свои сердца; после своего возвращения он будет управлять нами непосредственно, давая нам радость своим реальным Присутствием. Наш долг с этого самого момента - ждать этого счастливого дня с молитвой в сердце."
Затем он выбрал благоприятное время для возложения на трон Священных Сандалий, ибо он знал, что это будет радостью для всего населения страны - для царского наставника, пандитов, аскетов, жрецов, министров и придворных, для вождей племен и простых горожан. Он проследил, чтоб приготовления к празднованию этого события были сделаны на самом высоком уровне.
В этот день он простерся ниц перед матерями - Каушальей, Сумитрой и Кайкейи, а затем направился к трону, неся на голове Сандалии Рамы. Попросив благословения у Васиштхи и получив разрешение от него и всех собравшихся, он возложил Сандалии на трон, выражая им благоговейную преданность. Он безбоязненно передал все свои полномочия под их опеку.
Позднее этот стойкий приверженец Дхармы, этот несравненный герой - Бхарата удалился в деревню Нандиграма, где находилась тростниковая хижина, готовая принять его. Его волосы были завязаны в узел, как у Рамы с Лакшманой, его одежды, как и у братьев, были сделаны из древесной коры. Он жил в пещере, специально вырытой в земле. Его пища и одежда были такими же, как у аскетов в лесу, его действия, мысли и слова были так же чисты, просты и возвышенны.
Бхарата отказался от роскошной жизни в Айодхье, которую сам Властитель Неба Индра всячески расхваливал, считая недостижимой даже для самого себя; он оставил богатую жизнь царского дворца, которой завидовал даже Кубера, Бог богатства. Он был счастлив в этой маленькой деревушке, внутри этой хижины, сделанной из листьев тростника, без общения с другими людьми. Он дал клятву, что ни разу не посмотрит в глаза другому, пока Рама не вернется из изгнания. Его мысль была сосредоточена на Раме и на дне и часе его возвращения из леса. Его тело слабело с каждым днем. Но духовная красота с течением времени проступала на его лице все ярче и ярче. Его преданность Раме росла все сильнее и сильнее. Он превратился в чистый дух, который достиг совершенства. На небесном своде его сердца блистали звезды в сияющих Галактиках, освещая его чувства и эмоции, спокойные, как Океан Молока - тихий, глубокий и чистый.
Глава 19
Джунгли Дандака
В то время, как Бхарата проводил свои дни в деревне Нандиграма, погрузившись в постоянную медитацию о Раме, далеко от него, на лесистых склонах пика Читракута, Сита, Рама и Лакшмана восторженно превозносили его великую самоотверженность и глубокое чувство преданности. Все трое были счастливы в своей тихой лесной обители. Однажды некий глупец по имени Джаянтха вознамерился испытать доблесть Рамы - затея столь же безрассудная и губительная, как попытка муравья измерить глубину океана!
Из чистого озорства и вредности он превратился в ворону и, приблизившись к Сите, которая, сидя рядом с Рамой, любовалась красотой окружающей природы, больно клюнул ее в ступню, да так сильно, что из ранки тотчас же брызнула кровь! Увидев струйку крови, текущую по нежной ноге Ситы, Рама схватил пучок сухой травы и швырнул его в ворону. Рама никогда бы не причинил вреда тому, кто не совершил ничего дурного. Однако когда это неизбежно и неотвратимо, Раху (Paxy - обезглавленный богом Вишну демон, голова которого блуждает по небу, иногда заглатывая Луну и Солнце) заглатывает даже Луну на небосводе, не правда ли? Так же поступил и Рама. Он и пальцем не тронет невинного! Но этот пучок сухой травы вспыхнул ярким пламенем и устремился к Джаянтхе. Когда тот, спасаясь от обжигающих сполохов, в страхе помчался прочь, грозный огненный вихрь неотступно преследовал его, куда бы он ни полетел. Отчаявшаяся и до смерти перепуганная ворона утратила свой колдовской облик, и Джаянтха бросился в ноги Раме, моля о пощаде. Бог Индра узнал, что Джаянтха - а это был его собственный сын - оказался преступником, и, сокрушаясь от его наглости и непочтительности, присоединился к покаянным мольбам. Джаянтха распластался на земле перед Рамой, взывая к его милости. Он сказал: "Я последний глупец! Я не ведал, что творил, и не сознавал всей низости и нелепости своего поступка. Спаси меня от своего гнева, избавь меня от этого страшного огня!" Рама сжалился над несчастным созданием, столь жалким и пристыженным. Он сделал невидящим один его глаз и отослал его, отныне одноглазого, прочь от себя. Он погасил огненный сноп, и тот вновь обратился в пучок сухой травы. Джаянтха был чрезвычайно признателен Раме за то, что ограничился таким пустяковым наказанием за чудовищный грех, им содеянный; он поселился на склоне горы Читракута, неподалеку от хижины Ситы, Рамы и Лакшманы и жил там долгое время.
Однажды, на десятый день месяца Маргасира, Рама велел Джаянтхе покинуть свое жилище и удалиться в сторону юга. В этот день Сита, Рама и Лакшмана, также оставив свою лесную обитель на горе Читракута, пустились в путь и вскоре приблизились к монастырю великого мудреца Атри. Мудрец был заранее оповещен учениками о намерении Рамы посетить его ашрам. Поэтому он устремился по лесной тропе навстречу гостям, чтобы приветствовать Раму, Ситу и Лакшману. Святой старец, преисполненный восторга от этого знака Благодати, проливал потоки радостных слез и объявил, что достиг наконец своей наивысшей жизненной цели. Он говорил, что его многолетнее подвижничество принесло свои счастливые плоды. В тот день мудрец Атри созвал своих учеников и приготовил высокое сидение для Рамы во главе собрания всех жителей ашрама. Супруга святого Анасуйя взяла на себя заботу о Сите и проводила ее к месту собрания. Мудрец провозгласил о наступлении долгожданного священного момента, раскрыв присутствующим тайну воплощения Рамы и описав Божественные силы и великое могущество, заключенные в Сите, Раме и Лакшмане. Анасуйя превозносила достоинства Ситы, как пример идеала, к которому должны стремиться все женщины, преданные священному долгу. Затем заговорила сама Сита. Она сказала, что каждый человек, каждое живое существо, всякое божье создание содержит в себе женское начало, неотъемлемое от его естества; она сказала, что хотя в мирской жизни люди, разделенные на два пола, играют женские и мужские роли, в основе всего живого лежит принцип женственности, и он неизбежно проявляется всякий раз, когда речь идет о силе, эмоциях, чувствах и пристрастиях индивидуума. Она сказала, что ее Господин Рама - есть Единый и Единственный Мужской Принцип во всей Вселенной. В нем, говорила Сита, нет и следа раздвоенности, ему неведомы понятия "твое и мое", чувства горя и радости. Он само олицетворение бесстрашия, он есть воплощение силы. Пуруша или Вечная Мужественность вступила в брак с Пракрити, с Вечной Женственностью. Хотя природа и представляется нам множественной и разнообразной, на самом деле ей присуща Цельность и Неразделимое Единство. Так Сита раскрывала Анасуйе, супруге мудреца Атри, сущность Принципа Рамы.
Незаметно пролетели счастливые часы, проведенные Ситой, Рамой и Лакшманой в ашраме святого Атри. Множество бесценных советов, облегчивших их дальнейший жизненный путь, получили от всех троих ученики и постоянные обитатели ашрама. Затем, попрощавшись с мудрецом, Сита, Рама и Лакшмана возобновили свой путь по джунглям. Провожая гостей, ашрамиты проливали слезы печали. Несмотря на непреодолимое желание сопровождать Раму в дальнейших странствованиях по лесу, они вынуждены были остаться в ашраме и возобновить уединенную жизнь, которой они посвятили себя. Им оставалось лишь наблюдать в отчаянии и грусти, как удаляется Владыка Их Сердец.
Джунгли то и дело оглашались свирепым рычанием диких зверей, бродящих вокруг в поисках добычи. Множество разнообразных птиц с ярким оперением заливались на все голоса в чаще ветвей. У каждой из них была своя неповторимая красота и особенная мелодия песни; их неумолчные трели, щебетание и свист лились с деревьев как бальзам. Пробираясь по этим таинственным дебрям, полным величия и очарован! я, путники внезапно увидели мелькнувший среди деревьев маленький монастырь с живописным храмом в центре подворья. Лакшмана бросился вперед, стремясь очистить путь, прорубая тропинку в непроходимых зарослях колючих кустов. Он срезал густые лианы с огромными шипами, которые оплетали деревья и, смыкаясь над головами, норовили уцепиться за волосы и одежды. Теперь Рама и Сита могли беспрепятственно проделать весь путь к монастырю. Приблизившись к подворью, они увидели перед собою чудесный сад, полный цветущих и плодоносящих деревьев, с любовью возделанный и заботливо ухоженный. Прекрасные пышные кроны блистали красотой и свежестью. Ветви клонились к земле под тяжестью сочных спелых плодов. Сита пришла в восторг, тотчас позабыв об усталости. Она полностью погрузилась в очарование райского уголка и упивалась нахлынувшей на нее радостью. Она тихо ступала вслед за Рамой, впитывая волшебную красоту окружающей природы. Когда послушники заметили их приближение, то стремглав помчались к наставнику. Он поспешил вперед к главным воротам, чтобы приветствовать Ситу, Раму и Лакшману. Его глаза сияли слезами радости. Гостям было оказано должное гостеприимство; их провели во внутренние покои и предложили освежающее холодное питье. Все трое с большой радостью откликнулись на заботу и внимание ашрамитов и с удовольствием приняли участие в скромной трапезе. На закате они совершили омовения и сотворили вечерние молитвенные ритуалы. Рама говорил с послушниками о тех идеалах воспитания и поведения, которых должны придерживаться садхаки. Он разрешил им задавать любые вопросы по поводу своих сомнений и трудностей, а также касающиеся запутанных, "темных" мест в святых писаниях.
Ученики с воодушевлением откликнулись на его призыв. Ответы Рамы звучали убедительно и ясно, он подбирал простые и подходящие слова. В тот вечер затерянный в лесах монастырь превратился для его обитателей в Небесный Приют! С восторгом и восхищением они говорили друг другу, что Присутствие Рамы - это духовный опыт столь же богатый и возвышенный, как общение с Богом на Небесах! На рассвете Рама, Сита и Лакшмана искупались и совершили утренние обряды поклонения Заре и, несмотря на жалобные мольбы ашрамитов, вновь тронулись в путь. Они объяснили обитателям монастыря, что не следует препятствовать исполнению клятвенных обетов и раз и навсегда принятых решений: все трое уже давно решили не оставаться ни в одной священной обители долее, чем на одну ночь.
Когда они возобновили свой путь и углубились в джунгли, внезапно из кустов выскочил устрашающий, наводящий ужас демон-людоед Вирадха и бросился прямо на них! Увидев монстра, Сита испугалась, ее пронзил инстинктивный страх, но мужество быстро вернулось к ней, ибо она знала, что когда рядом с нею Лев-Рама, всегда готовый защитить ее, ей нечего бояться какой-то жалкой "хромой лисицы", кем бы она не прикидывалась. "Пусть себе рычит и вопит сколько вздумается", - так Сита успокаивала себя. Она скрылась за спиною Рамы и оттуда наблюдала за происходящим. Лакшмана натянул тетиву и пустил стрелу прямо в чудовище. Он посылал их одну за другой и осыпал оборотня целым ливнем своих острых и метких стрел. Вирадха, получивший множество ран, превратился в огненное исчадие ярости, в грозное воплощение смерти и уничтожения и с воем бросился на Лакшману. Рама наблюдал за поединком и увидел, что в этой схватке силы Лакшманы начинают постепенно иссякать. Тогда он натянул тетиву своего несокрушимого лука, наложил стрелу с полумесяцем на древке и выпустил ее в великана. От этого удара со звоном разлетелся на куски мощный трезубец демоналюдоеда, которым тот грозно размахивал, а затем голова чудовища слетела с плеч! В этот момент из упавшего на землю мертвого тела поднялась сияющая божественная фигура!
Вирадха родился на земле в облике великана-людоеда в результате проклятья, наложенного на него его божественным повелителем Куберой. В былые времена он принадлежал к сонму небесных духов, гандхарвов, прислуживающих Кубере. Позже Кубера сжалился над ним, объявив, что его демонический путь завершится в тот самый момент, когда он примет смерть от стрелы, пущенной рукою Рамы. Освободившись от чар, он снова сможет примкнуть к гандхарвам, вернувшись в обитель Куберы. И вот заново рожденный гандхарва пал к ногам своего спасителя, вознося ему высочайшую хвалу, после чего умчался в свое вечное небесное жилище.
Рама совершил погребение гигантского тела бывшего демона, сотворив над ним подобающие случаю предписанные Ведами ритуалы. Когда обряд был завершен, на то место, где упокоилось тело чудовища, внезапно обрушился ливень, как будто боги, тронутые состраданием, проявленным Рамой, пролили обильные слезы радости. Все трое возобновили путь и вскоре оказались у знаменитого монастыря мудреца Сарабханги. В то время как Рама приближался к ашраму, аскеты и монахи с беспокойством обсуждали участившиеся опустошительные набеги царя демонов Раваны и его прислужников. Когда в самый разгар беседы перед ними внезапно предстали Рама, Сита и Лакшмана, они тут же осознали значение и великий смысл их прихода, поняв, что со страхами и тревогами скоро будет покончено. Когда мудрец Сарабханга увидел божественно прекрасную фигуру Рамы, он не мог поверить своим глазам. На секунду у него даже появилось сомнение, не сон ли это, не чудесное ли видение, не один ли из тех таинственных образов, которые появляются перед глазами в результате долгого опыта медитации. Но вскоре он осознал реальность своей счастливой судьбы; его долгожданная мечта осуществилась, и мягкие волны блаженства захлестнули его; он понял, что суровый аскетизм и отречение наконец вознаграждены, и он благословлен райским плодом, обрести который стремился всю жизнь. Гостям было оказано щедрое гостеприимство.
Сарабханга от всего сердца превозносил Раму. Он говорил: "Рама! Ты - Небесный Лебедь, таинственно скользящий по водной глади озер, наполняющих умы мудрецов. О! Сегодня я узрел воочию Высшую Цель Бытия. Рама! Я не изучал для этого никаких специальных духовных дисциплин. Только один-единственный путь подарил мне возможность увидеть тебя - это путь Любви. Теперь мои глаза узрели тебя, и отныне они не жаждут иного зрелища. Я знаю, что однажды ты дал слово исполнять желания мудрецов и аскетов. Рама! Сейчас ты можешь доказать верность своему слову. У меня есть сокровенное желание. Пусть твой образ, самый прекрасный и пленительный из всех, остается со мной до тех пор, пока я не сделаю своего последнего вздоха. Я хочу покинуть это тело в тот момент, когда мой взор будет устремлен на тебя", - такова была последняя воля святого старца.
За несколько минут был воздвигнут погребальный костер, и Сарабханга, просветленный и безмятежный, взошел на него. Его сияющий взор был устремлен на Раму. Вспыхнул и запылал огонь, но веки мудреца не дрогнули, и взгляд оставался ясным и светлым. С образами Рамы, Ситы и Лакшманы, запечатленными в сердце, Сарабханга обратил свое тело в горсть пепла. В спокойных голубых водах его сердца отражался темно-синий облик Рамы, которому он оставался предан до самого конца своей земной жизни. Его душа влилась в океан Единого, который открылся перед ним.
Хотя поначалу ашрамиты горевали об уходе своего хозяина и наставника, очень скоро они осознали, что судьба подарила старцу редчайшее благословение. Сам Бог в человеческом обличье снизошел к нему и во всем великолепии своего могущества и славы излил на него свою благодать. Они чувствовали, что и они испили из этой дарственной чаши Милости. Они преклонялись перед Рамой и пели ему восторженную хвалу. Они провозглашали: "Слава! Слава! Победа! Победа!" и с признательностью и благоговением посыпали свои головы пеплом, оставшимся от тела их Святого наставника.
Известие о самосожжении Сарабханги скоро достигло ушей монахов и аскетов, живущих в окрестных святых обителях. Они падали Раме в ноги и превозносили его, восхищаясь его милосердным деянием. "Господин! Какая счастливая доля выпала Сарабханге! В этих краях многие мудрецы пали жертвой кровожадной свирепости полчищ демонов-ракшасов. Но Сарабханга был благословлен самим Богом. Он предал себя в руки Всевышнего, пожертвовав свое тело и свою жизнь. Повелитель! Спаси нас от хищных и ненасытных врагов. Избавь нас от набегов демонических орд, чтобы мы могли спокойно и уверенно идти по избранному пути, совершенствуя духовный опыт. А совершив свой подвиг, о Господин, ниспошли нам дар, обрести который мы все стремимся: твое вечное Присутствие перед внутренним взором." Такими словами молили Раму лесные отшельники. В это время один из аскетов, мудрец Сутхикшана, выступил вперед и простерся ниц перед Рамой. Он был учеником знаменитого Агастьи. Он ни с кем не мог сравниться в своей непревзойденной преданности, и его сердце было насыщено и переполнено любовью к Раме. Он был тверд в своей вере, что Бога можно постичь только через любовь. Своим духовным взором он мог представить себе только одну-единственную Божественную форму - образ Рамы. И вот сейчас он неотрывно глядел на живого Раму, боясь моргнуть глазом, чтобы не упустить и доли секунды драгоценного времени. При виде Рамы его сердце растаяло, погрузившись в восторг преклонения.
Он воскликнул: "Господин! Не пришел ли ты в эти глухие далекие края для того, чтобы благословить меня? Ведь ты не запретишь мне слиться с Океаном Любви, который есть ты? Снизойдя на землю в этом видимом обличье, ты ведь не будешь настаивать, чтобы я, как прежде, поклонялся Бесформенному Абсолюту? Нет! Я люблю только эту Форму и только это Имя. Я не желаю знать никаких обрядов и ритуалов. Я знаю только одно: тебя, Воплощение Любви, можно постичь только через Любовь. Жажда этого постижения - мое единственное накопленное достояние. Только этому посвящал я свой аскетизм и свое отречение. Скажи мне, разве этого не достаточно? О Спаситель от рабских цепей смертей и рождений! Не существует более действенной формы поклонения Богу, чем служение ему Любовью, не правда ли? Петь хвалу Твоей Славе, медитировать о ней и испытывать при этом невыразимое блаженство - что еще может доставить большую радость?" Так говорил Сутхикшана, кружась и танцуя в экстазе, не осознавая, что он делает и где находится; слезы струились по его щекам, и тем, кто не ведал о внутреннем источнике его радости, он мог бы показаться безумцем. Рама видел, чего жаждет мудрец и к чему он так близок; он притянул его к себе и обнял своими нежными любящими руками. Он сказал ему тихие и ласковые слова, чтобы помочь ему выйти из транса и вернуться к действительности. В тот момент, когда руки Рамы коснулись подвижника, великий мудрец впал в состояние наивысшего экстаза - самадхи. Он застыл, словно изваяние, недвижимый и бесчувственный ко всему. Рама вывел его из этого состояния; очнувшись, Сутхикшана бросился к ногам Рамы и замер, распластавшись на земле. Он поднял руки над головой и, соединив ладони в знак поклонения, выразил свою радость, излив ее в восторженных фразах: "О Господин! Ты - грозный пожар, сжигающий непроходимые джунгли иллюзии, в которых блуждает человек, потеряв сам себя. Ты - сияющий солнечный шар, под лучами которого раскрываются, цветя и благоухая, лотосные сердца праведников. Ты - царь зверей, явившийся, чтобы уничтожить все племя демонических слонов. Ты - ястреб, преследующий птицу, порхающую в нашей жизни между рождением и смертью, вызывая бесконечную череду горя и радости. Владыка! Твои глаза прекрасны, как лотосы; мои глаза не способны охватить целиком всю сияющую красоту Твоей великолепной формы. Ты - Луна, что проливает прохладный свет, зачаровывая пару птиц Чакора - глаза Ситы. Ты безмятежно скользишь, как Небесный Лебедь, по тихой глади озер, сияющих в сердцах мудрецов. Ты - птица Гаруда, добыча которой - змеи, гнездящиеся в умах неверующих и сомневающихся. Одного Твоего мимолетного взгляда достаточно, чтобы исчезли жестокость и коварство, смятение и невежество." В подобных возвышенных выражениях он продолжал восхвалять Раму, испытывая огромную радость, что ему представилась такая возможность. Широко открытыми глазами он неотрывно глядел на своего Повелителя, чтобы этот образ навсегда запечатлелся в его в сердце. Его покинуло чувство времени, он не ощущал нужд и потребностей тела. Его веки ни разу не дрогнули, пока глаза восторженно упивались красотой и славой Рамы.
Рама наблюдал за ним некоторое время, а потом, бережно взяв за плечи, поднял с колен. Он сказал: "Сутхикшана! Ты наделен сполна всеми мыслимыми добродетелями. Я решил благословить тебя, исполнив любое твое желание." Мудрец ответил, не потратив и доли секунды на размышление: "О Друг и Брат всех отчаявшихся! Вот мое желание: пребудь вовеки в глубинах моего сердца вместе с Ситой и Лакшманой." Рама проговорил: "Да будет так!" После этого, взяв с собою мудреца как сопровождающего, все трое двинулись вперед к ашраму Агастьи.
Пройдя небольшой путь, они услышали журчание текущей неподалеку реки. Идя на звук струящейся воды, они вышли на берег и увидели вздымающийся над потоком высокий горный пик. У его подножья на берегу был разбит цветущий сад, похожий на лотос, что сияет белизною в центре пруда. Посреди сада, на ковре из благоухающих цветов, стоял чудесный монастырь Агастьи.
Слова бессильны описать изысканную прелесть этого тихого уголка. Сита, Рама и Лакшмана стояли некоторое время, не шелохнувшись, потрясенные его чарующим великолепием. Атмосфера была насыщена духовностью. Заклятые враги в дикой природе, все виды животных, обитающих здесь: земные, водные, свирепые хищники и их жертвы - все звери и птицы жили здесь вместе, играя и свободно соперничая, позабыв вражду и страх. Путники увидели множество монахов и аскетов, сидящих на берегу реки и погруженных в медитацию.
Когда они приблизились к ашраму, Сутхикшана бросился вперед, чтобы сообщить весть хозяину. Припав к его ногам, он провозгласил:
"О великий учитель! О воплощение милосердия! Принц Айодхьи, сам Хранитель Вселенной пришел в наш ашрам вместе с Ситой и Лакшманой. То самое Существо, узнать и лицезреть которое ты стремился на протяжении долгих лет своих духовных исканий, потеряв счет дням и ночам, теперь здесь, рядом с тобою. О! Какой великий день настал! Какая невиданно счастливая судьба!" Сутхикшана снова погрузился в забытье, отдавшись безмерному экстазу.
Услышав это, Агастья вскочил со своего сиденья и почти бегом устремился к выходу. Он узрел всех троих, направлявшихся прямо к нему; из его глаз тотчас же хлынули слезы. Он побежал навстречу, выкрикивая: "Мой Бог! Мой Господин!" Он сжал Раму в объятиях и не мог представить, как сможет отпустить его. Он крепко обхватил Раму руками, прильнув к нему, словно лиана, обвивающая древесный ствол.
Агастья не пытался сдержать радость, которая била фонтаном из его ликующего сердца, когда он ввел Раму, Ситу и Лакшману вовнутрь монастыря. Он пригласил их расположиться и отдохнуть на возвышенных сиденьях. Он велел принести фруктов, сладких плодов и кореньев и предложил им отведать их. Затем он стал расспрашивать их о подробностях проделанного путешествия и, пока Рама отвечал на его вопросы, слушал, закрыв глаза, с лицом, мокрым от слез, с наслаждением внимая каждому слову. С его губ не сходила счастливая блаженная улыбка. Наконец он заговорил: "О Владыка! Я убежден, что нет человека счастливее меня. Бог, сам Нараяна, пришел ко мне. Он находится в моем ашраме. Правда ли это? Или это только сон? Нет. Я ясно вижу, что это реальная действительность." Он выражал свою радость потоком преданных и благодарных слов.
Рама сказал святому: "О царь среди аскетов! Мне нечего скрывать от тебя. Тебе отлично известна причина, побудившая меня оказаться здесь, в лесу. Укажи мне и наставь меня, как сокрушить демоническое отродье, как уничтожить ракшасов, вредящих и препятствующих святому подвижничеству мудрецов и монахов, как защитить и уберечь от опасности преданных слуг Всевышнего; я буду действовать, следуя твоему совету; я жду твоих указаний. В холодный сезон хемантха лотосы съеживаются и умирают. Приближается время упадка и гибели царства ракшасов. "
Услышав такие слова Рамы, Агастья улыбнулся. Он ответил: "Господин! Ты обладаешь всеведением. Я не знаю, отчего Ты обращаешься ко мне за советом. Я не способен различить - то ли Ты благословляешь меня, то ли испытываешь. Но все же, благодаря исходящей от тебя Милости и, благодаря Даршану (лицезрению), Спаршану (прикосновению), и Самбхашану (Твоей речи), которыми Ты соизволил благословить меня, я смогу охватить смысл Твоих вопросов, и это тоже будет проявлением Твоей Милости. Майя, являющаяся Твоим созданием и Твоей игрушкой - рабыня, лежащая у Твоих ног и не спускающая с Тебя глаз, чтобы, уловив еле заметное движение Твоей брови, броситься выполнять Твои приказы. Наделенная подаренными Тобою мастерством и умением. Майя сотворяет все существа, живущие как на земле, так и на небе.
Твоя Майя непобедима. Она вечно тревожит и беспокоит все живые существа, которые падают жертвами ее тонких уловок. Эта истина известна каждому. Твоя Майя, как гигантский фикус, разрослась и распространилась повсюду; небесные тела, планетные шары - плоды этого дерева, а живые существа и весь "неживой" мир - это личинки и гусеницы, копошащиеся внутри его плодов. Внешне фрукт кажется нам привлекательным; но стоит надрезать его и обнажить сердцевину, мы увидим сотни клубков извивающихся червей.
Те, кто привязан к внешнему миру и его временным сокровищам, в сущности, боятся Тебя, поскольку Ты, выступая в своей Ипостаси Времени, безжалостно сокрушаешь все их планы. Сам Космос - лишь временное обличье твоей Сущности. Рама! Все три мира преклоняются перед Тобой. Ты просишь моих советов и указаний, как сделал бы обычный человек; Ты превозносишь меня, как это подобает простому смертному. Это вызывает у меня лишь смех! Отныне я свободен от забот и желаний. Единственное, о чем я мечтаю, чтобы Ты находился здесь вместе с Ситой и Лакшманой. Только об этом даре я прошу Тебя. Я предпочитаю поклоняться этой Твоей Форме, живой и реальной, чем абстрактному, лишенному атрибутов Принципу. Это то, во что я верил и чему учил. Это мой идеал, моя избранная цель, мое устремление.
Ниспошли же мне этот дар. Пусть это будет Твоей игрой, Твоим развлечением - возвышать своих слуг, а Самому удаляться в тень, прикидываясь несведущим и неосведомленным. Но не надо превозносить меня! Не проси меня давать Тебе указания! Мой долг - принимать Твою Волю, соглашаться с ней и следовать по Твоим стопам. Отец! Не пытайся вводить меня в заблуждение Своей Майей, не позволяй ей потакать моему эгоизму, избрав меня мишенью для Своих игр."
На это Рама ответил святому: "О досточтимый мудрец! Эта местность хорошо знакома тебе; какой вред в том, если ты поможешь мне выбрать подходящее место для жилища? Мне кажется, любой был бы вправе ожидать от тебя дельного совета, не правда ли?" Агастья ответил: "Повелитель! Поскольку Ты приказываешь мне, я подчиняюсь безоговорочно и отвечу Тебе. Совсем недалеко отсюда несет свои воды священная Годавари. На протяжении многих столетий струится среди холмов и джунглей ее поток, свободный и полноводный. Со всех сторон ее окружает Дандакаранья; если Ты освятишь этот край своим Присут ствием. Ты подаришь счастье, покой и довольство всем мудрецам и монахам, проживающим в округе. Ибо этот район джунглей и правитель, его охраняющий, уже давно находятся во власти проклятья, и поэтому все его жители пребывают в печали."
Услышав это, Рама прервал рассказ мудреца. Он сказал: "Учитель! Я вижу, что Сита жаждет узнать историю этого заклятия. Поведай нам подробно обо всем, что случилось!" Агастья распознал смысл просьбы Рамы и поэтому обратился к Нему с такими словами: "О Режиссер этой вечной драмы! Однажды, в давние времена, на весь край Панчавати обрушился свирепый голод. Все обитающие там монахи и аскеты устремились к монастырю мудреца Гаутамы, ища защиту за его стенами. Он дал им все, в чем они нуждались, используя магическую силу, обретенную им в результате многолетней аскетической практики. Когда угроза голода миновала, отшельники решили возвратиться в свои прежние пристанища.
Однако в их ряды закрались предатели, замышляющие против Гаутамы низкие козни, вознамерившиеся запятнать его доброе имя. Они привели к ашраму издыхающую корову, которая находилась уже в предсмертной агонии, и, втолкнув ее в монастырский сад, поставили прямо среди прекрасных, с любовью взращенных цветов. Гаутама увидел, что корова собирается сорвать и изжевать один из цветков редкой красоты и попытался прогнать ее из сада. Но при первом же легком толчке корова испустила дух! Зловредные монахи, только и ожидавшие этого момента, немедленно обвинили святого в свершении тягчайшего греха "Го-хатъя" (убийство священной коровы)! Они заклеймили его как отверженного и вероотступника. Гаутама решил выяснить, отчего издохла корова: от его толчка или просто избыв положенный ей земной срок. Он погрузился в глубокую медитацию, ища ответ на этот жизненно важный для него вопрос. Вскоре ему открылось, что все происшедшее было не более, чем западней, подстроенной хитрыми монахами. Ему стала отвратительна их подлая природа. Он произнес: "Пусть этот лес, оскверненный столь низменными созданиями, станет отныне недоступным добру и святости. Пусть он станет прибежищем для демонов-ракшасов."
Другой случай усилил действие наложенного заклятия. Правитель этого лесного края Данда посягнул на честь дочери своего собственного наставника, Бхригу. Бхригу выслушал трагическую историю, рассказанную дочерью и, пребывая на вершине гнева, обрушил на всю окружающую местность огромную тучу грязи и пыли. Цветущий край скрылся под толстым безжизненным слоем скользкой глины и с течением времени одичал и зарос бурьяном, превратившись в дикие непроходимые джунгли. С тех пор эти места зовутся Дандакаранья в память о злосчастном вожде, покрывшем позором свое имя. Рама! Жемчужина, венчающая корону династии Рагху! Я уверен, что когда Ты поселишься в этом лесу, ракшасы будут уничтожены и проклятье падет. Там снова обоснуются монахи и садхаки; они вновь построят там свои жилища и ничто не помешает их продвижению по духовному пути. Это очистительное действо принесет пользу всему человечеству. Я хочу сказать Тебе, что и мудрец, наславший проклятье, почувствует себя счастливым, ибо он пребывает в печали, пожиная плоды своего гнева."
Когда Агастья завершил свое повествование об истории Дандакараньи, Рама сказал: "Хорошо. Да будет так. Я поселюсь именно там." Он попрощался с мудрецом и вместе с Ситой и Лакшманой направил свои стопы к джунглям Дандака. Перед самым их уходом Агастья принес и протянул Раме несколько боевых орудий, наделенных Божественной мощью, которые достались ему в награду за долгий и суровый аскетизм. Он передал волшебное оружие в руки Рамы, говоря, что больше не желает пользоваться им; теперь появился его истинный владелец, который заслужил полное право применить его по назначению, преследуя священную цель. "Рама! - заявил он, - Ты - мой защитник, моя сила, моя доблесть. Это оружие больше не будет служить мне, отныне оно будет подчиняться только Твоей Воле. Ты - мое прибежище, моя крепость, непроницаемый щит на моей груди."
Стоило Сите, Раме и Лакшмане вступить под густую завесу зловещих джунглей Дандака, сухие и голые деревья затрепетали биением жизни, и на их ветвях, ласково шелестя, начали распускаться нежные молодые листочки. Слабые и сморщенные лианы, поникшие стелющиеся лозы и ползучие стебли внезапно налились живительным соком, обрели упругость и силу; прямо на глазах на свежих побегах набухали почки ароматных цветов. Лес спешил облачиться в чарующее зеленое покрывало, сплошь пестрящее многоцветным цветочным узором. Путники пробирались по лесу по направлению к Панчавати, тому месту, где хотели остановиться и которое посоветовал им выбрать для постоянного жилища святой Агастья.
В Панчавати они встретили вождя Орлиного племени, старого Джатайю. С давних пор он был верным другом Дашаратхи, сопровождал царя в его грандиозных ратных походах по трем мирам в защиту Небожителей. Рама поведал Джатайю грустную весть о смерти Дашаратхи и постарался смягчить его печаль и боль от тяжкой утраты. Рама рассказал гордой птице и о себе, и о Сите и Лакшмане, и о других своих братьях. Путники решили соорудить тростниковую хижину на берегу Годавари. Джатайю оказался преданным и надежным другом, и с его помощью они быстро освоились в незнакомом краю. Той ночью они крепко и безмятежно уснули под сенью большого дерева.
Глава 20
Панчавати
Рама выразил желание поселиться на некоторое время в Панчавати, на берегу Годавари. Поэтому наутро, полулежа в прохладной тени раскидистого дерева, он подозвал к себе брата и сказал ему: "Лакшмана! Братец! Выбери живописное и удобное место где-нибудь неподалеку и построй там уютную маленькую хижину, чудесную, как ты умеешь."
И вновь Лакшмана содрогнулся от этого приказа как от внезапного удара острого кинжала. Он не мог перенести такой боли! Он бросился в ноги Рамы и закричал в отчаянии: "Скажи, за какое преступление ты наказываешь меня, отдавая столь жестокий приказ?" Сита и Рама замерли, изумленные его поведением. Рама сказал: "Лакшмана! Я не могу понять, отчего ты вдруг так огорчился. Слышал ли ты хоть раз, чтобы с моего языка сорвалось хоть одно грубое слово? Неужели я превратился в безумца, способного произносить резкие, неприятные слова, обращенные к тебе или к кому-нибудь другому? Ты чуток и внимателен к любым моим нуждам и желаниям и служишь мне так преданно, будто я - твое собственное дыхание. Могу ли я быть безжалостен и бессердечен к тебе? Твое горе бессмысленно, ты в чем-то ошибаешься. В конце концов, что такого особенного я сказал тебе только что? Я произнес однуединственную фразу: выбери место по своему вкусу и построй там хижину для нас троих. Или это не так?"
Слыша это, Лакшмана зажал ладонями уши и тоскливо запротестовал: "Рама! Рама! Я не в силах слушать слова, которые ты говоришь." Рама был удивлен этим отчаянным жестом. Лакшмана же, молитвенно сложив руки, жалобно простонал: "Повелитель! Во мне нет того, кто мог бы сказать "я". Мое единственное сокровище, мое единственное достояние - это Сита и Рама. У меня нет собственных желаний, у меня нет собственной воли. Мое желание, моя воля - это желание Рамы, воля Рамы, приказ Рамы. Повиновение - мое желание, моя воля. Я раб и стремлюсь только к этому и ничему другому. Как же мои уши могут вынести слова, предлагающие мне выбрать место для хижины, исходя из моих желаний и вкусов? Как будто у меня есть способность и возможность выбирать! Имея личные наклонности и пристрастия, мог бы я быть полноценным и достойным слугою Рамы? Смог бы я заслужить это право, несущее мне наслаждение и радость? Нет! Это означало бы, что я не стою того, чтобы жить на земле, ибо жизнь моя превратилась бы в тяжкий груз стыда и позора." Лакшмана стоял, рыдая во весь голос, не в силах подавить горе. Видя, как опечален брат, Рама проникся к нему сочувствием. Он утешал его теплыми и добрыми словами: "Лакшмана! Ты наделен святым и чистым сердцем. В моих словах не было ничего, кроме обыкновенного житейского смысла, поэтому ты зря вообразил, что твоему брату неизвестно, как глубоко и сокровенно твое чувство самоотречения. Не надо грустить."
Рама одарил Лакшману сиянием своей улыбки и продолжал: "Брат! Мне доставляют огромную радость чистота твоей преданности и искренность твоего служения. Все твои намерения возвышенны и невинны. Я обещаю не огорчать тебя больше подобными просьбами! Я говорил с тобой на обыкновенном человеческом языке; не принимай эти будничные слова так близко к сердцу. Пойдем же! Выберем вместе нужное место!" И он двинулся вперед, призывая Лакшману следовать за ним. Через некоторое время он остановился и сказал: "Смотри, Лакшмана! Построй здесь нашу Парнашалу!"
Услышав эти слова, Лакшмана ликующе воскликнул: "О! Теперь я чувствую, что воистину благословен! Мой долг - повиноваться таким приказам, а не упражняться в собственной воле и потакать личным пристрастиям." Он с благодарностью обнял ноги брата; счастливый и довольный, он поднялся с колен и тут же приступил к выполнению задания: принялся собирать ветки и прутья для постройки будущего дома.
Сита и Рама лишний раз убедились, насколько чутко и ранимо сердце Лакшманы, как тонок и чувствителен его интеллект. С восторгом и восхищением обсуждали они между собою глубину его веры и самоотверженности. Сита не раз признавалась в том, что она чувствует себя намного счастливее, живя в лесу, чем во дворце Айодхьи, еще и потому, что их сопровождает такой преданный слуга Рамы, как его брат Лакшмана.
Когда Сита и Рама увидели хижину, сооруженную Лакшманой, то были очарованы ее красотой, удобством, пленительной простотой очертаний и волшебной прелестью лесного уголка, который она осветила и украсила. Сита первой вошла внутрь и была поражена мастерством и безупречным вкусом ее нареченного брата. Все было продумано до мельчайших деталей, и Сита горячо расхваливала Лакшману, с такой невероятной быстротой построившего новое уютное жилище.
Все трое безмятежно и счастливо проводили свои дни в тростниковой хижине. Новость о том, что Шри Рама выбрал Панчавати местом своего обитания и поселился там в маленьком домике из бамбука и листьев, таком же, в каком живут все лесные отшельники, быстро распространилась повсюду; по лесным тропинкам потянулись к нему группы аскетов, стремясь выразить почтение и преклонение. Монахи приходили к нему вместе с учениками и, упиваясь Даршаном, имели великое счастье говорить с Рамой и внимать его речам, обращенным к ним. После этого они удалялись, несмотря на огромное желание остаться навсегда, превознося Раму на обратном пути к своим лесным приютам.
Во множестве приходили и такие, кого мучили сомнения и неразрешимые вопросы, ответы на которые они жаждали услышать от Рамы.
Они надеялись раскрыть для себя смысл труднодоступных мест в священных текстах, осознать и уяснить значение законов морали и сущность таинства ведийских ритуалов. Другие взывали к Раме, умоляя просветить их: верен ли избранный ими путь и приносят ли пользу их подвижничество и неустанная духовная практика. Поскольку Рама - Владыка и Хранитель всех Дхарм, и в нем сосредоточено исчерпывающее знание священных текстов, все жаждущие получали полное удовлетворение его ответами и мягкими наставлениями. Каждый приходящий исполнялся довольством и благостью.
Когда речь идет о вопросах и ответах, желательно ясно представлять себе, какие вообще существуют типы и категории вопросов. Все вопросы можно разделить, в сущности, на четыре группы: 1) незначительные (тривиальные) 2) недалекие, грубого плана 3) распространенные и имеющие смысл ("сносные") 4) достойные, похвальные. Вопросы, имеющие целью запутать собеседника, ввергнуть его в противоречие, а затем унизить, нанести поражение в споре - тривиальны. Вопросы, выставляемые для того, чтобы продемонстрировать свой ум и словесное мастерство - недалекие, низкого плана. Вопросы, действительно обнаруживающие незаурядный интеллектуальный багаж и способность к здравому размышлению - осмысленны и допустимы. Вопросы, задаваемые из искреннего, страстного желания рассеять свои сомнения - достойны похвалы и принадлежат к высшему разряду. Очевидно, что мудрецы, монахи и аскеты стремились к Раме, чтобы задать ему именно такие вопросы, относящиеся к четвертому типу.
При виде прибывающих паломников Рама и Лакшмана испытывали огромную радость. Аскеты и подвижники буквально трепетали от восхищения и благодарности, слушая, как просто и доступно проповедует Рама великие идеалы писаний и Шастр, и как свободно слетает с его уст сама истина, порою столь трудно различимая среди запутанных постулатов и предписаний. Они не могли сдержать восторга и разражались победными, ликующими возгласами: "О Высочайший Повелитель! - восклицали они, - О Всеведущий, кто ясно видит прошлое, настоящее и будущее! Кто еще может быть нашим Владыкой и Освободителем? Ты пребываешь в сердцах мудрецов; мы сохраним твой образ в самых их глубинах, отдаваясь покаянию и отречению! Какая счастливая судьба! Исполнились наши заветные желания!" С величайшей неохотой покидая Место Божественного Присутствия, они проливали реки слез, в которых потоки радости сливались с потоками печали.
Некоторые из паломников устроились под деревьями неподалеку от хижины Рамы, не намереваясь возвращаться в свои лесные обители. Они собирали плоды и коренья и не сводили глаз со входа в хижину, боясь упустить возможность Даршана. Когда Рама появлялся на пороге и выходил прогуляться, они любовались незабываемым зрелищем, прячась за кустами и деревьями. Таким образом они проводили свои дни, довольные и счастливые.
Рама покорил сердца всех, кто удостоился Его Присутствия; некоторые в своей фанатичной преданности доходили почти до безумия; они чувствовали, что созерцание Его Лика и повторение Его Имени - та единственная духовная практика, в которой они отныне нуждаются. Со всеми, кто собирался вокруг него. Рама день и ночь беседовал о законах Дхармы, раскрывал им тайные пути духовного знания.
Часто он призывал к себе Лакшману и, приглашая сесть рядом, говорил ему: "Брат! Как мог бы я, оставшись в Айодхье, выполнять столь священную миссию? Как мог бы я, сидя на царском троне, разыгрывать дальнейшие сцены Рамаяны? Первые шаги уже сделаны, и ничто не сможет повернуть события вспять. Забота о благочестии и добре, защита праведников, сокрушение зла и несправедливости, мешающих воцарению мира и благополучия на земле, наставление людей на истинный путь добрых и чистых деяний - вот цель, ради которой я явился в мир." Так Рама беседовал с братом, делясь с ним своими размышлениями о назначении и смысле своего воплощения на земле в человеческом обличье.
Время от времени Рама поручал Лакшмане важную роль "вестника" и "глашатая" своего учения, направленного на возвышение человеческой природы и наставлял брата, напоминая ему об идеалах морали и путях самосовершенствования. Однажды он говорил ему так: "Лакшмана! Привязанность к телу, стремление непременно завладеть чем бы то ни было, эгоизм, порождающий конфликт "мое" и "твое", личные пристрастия, прилепляющие индивидуума к собственной жене, детям и имуществу - все это последствия изначальной иллюзии. Майи. Она лежит в основе всего, ее сила таинственна и удивительна. Майя господствует над живой и неживой природой, над всеми существами и созданиями. Каждая из десяти индрий (пять воспринимающих чувств и пять чувств, побуждающих к действию) имеет свое главенствующее божество, и Майя, постигая и пронизывая объективный мир, верховодит над божествами индрий, получая при этом огромное удовольствие. Каждое мгновение, любая крошечная частичка этого удовольствия - творение и игра самой Майи, и поэтому они иллюзорны, мимолетны и поверхностны.
Майя существует в двух формах. Одна из них называется Видьямайя, а другая - Авидьямайя. Та Майя, что зовется Авидья (незнание, невежество), коварна и зла: она завлекает в пучины несчастий. Плененные ею захватываются вихрем бездонного водоворота, попадая в безумную круговерть горя и радости. Майя, получившая имя Видья, сотворила мироздание, следуя воле ее Господина - Бога, ибо ее природе не присуща собственная воля. Только в Присутствии Бога она может создать Кос мое (Прапанчу), искусно сплетая его из трех нитей-сущностей. Три нити - это сатва, раджас и тамас, каждая из которых, либо в отдельности, либо в одной из бесчисленных комбинаций, характеризует любое живое существо: сатва - являясь проявлением уравновешенной и совершенной натуры, раджас - сангвинического или эмоционального темперамента, тамас - инертной, косной природы. Истинно мудрый или джняни, тот, кто постиг Реальность - это личность, освободившаяся от прав и обязанностей, накладываемых кастовым обществом, общественным положением и возрастом, и живущая в постоянном осознании того, что все окружающее есть единый Брахман. Ему открылось, что в мире нет ни множественности, ни различий: все есть Единый (Сарвам кхалу идам Брахма; На иха наанаа астхи кинхана). Он знает, что весь Космос состоит из Брахмана.
О Лакшмана! Ты должен знать, что Божественная Троица (Брахма, Вишну и Рудра) - не более, чем отражения единого Брахмана, проявленные как три атрибута, три нити, его составляющие - сатва, раджас и тамас. Аспект раджаса олицетворяет Брахма, аспект сатвы - Вишну, а аспект тамаса известен под именем Рудры, Шивы или Ишвары. Весь Космос, включая наш мир - это проявление Единого Брахмана либо через один из его атрибутов, тот или другой, либо через комбинацию этих трех ипостасей. Поэтому мудрый, минуя три гуны, три видимых аспекта, устремится к их Источнику в Едином. Только он заслуживает имя Вайраги - монах, отрешенный, ибо ему не присуща рага, то есть чувства пристрастия и антипатии."
Иногда Рама, призывая Ситу и Лакшману сесть с ним рядом, объяснял им, что пока индивидуальная душа - Джива не поймет ясно и отчетливо природу своего сродства с Майей и с Высшим Брахманом, она никогда не достигнет освобождения и не сольется с Единым; ей суждено оставаться отдельным, частным индивидуумом, закованным в цепи иллюзии в узкой темнице имен и форм. "Но, - говорил Рама, - в то самое мгновение, когда личность постигнет и осознает, что она лишь отражение Всевышнего и что различие между ней и Всевышним не имеет отношения к Истине, Майя исчезнет, рассеется, как туман в лучах восходящего солнца. Открывший это есть подлинный Атма-Джняни, ибо Всевышний - это Парам-атма, а индивидуум - тот же Парам-атма, видимый как образ "тело-имя-форма", или Упадхи.
Действуй согласно правилам, диктуемым выпавшим тебе при рождении высоким предназначением, слушайся зова, посланного тебе свыше (свадхарма) - тогда ты достигнешь отречения. Занимайся йогой - упорным поиском Единения с Всевышним - и тогда ты обретешь джняну. Эта джняна - последняя и высшая ступень духовного совершенствования. Она ведет к Осуществлению. Поклонение Всевышнему с величайшей любовью - это бхакти, или преданность. Я изолью на преданного мне свою благодать, его бхакти обеспечит ему счастье и процветание. Бхакти исходит из самого сердца, стихийно, самопроизвольно. Она не зависит от внешних посторонних предметов и окружающих людей. Чистая бхакти также способна ниспослать джняну человеку, посвятившему себя Всевышнему. Радость, которую дарит человеку бхакти - неповторима и неизмерима. Что же побуждает человека вступить на путь бхакти^. Для этого нужна милосердная помощь праведного и благочестивого мудреца или любой другой, нашедшей себя, реализованной души. Это самый быстрый путь, ведущий человека ко мне." Слушая эти речи Рамы, Сита и Лакшмана забывали, где находятся и что происходит вокруг. Сам Рама, целиком отдаваясь рассказу о пленительном богатстве духовного знания, казался полностью отрешенным от действительности. Долгие часы и дни проводили они, погрузившись в себя, исследуя и созерцая вечный источник внутреннего восторга.
Как-то раз Лакшмана, размышляя об этих высоких истинах, совершал свой обычный обход ближайших джунглей в окрестностях хижины, чтобы убедиться, что ничто не угрожает покою Рамы и Ситы. Он заметил, что рядом с мощным стволом огромного дерева пробивается нежный росток лимона. Он решил пересадить деревце поближе к хижине, чтобы, ухаживая за ним, помочь ему расти свободно и быстро. Поэтому он принялся внимательно и осторожно выкапывать корни растения, стараясь не причинить ему вреда. В это время из густых зарослей внезапно выпрыгнула злобная и коварная Шурпанакха, сестра Раваны!
Стоило ее взгляду остановиться на Лакшмане, как она была ослеплена и зачарована сиянием красоты и великолепия, которым светился весь его облик. От этого невиданного зрелища она застыла как вкопанная. В мгновение ока она изменила свой вид, превратившись в прелестную соблазнительную деву и кокетливой и дразнящей поступью приблизилась к Лакшмане. Однако Лакшмана не обратил на нее никакого внимания; равнодушный к неожиданному появлению незнакомки, он продолжал свою работу. Шурпанакха не могла вынести такого пренебрежения. Она подошла совсем близко к Лакшмане и произнесла сладким умоляющим голосом: "Господин! Почему повергаешь ты меня в отчаяние? Остуди мой страстный пыл, погляди на меня, сделай меня счастливой." Но Лакшмана не реагировал на ее жаркие призывы; он слышал ее слова, но только посмеивался про себя над ее бесстыжей назойливостью и продолжал бережно выкапывать растение. Шурпанакха потеряла терпение; она бросилась к Лакшмане с намерением заключить его в объятия, но Лакшмана проворно увернулся и, намереваясь дать ей шутливый совет, проговорил: "Госпожа! Я - лишь слуга Шри Рамы. Я его раб и не являюсь свободным человеком. Что бы я ни делал - даже самую пустячную работу - я делаю только по Его Приказанию." С любопытством прислушиваясь к словам Лакшманы, Рама и Сита вышли из хижины в сад, чтобы выяснить, с кем он ведет беседу. Заметив Шурпанакху, Рама тут же догадался, что перед ним ракшаси, обернувшаяся девой. Он приготовился к любым неожиданностям. Шурпанакха тем временем обрушила на Лакшману поток грубой брани, обзывая его жалким трусом и негодяем и издевательски хохотала над его бесчувственным и недостойным поведением. Она до сих пор не заметила Раму, и ее злоба и негодование были направлены на одного Лакшману. Сменив тон, она вновь пустилась в жалкие уговоры: "О Прекраснейший! Женись на мне и стань счастливым! Я принесу тебе наслаждение и стану твоей верной служанкой." Лакшмана попытался урезонить ее такими словами:
"Красавица! Я - раб; если я возьму тебя в жены, тебе придется жить как рабыне." И, продолжая свой шутливый розыгрыш, сказал: "Послушай! Взгляни на моего хозяина, Раму; если ты возьмешь его в мужья, я стану твоим рабом." Шурпанакха, не заподозрив подвоха, поняла слова Лакшманы буквально, рассудив, что этот план совсем не дурен. Она устремилась к хижине, на которую указывал Лакшмана, и что же она увидела?! Перед хижиной, весело смеясь над нею, стояли двое: женщина редкой красоты, а рядом с нею - воплощение мужского совершенства и великолепия!
Шурпанакху охватил приступ неистовой страсти; она кинулась к Раме и возопила, рыдая: "О Бог любви! Бог красоты! Я хочу быть твоею!" Рама решил проучить потерявшую стыд ракшаси, а заодно, оказавшись в столь смехотворной ситуации, немного поразвлечься. Он сказал, посмеиваясь: "О, прекрасная дева! Я не могу жениться на тебе, потому что связан законом единобрачия; здесь со мною моя супруга. Мой брат Лакшмана тоже, правда, женат, но его подруга далеко отсюда. Взяв его в мужья, ты осуществишь свою мечту; вы прекрасно подходите друг к другу - пойди к нему." Услышав это, ракшаси вновь бросилась к Лакшмане и возобновила свои уговоры. Она сказала: "Твой брат согласен на нашу свадьбу; не медли больше, сделай меня своею!" Ее голос звучал умоляюще и нежно. Лакшмана, осознавая чудовищную нелепость ее просьбы, еще больше развеселился. Он продолжал игру и вновь послал ее к Раме, а Рама, в свою очередь, назад к Лакшмане. Так происходило несколько раз, и, в конце концов, доведенная до безумия ослепившей ее страстью, Шурпанакха внезапно вновь обрела свой настоящий демонический облик! Ее извращенный ум подсказывал ей, что только Сита стоит на пути ее страсти, только она мешает ей удовлетворить вожделение, и если бы Сита исчезла, Рама непременно женился бы на ней, поддавшись соблазну и ее настойчивым уговорам. Поэтому она обрушилась на Ситу, намереваясь загрызть и проглотить ее, не скрывая более своей подлинной демонической натуры. Лакшмана застыл и весь напрягся, не сводя глаз с лица Рамы, чтобы уловить его приказ. Рама понял, что демоница-ракшаси зашла слишком далеко, и необходимо пресечь ее злобную выходку. Он знал, что не следует орудовать топором там, где достаточно острых ногтей, поэтому он поднял руку и, смотря на Лакшману, показал ему четыре пальца.
Лакшмана мгновенно ухватил смысл приказа Рамы. Показывая четыре пальца, то есть цифру 4, Рама имел в виду четыре Веды, вместе взятые, известные как Шрути, что по-другому означает "Услышанное", а иначе - "Ухо". Лакшмана, обладая острым и бдительным умом, смог без труда осознать значение этого еле уловимого жеста Рамы. Рука Рамы была поднята вверх, к небу. Небо или Акаша есть пятый элемент стихий, характеризующийся одним свойством - звуком. Звук есть символ Брахмана, известный как Сабда Брахман или Бог. Бог пребывает на небесах, а рука, поднятая кверху, указывает на небо. На санскрите "небо" называется "наака", но у этого слова есть и другое значение - "нос"! Стоило Раме сделать эти два легких быстрых движения, как Лакшмана бросился к демонице-ракшаси с обнаженным мечом; он повалил ее на землю и, выкрикнув, что ее наглость и бесстыдство заслуживают наказания, одним махом отсек ей кончик носа и оба уха! Шурпанакха разразилась таким душераздирающим воплем, что весь лес содрогнулся и затрепетал. Страшная в своем обличье демона-людоеда, она пронзительно кричала: "Где справедливость? Как мог ты так жестоко изуродовать женщину, пришедшую к тебе? Я приведу сюда моего брата Равану и потребую возмездия за это кровавое преступление!" Продолжая громко кричать, она умчалась в лес.
Она устремилась прямо к вождям демонов джунглей Дандака, Кхаре и Душане, и возопила: "Как можете вы спокойно смотреть на эти страшные увечья, как можете переносить оскорбление, нанесенное вашей сестре? С какой целью вы сидите здесь и упражняетесь в своей мощи и отваге? Пусть лучше вся ваша сила сгорит дотла! Где ваша мужская стать? Или вы уже позабыли о ней? Стыд и позор вашей пустой похвальбе о доблести и героизме!" Братья не понимали, что случилось, и кто так безжалостно изувечил их сестру. Они спрашивали: "Сестра! Кто совершил это злодейство? Скажи нам! Мы отомстим врагу, используя все наше могущество."
Тут Шурпанакха смогла наконец связно рассказать всю историю. Начала она с того, что принялась расписывать неземную красоту и пленительное очарование Рамы и Лакшманы. Услышав эти пространные излияния, Кхара и Душана пришли в бешенство и закричали: "Зачем ты тратишь свое и наше время на бессмысленные и ненужные вступления?! Говори прямо, кто оскорбил тебя? Кто изуродовал твое лицо?" Тогда она рассказала им все, что случилось в лесу.
Кхара и Душана были чрезвычайно разгневаны, видя плачевное состояние сестры, лишенной ушей и носа; они собрали войско из четырнадцати тысяч демонов-великанов и спешно выступили по направлению к хижине Рамы и Лакшманы - братьев, так жестоко наказавших их сестру. Воины-людоеды были столь свирепы и неукротимы, что даже в мечтах невозможно было представить их поражение; еще никому не удавалось победить их в бою. Как крылатые горы, наводящие ужас, мчались они по долинам, и земля сотрясалась под их ногами. Каждый из них был вооружен до зубов множеством смертоносных орудий.
Безухая, безносая вдова Шурпанакха, с лицом, истекающим кровью, неслась впереди грозного воинства, горя жаждой мести. Она вела его за собой, указывая путь к мирному зеленому саду, затерянному среди джунглей, где она встретила братьев.
Однако ею же самой с первых шагов был предначертан неблагоприятный исход грядущей схватки. Она сама являлась дурным предзнаменованием, сулящим поражение ее страшному войску. Все три самые зловещие приметы: вдовство, уродство и лицо, залитое кровью, несла с собою Шурпанакха. Ракшасам было невдомек, что удача в ратном походе сопутствует лишь тем, кто считается с приметами и знамениями; они решительно двигались к полю битвы, полагаясь только на свою физическую мощь, боевое оснащение и нечестивую стратегию. По этой причине они были обречены на поражение при столкновении с божественным могуществом и несокрушимой силой Дхармы.
Ибо кто способен противостоять мощи закона Дхармы и Милости Божьей? Ракшасы не ведали о том, что существует Праведность и Божественность. Всю свою энергию и все свое мастерство они вкладывали лишь в преумножение физической силы. Гордые своим непобедимым оружием, гигантскими мускулами, своей свирепостью, полагаясь на коварство и хитрость, неслись они по лесу, трубя в боевые рога, рыча как львы, ревя как дикие слоны, громогласно похваляясь прошлыми победами и бешено скача и крутясь в дикой пляске. Они не подозревали, что их воинственный выпад сравним с нападением воробья на ястреба!
Шурпанакха издали указала братьям на хижину Рамы. Чтобы ярость чудовищ дошла до высшей точки, все войско взорвалось боевым кличем: "Поймать, схватить, уничтожить!" - и устремилось вперед. Приблизившись к хижине, Кхара и Душана бросили вызов Раме: "Выходи, худший из злодеев и несчастливцев! Это ты осмелился изувечить нашу сестру? Теперь попробуй, если тебе это удастся, спасти свою жизнь!"
Рама давно знал об их наступлении; он заранее велел Лакшмане отвести Ситу в пещеру и охранять ее там. "Не тревожься обо мне ни единой минуты. Со мной никогда не случится ничего дурного", - так успокоил он Лакшману. Лакшмана, уверенный в могуществе Рамы, подчинился беспрекословно. У него не было и тени сомнений по поводу победы Рамы. Он проводил Ситу в пещеру и, когда она укрылась в ней, встал на страже с луком на плече на случай появления непрошеных гостей.
Рама стоял у входа в хижину и его лицо освещала улыбка. В руках он держал свой Лук Коданду с туго натянутой тетивой и был готов принять поединок. Легким и мягким движением провел он по своим густым спутанным волосам, и демоны увидели ослепительные вспышки миллионов языков пламени, озаривших огненной короной голову Рамы. Его руки казались им клубками гигантских многоголовых змей. Как лев, не сводя сверкающего свирепого взора со слона, обнажает клыки, предвкушая победу, которая ему обеспечена, так Лев Рама, ужасный и неприступный, стоял перед горсткой испуганных демонов. В общей суматохе еще раздавались отдельные возгласы: "Это он изуродовал Шурпанакху! Держите его! Хватайте его! Убейте его!" - но никто не посмел выйти вперед и привести в исполнение эти приказы. На все лады понукаемые и подбадриваемые вожаками, великаны застыли как вкопанные, и ни один из них не смог набраться мужества, чтобы приблизиться к Раме.
Когда джунгли Дандака огласились воплями и проклятиями бегущих чудовищ, лесные животные в панике бросились врассыпную в поисках укрытий. Некоторые из них в ужасе вбегали в пещеру, где скрывалась Сита. Жалея их, дрожащих от страха, Лакшмана не препятствовал им и впускал внутрь, чтобы они могли прийти в себя и немного успокоиться. Он ласково приветствовал всех обитателей джунглей, искавших защиту в пещере, ибо видел, что они были на грани безумия.
Демоны-великаны, обступившие Раму, были настолько потрясены его красотой, что могли только стоять как истуканы, в изумлении тараща глаза на невиданное прежде зрелище ослепительного великолепия; многие уже упивались нектаром восхваления его могущества, других охватил восторг признания и восхищения, но всех объединяло одно - они уже были прикованы к Раме узами Любви и Поклонения. Никто из них не хотел и не мог поднять на него ни оружие, ни взор, полный вражды и гнева!
Ко всеобщему восторгу присоединилась и сама Шурпанакха! Она сказала Кхаре и Душане, которые, вне себя от изумления, стояли рядом с нею: "Братья! Что за несравненную красоту мы видим перед собой? Никогда прежде в моей жизни я не встречала подобного очарования, подобной грации, такой чистейшей гармонии, такого физического совершенства. Не убивай его! Схвати его и подари мне таким, как он есть!"
Оба брата тоже были околдованы Рамой. Они отвечали ей: "Сестра! И наши глаза никогда не упивались таким воплощением красоты. Чем ближе мы подступаем к нему, тем сильнее он притягивает нас к себе, тем более очаровывает своим обаянием. Мы не чувствуем к нему ни капли гнева или ненависти. Чем дольше мы смотрим на него, тем полнее радость, кипящая у нас внутри! Возможно, это то самое чувство, которое мудрецы, обитающие в этом лесу, зовут анандой!"
Кхара не захотел разговаривать с Рамой с глазу на глаз; он послал к нему гонца, чтобы выяснить, кто он таков, каково его имя, откуда и зачем он явился и с какой целью поселился в лесу. Посланец подошел к Раме и, исполняя приказ вождя, задал ему эти вопросы. Наблюдая за поведением своих противников, Рама улыбнулся. Он проговорил:
"Слушай, воин! Я принадлежу к касте кшатриев и, как и твой хозяин, пришел в этот лес поохотиться на диких зверей. Я не боюсь даже самого Бога Смерти. Передай своему вождю, что если ему угодно, пусть попробует вызвать меня на бой и выиграть битву. В противном случае вам следует немедленно отправляться назад, домой и избежать тем самым неминуемой гибели. Я не стану убивать тех, кто бежит с поля боя." Это заявление Рамы было слово в слово передано гонцом Кхаре и Душане. Тогда братья, разом схватившись за оружие - за свои копья, боевые топоры, булавы, луки и стрелы - издали оглушительный боевой клич, громом прогремевший в небесах, и на Раму обрушился шквал тяжелых копий и стрел, но от одной стрелы, пущенной из Его лука, они все разлетелись на мелкие куски! Рама посылал одну за другой свои стрелы, и каждая из них производила переполох и панику, разражаясь в толпе демонов огненной вспышкой молнии. Великаны в ужасе бежали от этого смертоносного натиска, крича: "О Мать! Отец! О горе нам! Спасите! Спасите!", - обезумев от боли, страха и отчаяния.
Видя, что их грозная рать спасается бегством, Кхара, Душана и их младший брат Тришира закричали что было сил: "Ракшасы! Не бегите с поля битвы! Те, кто попытается бежать, будут убиты на месте нашими собственными воинами!" Услышав это, демоны-великаны, пустившиеся было наутек, поразмыслив, решили: "Пусть будет так! Лучше погибнуть от руки Рамы и в его Присутствии, чем принять смерть от кого-то другого, вдали от него!"
Они вернулись в свои ряды и двинулись к месту, где стоял Рама. У них не было ни малейшего желания продолжать сражение. Они были настолько зачарованы неземной красотой и сияющим великолепием Рамы, что впали в восторженный транс и замерли, не спуская глаз с его Божественной фигуры.
Рама, однако, в этот момент выпустил стрелу Саммохану, обладающую волшебным свойством вводить в заблуждение врага и спутывать все его планы. В результате ее действия каждый воин видит в своем ближайшем соратнике злейшего врага, которого обязан уничтожить. Побуждаемые приказом Кхары и Душаны убить Раму, ракшасы набрасывались друг на друга, выкрикивая: "Рама здесь! Вот Рама!", и в великом ликовании от легкой победы, убивали своих собратьев-демонов. Все поле битвы было покрыто изрубленными на куски телами чудовищ-людоедов. Реки крови текли по джунглям. Отовсюду слетелись огромные стаи ворон и стервятников и кружились над кровавыми тушами, предвкушая невиданное пиршество. Четырнадцать тысяч демонов-великанов пали в тот день в бою с одним-единственным воином! Ни один из них не остался в живых! Падая на землю, сраженные рукою сородича, они кричали, умирая: "Рама! Рама!" Вместе со своими верными оруженосцами погибли в сражении и оба брата - Кхара и Душана. Мудрецы и аскеты, следившие за грандиозной сценой самоуничтожения, убедились в непревзойденной доблести Рамы. С облегчением и радостью они осознали, что близится час крушения Раваны, и ему суждено принять смерть от руки этого великого несравненного героя. Они были тверды в своей вере, что Рама - это само Всемогущее Провидение, чья сила и воля сотрут с лица земли все демоническое отродье ракшасов и подарят мир и процветание человечеству.
Когда улеглись свирепые страсти битвы, Сита и Лакшмана приблизились к Раме и простерлись у его ног. Рама нежно поднял брата с колен и поведал ему о злосчастной участи четырнадцатитысячного воинства и его вождей, которая решилась в ходе сражения, длившегося не более получаса. Он был счастлив и радостен, с улыбкой описывая им подробности схватки и перемежал рассказ веселыми шутками. Между тем глаза Ситы с тревогой блуждали по телу Рамы, стремясь убедиться в том, что он сам цел и невредим, и что на нем нет ни единой царапины. На следующий день к ашраму Рамы в Панчавати потянулись процессии аскетов, мудрецов и их учеников, прослышавших об уничтожении несметного демонического воинства рукою одного-единственного человека - принца из Айодхьи. Они превозносили Раму, его отвагу и искусство великого лучника. Те из них, кто обладал даром предвидения будущих событий, смиренно склонялись перед Рамой и говорили ему: "О Господин! Ты должен быть настороже и проявить бдительность в грядущие дни. Ракшасы пренебрегают всеми запретами и правилами, касающимися чести и справедливости. Причинять вред всем без исключения - для них привычное будничное занятие. Высшая цель для них - удовлетворение личных нечестивых потребностей. Их не заботит, какие средства при этом используются. В руках их старшего брата Раваны сосредоточены неограниченная власть и могущество. Его воинство в миллионы раз превосходит то, с которым тебе пришлось столкнуться. Это исчадье злобы и ненависти - его сестра - наверняка уже мчится к нему, чтобы пожаловаться на свою участь. Нет сомнения в том, что Равана придет в ярость и пожелает отомстить за сестру и расправиться с обидчиками, изуродовавшими ее." Так предостерегали мудрецы Раму и Лакшману, рассказывая все то, что им было известно о Раване. Рама слушал их, и на его лице играла, как всегда, безмятежная улыбка. Он ответил им: "Да, да, конечно. Я знаю все то, о чем вы поведали мне. Именно с этой целью я и появился здесь." Он задумчиво склонил голову, как бы заглядывая в будущее, с нетерпением ожидая счастливого момента встречи с Раваной. Однако он не сказал больше ни слова, и никто не догадался о том, что ему ведомо все, чему суждено произойти.
Он обратил свой взор к Лакшмане и с лукавой улыбкой в глазах сказал ему: "Ты все слышал, не правда ли?" Повернувшись к обступившим его мудрецам, он проговорил: "Прошу вас, будьте терпеливы и ни о чем не тревожьтесь. Я готов противостоять всем испытаниям." Почтенные старцы почувствовали облегчение; их успокоило полное уверенности обещание Рамы; он вселил в них надежду и мужество. Рама позволил им разойтись по своим обителям, убедив их возобновить свои занятия и духовную практику и пребывать в покое и мире, не страшась нападок демонических орд.
Как и предсказывали мудрецы, Шурпанакха не теряла времени, чтобы, как можно скорее, предстать перед своим братом Раваной, сопроводив свое появление громкими воплями и рыданиями. Услышав пронзительные крики, ракшасы, обитающие на Ланке, до смерти перепугались, решив, что на их земли обрушилось неслыханное бедствие; они в страхе выбегали на улицы и, собираясь группами, в тревоге гадали, что могло случиться. Шурпанакха без предупреждения вторглась в торжественный приемный зал, где на троне восседал Равана, царь ракшасов, и с порога разразилась потоком брани, произведя смятение и беспокойство среди присутствующих.
Ее облик был чудовищен; все тело было в подтеках спекшейся крови; гневные слова источали яд. Равана понял, что кто-то нанес сестре жесточайшую обиду. Он был потрясен ее состоянием. Он грозно прорычал со своего трона: "Сестра! Немедленно расскажи, что произошло с тобой!"
Шурпанакха воскликнула: "Брат! Если ты - истинный ракшаса, если те сверхчеловеческие силы, доставшиеся тебе в награду за долгие годы аскетизма, не пустая болтовня, тогда - вставай! Вставай и иди, ибо настал момент применить твою доблесть, твою храбрость и твой героизм! Поднимись и опомнись! Не допусти, чтобы разразились несчастья, подступающие к тебе, пока ты сидишь здесь, одурманенный хмельным зельем!
Тебе невдомек, что стряслось в Панчавати, тебе нет дела до того, кто явился туда, что он задумал и какова его цель. В лесу Дандака поселились принцы, полные решимости истребить весь род ракшасов! От их руки пали в бою целые лакхи воинов-людоедов! Они разрубили на куски твоих братьев - Кхару и Душану! Не моргнув глазом, они уничтожили многотысячную рать демонов-чудовищ, набросившихся на них! О! Их героизм недоступен описанию. А их неземная красота! О!" Тут Шурпанакха словно онемела и погрузилась в молчаливое созерцание великолепия, околдовавшего ее. Услышав этот рассказ, Равана впал в неистовое бешенство. Он скрежетал зубами; он яростно колотил себя по ляжкам, будто был готов тотчас же ринуться в драку с дерзким противником. "Как?! Неужели эти подлые злодеи убили Кхару и Душану? Возможно, им неизвестно МОЕ имя, и что за братьями стою Я как несокрушимая опора! Они, наверное, не подозревают о моей мощи и о страшной мести, на которую я способен!"
Равана продолжал громогласно похваляться перед собравшимися своими победами и подвигами. Шурпанакха грубо перебила его словами: "О гора свирепости и злобы! Пока твой заклятый враг пляшет победный танец у тебя на голове, ты восседаешь здесь как последний трус, восхваляя сам себя и свою неуязвимость! Достойно ли это правителя, сидящего на царском троне? Или тебе не известно, что саньясина (отрешенного) предают его же ученики, царей свергают его же подручные-министры, мудрость гибнет от жажды признания и славы, а чувство стыда разрушается непомерным пьянством? Слушай, брат! Не следует относиться с пренебрежением к врагу, болезни, огню, змеенышу на земле только потому, что они кажутся тебе ничтожными и незначительными. Когда они разрастутся до гигантских размеров, то нанесут непоправимый вред! Поэтому ты должен спешить! Не сомневайся и не медли!"
Эти слова Шурпанакхи влили в уши Раваны яд ненависти. В это время находящийся тут же другой брат Раваны, Кумбакарна, ехидно ухмыляясь, осведомился: "Сестра! Кто же отсек тебе нос и уши?" Она ответила, громко стеная: "О горе мне! Увы! Этот гнусный поступок был совершен ими - двумя принцами!"
Равана попытался успокоить ее, а затем спросил: "Сестра! Твой нос находился на лице; уши - по обе стороны лица; не так просто отсечь их разом одним ударом. Мне это кажется удивительным. Скажи мне, может быть, ты крепко спала, и в это время они подкрались к тебе и отрезали нос и уши?" Все прочие также недоумевали, как могло случиться такое с грозной Шурпанакхой. Тогда сестра Раваны ответила: "Брат! Когда эти нежные ласковые руки коснулись меня, я не только перестала ощущать свое собственное тело, нет, я вообще позабыла о том, где я нахожусь и что происходит. Когда мои глаза упивались прелестью этих прекрасных лиц, я не осознавала, что и зачем они делают. Облик принцев настолько заворожил меня, что я не помнила себя и не видела ничего вокруг. Как могу я описать тот блаженный экстаз, в который я впала, внимая их речам? О чем бы ни зашел разговор, на их лицах играли радостные улыбки; им просто неведома иная манера общения. Даже мужские сердца были пленены их обаянием! Поистине они - волшебные посланники самого Бога любви. Никогда прежде не видела я подобной красоты! Будь проклято все племя ракшасов вместе с нашей удалью, нашими коварными кознями, безобразными лицами и уродливыми телами! Все мы отвратительны! Тебе стоит лишь один раз взглянуть на них, и ты поклянешься, что я права! Ведь твои братья, Кхара и Душана, погибли на поле брани, отказавшись сражаться с ними! Я слышала их жалобные протесты: "Как можем мы чувствовать вражду к этим воплощениям благочестия и совершенной красоты? Как можем мы нападать на них?"
Придворные и министры, во множестве собравшиеся в зале, слушали этот рассказ с восхищением и трепетом. Слова Шурпанакхи смутили даже Равану. В образе Рамы, нарисованном сестрой, было нечто такое, что Равана, мысленно представляя его, ощущал великий покой и радостное умиротворение. Он почувствовал, что в глубине его души зреет непреодолимое желание собственными глазами увидеть это олицетворение Божественной Прелести, вселяющее восторг и вдохновение. Он сам не заметил, что пока слушал сестру, гнев, клокотавший внутри, незаметно улегся и исчез. Успокоившись, Равана решил выяснить, что же на самом деле произошло в Панчавати.
Поэтому он обратился к Шурпанакхе с вопросом: "Сестра! Скажи мне, эти двое братьев живут в Панчавати совсем одни? Кто еще находится рядом с ними? Есть ли у них спутники, друзья, придворные и слуги?" Шурпанакха ответила: "Нет! При них нет ни грозных телохранителей, ни свиты, ни воинов, ни близких. У старшего из братьев есть женщина невиданной красоты. Она даже более прекрасна, чем сами принцы, она - сама Богиня любви в человеческом обличье. Два брата вместе с этой женщиной поселились в Панчавати в маленькой хижине. Они спокойно разгуливают по лесным тропам, полянам и долинам, не испытывая ни малейшего страха. Должна признаться, что я не подозревала о существовании столь совершенной женской красоты; никто не сравнится с нею - ни на земле, ни на небе."
Глава 21
Коварный злодей
Равана слушал Шурпанакху, и его захлестывала волна низменной страсти и похотливого вожделения, превратившая в конце концов царя ракшасов в жалкого раба собственного губительного безрассудства. Как змея, меняющая шкуру, стряхнул он с себя вспыхнувшую было ненависть к Раме и Лакшмане и принялся лихорадочно обдумывать план, как ему выкрасть Ситу у принцев. Охваченный нетерпеливым возбуждением, он весь ушел в напряженные думы, не зная ни сна, ни отдыха, не чувствуя ни голода, ни жажды. Роковая идея полностью завладела его воображением. Единственным существом, которое внимало рассказам Шурпанакхи о красоте и великолепии братьев - Рамы и Лакшманы - с искренней радостью в сердце и со слезами на глазах, был Вибхишана. Он запечатлел божественно прекрасные образы в храме своего сердца и жаждал только одного - удостоиться их Присутствия и пасть к их ногам. "Примут ли они меня? Не прогонят ли? Смогу ли я быть спасен, заслужив их благословение?" - вот вопросы, которые задавал он себе без конца. Вибхишана рассуждал сам с собою: "Нет сомнений в том, что природа их божественна. Они появились на земле в человеческом обличье, чтобы истребить порочное племя ракшасов." Он мысленно готов был пожертвовать им все, что имел, включая самого себя. С этого дня Вибхишана жил, погрузившись в постоянную медитацию об их сияющей славе.
Равана низвергся с высот йогической мудрости, которые он покорил в своих предыдущих жизнях, и теперь влачил существование ракшасы; но в тайниках его сердца жила искренняя и великая преданность Богу. Он не утратил постигнутой истины о Вселенском Абсолюте, Нараяне, и сохранил ее в глубинах своего сознания. Ему был известен и тот факт, что Рама - это сам Нараяна, явившийся в мир в человеческом теле, чтобы ниспослать богам радость и покой и истребить на корню все ростки демонической злобы и низости. Но несмотря на это, поскольку не было для него другого пути приблизиться к Нараяне, он вынужден был приумножать и копить в себе бессмысленную злобу и жестокую ненависть, чтобы вынудить Раму уничтожить его! Это был избранный им путь преданности, путь, без сомнения, бесславный и неразумный. Но его главной, сокровенной целью оставалось пересечение Океана смертей и рождений, пусть ценою такого извращенного самоотречения, и предание себя в конце этого пути в руки Нараяны.
Равана, чье тело развивалось и вскармливалось в среде ракшасов и чей ум постоянно подкреплялся и поддерживался демоническими силами и пристрастиями, все чаще пренебрегал тем божественным, что крылось в его душе и побуждало слиться с Божественным Рамой. Он все бо лее полагался на могущество демонической природы ракшасов и пробуждал в себе все более зловещие силы и возможности. Божественные и демонические грани его личности попеременно вспыхивали и гасли, превращая в постоянную борьбу каждое мгновение его жизни. В конце концов ему удалось убедить себя, что двое братьев - не более, чем обыкновенные принцы благородных кровей, и он задумал убить их обоих и похитить женщину, к которой чувствовал непреодолимое влечение. Он пообещал сестре, что отомстит таким образом за нанесенное ей оскорбление. Он объявил, что общее собрание закончено и велел своим прислужникам доставить ко входу во дворец царскую колесницу, снаряженную для путешествия. Равана взошел на колесницу, не взяв с собою никого из подданных и быстро умчался на ней к берегу моря, где находилось жилище Маричи. Найдя Маричу и усевшись с ним рядом, Равана поведал ему обо всем, что случилось. Он призвал Маричу содействовать ему в осуществлении своего плана. Однако Марича возразил, что однажды уже испытал на себе могущество обоих братьев - Рамы и Лакшманы. Он пытался убедить Равану, что они вовсе не обыкновенные принцы, и всячески отговаривал его от дикой и безумной затеи. Он долго и терпеливо спорил с Раваной, надеясь переубедить его. Однако ослепившая Равану страсть сделала его невменяемым к доводам рассудка и морали. Поэтому он пригрозил Мариче, что сурово накажет его, если тот не подчинится его воле. Марича рассудил про себя, что лучше уж ему погибнуть от руки Рамы, чем пасть жертвой ракшасы, коим являлся Равана. Он согласился принять условия Раваны и с тяжелым сердцем приготовился сыграть уготованную ему роль в коварной игре.
Вместе с Маричей Равана устремился на своей колеснице в джунгли Дандака. Во время пути он разъяснял своему сообщнику подробности задуманного плана. Он повелел Мариче с помощью таинственных демонических сил превратиться в прекрасного золотого оленя и игривой и грациозной поступью приблизиться к хижине, где обитали Сита, Рама и Лакшмана. Марича был вынужден повиноваться, ибо не видел иного способа избежать страшного гнева Раваны. Равана втолковывал ему:
"Рама попытается поймать тебя; он будет гнаться за тобою, и ты должен увести его как можно дальше в лес; оттуда ты громко возопишь голосом Рамы, полным отчаяния и предсмертной муки: "О Сита! О Лакшмана!" Завершив свои наставления, Равана сошел с колесницы. Спрятав ее в лесу, оба ракшасы пешком направились к обители Рамы.
Пока плелись эти сети, Рама и Сита, сидящие в своей хижине в Панчавати, внезапно почувствовали, что час исполнения их миссии близится. Рама отослал Лакшману собирать коренья и фрукты для дневной трапезы и, отметив, что благоприятный момент настал, сказал Сите:
"Друг мой! Тебе известно все. Мы оба знаем, зачем появились на земле и какова наша цель. Теперь эта цель зовет нас; мы призваны к действию, и оба должны быть серьезны и бдительны. Твоя природа в высшей степени благородна. Твои добродетели святы. Мы обрели эти человеческие тела, пройдя предписанные высшим законом огненные ритуалы. Мое тело возникло из жертвенного пламени как дар алтарю самого бога Агни. Твое тело поднялось из земли, которую бороздил священный плуг, чтобы освятить ее для сооружения огненного алтаря великой Яджны. Наши тела рождены огнем и хранимы жаром огня. Поэтому, Сита, предай огню, как надежному хранителю, свои Божественные свойства и неземное великолепие и после этого действуй так, как обыкновенное создание из плоти и крови. Я тоже буду вести себя как простой смертный, изображая скорбь и тревогу, боль разлуки с тобой и муки одиночества. Только такое поведение будет оценено и запомнится миром, который считает нас обыкновенными людьми. Наши действия будут восприняты как естественная реакция на земные события. Запомни, что каждый наш шаг, каждое движение должно послужить высочайшим примером для жителей Земли; мы обязаны продемонстрировать идеальные взаимоотношения между верными супругами, строго соответствующие принципам праведности и справедливости. Все наши действия должны быть нанизаны на золотые путеводные нити, начертанные Шастрами, священными текстами, чтобы послужить простым людям примером для подражания и источником вдохновения, чтобы побудить их следовать в своей дальнейшей жизни бесценным идеалам. Нам суждено разыграть эту драму до полного ее завершения, до последнего акта, в котором произойдет крушение Раваны и вместе с ним всего племени ракшасов.
Теперь приготовься вручить свое Божественное сияние во владение бога огня, Агни, и превратиться на время в обыкновенную женщину, скованную цепями иллюзии. Майи. Ибо без побудительной причины не будет и результата. Мы должны добиться цели - уничтожения Раваны и демонического отродья ракшасов. Нам необходимо использовать повод, толчок к действию, стимул для дальнейшего неотвратимого хода событий. Основной изъян в натуре Раваны - неумеренная похоть и вожделение. Этот порок нам следует безжалостно высветить перед всем человечеством. Поэтому мы должны быть готовы разыграть ситуацию, в которой он похищает тебя, снедаемый страстью. Тогда мир осознает, что его "преданность и приверженность" Богу далеки от чистоты и возвышенности, ибо какова цена преданности, оскверненной жаждой чувственных наслаждений и нечестивыми помыслами? Всякие действия и поступки, порожденные сознанием, лишенным чистоты, заведомо порочны; "преданность" Богу, замутненная похотью, отвратительна, как нечистоты; эти истины должны быть преподаны миру как важный и полезный урок.
Для той же пользы человечества мы должны напомнить миру еще один непреложный закон: всякая духовная садхана, суровый аскетизм, любые религиозные обряды и ритуалы, совершаемые с целью обрести сверхчеловеческие силы и возможности, не только бессмысленны и ничтожны, но и вредны. Наш герой Равана должен выступить как предостережение миру: как бы ни был прилежен человек в соблюдении священных обрядов и церемоний, если он при этом не может преодолеть своих демонических пристрастий и наклонностей, результат будет один - все его "благочестивые" действия будут не только бесплодны, но и нечестивы.
Над всем тем, что я сказал тебе, Сита, довлеет и господствует неотвратимое пророчество, смысл которого мы должны себе ясно представлять. Над Раваной с давних пор тяготеет проклятье, и он осведомлен о тех способах, которые помогут ему избежать его роковых последствий. (1 По-видимому, имеется в виду "дар-проклятье" Брахмы, который сделал Равану неуязвимым для богов и людей, но предсказал ему возможную смерть от руки Бога, воплощенного в образе человека. Равана знал и еще об одной угрозе, предреченной Богами - если он возьмет женщину силой, его голова разлетится на тысячу частей.) Поэтому мы не должны препятствовать выполнению его плана. Это и послужит толчком к его стремительному падению. Сегодня или завтра нам придется разлучиться друг с другом. На самом деле, ничто не сможет разлучить нас, ибо мы есть неразделимая, единая сущность. Но мы должны разыграть эту разлуку, чтобы обеспечить успех нашей мистерии. Теперь ступай и предай свою Божественную форму в священное хранилище Агни. Лакшмана вернется с минуты на минуту с фруктами и кореньями. А Равана, со своим искаженным разумом, уже готов выступить на сцену.
Еще одну истину я должен раскрыть перед тобою. Тебе предназначено сыграть свою роль в истреблении ракшасов. Хотя со стороны и будет казаться, что ты находишься в плену у Раваны под его неусыпным надзором, но поскольку твоя сила, неизменная и вечная, сохранится в Огне, именно тебе суждено обратить Ланку в пепел, восстав из Огня, в котором до времени покоится твоя сущность. Ланка будет сожжена дотла, но не самим Огнем, а тобою в образе Огня. А Рама должен уничтожить Равану - такова божественная Воля, такова Истина, которую я провозглашаю тебе. Эту тайну также не следует сообщать Лакшмане. Он наш помощник, он - орудие нашей победы. Когда миссия будет завершена и придет время возвращения в Айодхью, я вновь приму тебя из Огня, в котором ты будешь пребывать; этот акт нашего воссоединения я также превращу в бесценный урок для всего человечества. Итак, наша драма начинается!"- так сказал Рама. После этого. Сита и Рама, обсудив детали дальнейших действий, спокойно уселись, ожидая вестников Раваны, который уже вступил в игру.
С этого момента все поступки и слова, все поведение Ситы и Рамы: муки расставания, приступы волнения и беспокойства, горестные стоны и душевные страдания - были искусной игрой двух гениальных актеров в ими же созданной драме. Могли ли быть подлинными чувства Рамы и Ситы, неотделимых друг от друга по своей природе? Их действия преследовали одну лишь цель: явить глазам зрителей - всему человечеству - редчайший и драгоценный пример.
В это время в хижину вошел Лакшмана. Его руки были полны фруктов и прочих съедобных даров леса. Вместе они совершили свою простую трапезу и выпили холодной прозрачной речной воды. Затем они сели на пороге своего жилища, любуясь красотою леса, далеких холмов и долин и негодуя на жестоких ракшасов, оскверняющих покой джунглей. С восторгом говорили они о святости и гармонии лесной жизни, а неподалеку от их обители Равана и Марича обсуждали, каким образом им проникнуть в хижину и осуществить свою гнусную затею. Мариче были отвратительны нетерпеливое возбуждение и упрямство Раваны, но ему не хватало мужества отказаться от соучастия в преступлении. Он не желал принимать смерть от руки злобного и порочного ракшасы, поэтому он примирился с ролью, отведенной ему Раваной и согласился действовать по его наущению. Он изменил свой облик, превратившись в сказочно прекрасного золотистого оленя. Равана не сомневался, что такое удивительное животное привлечет внимание Ситы и Рамы. Марича же тайно предавался сладостным мыслям: "О! Какой необыкновенный день ожидает меня! Через несколько мгновений я удостоюсь великой благодати - лицезрения троих самых прекрасных существ на земле. Взгляд самой Ситы упадет на меня. А затем, о, сам Рама будет преследовать меня, держа в руках свой лук и стрелы! Какой я счастливец! Я - раб, которому подобает ступать по следу, оставленному ногою Рамы; но сегодня мой Хозяин будет идти по моим следам! Конечно, я знаю, что втянут в самое ужасное и низкое из злодеяний! Но меня принудили к этому силой, я поступаю так не по своей воле - у меня не было другого выбора и поэтому я свободен от греха. Какой бы тяжкий грех я ни совершил, в тот миг, когда в мое тело вонзится стрела Рамы, пущенная его рукою, мое колдовское обличье исчезнет. Это поистине счастливая судьба! Кто осмелился бы мечтать о таком конце, и есть ли еще избранные, заслужившие такую награду? И не только эта редкая удача выпадет мне! При моем последнем вздохе мои глаза будут устремлены на Раму! Прямо передо мною будет сиять Его Божественная Красота, мои уста будут наслаждаться сладчайшим Именем! О! Какой смысл обрела наконец моя жизнь! В целом свете нет никого счастливее меня!"
Упиваясь такими блаженными мыслями, Марича медленно приближался к хижине. Всеведущий Рама и всеведущая Сита спокойно ожидали его появления. Они увидели оленя, боязливой и робкой поступью вы шедшего на поляну и замершего в нерешительности. Некоторое время он стоял, не шелохнувшись, не сводя глаз с Ситы и Рамы. Затем, словно испугавшись, несколькими грациозными прыжками он скрылся в зарослях лиан, но то и дело выглядывал оттуда, трепеща от любопытства. Сита, Рама и Лакшмана пришли в восторг от его красоты и шаловливой повадки. Заметив его блистающую, как золото, шкуру, они решили, что перед ними животное какой-то особенной редкой породы, и восхищались его волшебным очарованием. Сита сказала: "Если бы здесь со мною всегда был этот олень, какими счастливыми стали бы мои дни! Когда вы оба заняты своими важными делами, я могла бы безмятежно играть с этим ласковым ручным зверем. Пожалуйста, поймайте для меня этого маленького веселого оленя! Неужели вы не согласитесь исполнить такое невинное желание? Тогда я не буду скучать в одиночестве, я стану заботиться о нем и любоваться его резвыми играми!" Сита просила и умоляла, изображая непреодолимое желание заполучить сказочное животное.
Тогда Лакшмана, поднявшись со своего места, сказал ей: "Госпожа! Я поймаю для тебя этого оленя." Но Рама остановил его. Он знал, что золотой олень готов отдаться только в его собственные руки. Поскольку Лакшмана не подозревал, что перед ним разыгрывается вступление к первому акту драмы, Рама проговорил: "Лакшмана! Это животное нужно поймать, не поранив его и не причинив ему ни малейшего вреда. Поэтому я сам попробую догнать его и привести сюда. Мне хочется самому исполнить желание Ситы." При этих словах Лакшмана мгновенно умолк и сел, безропотно подчинившись приказу Рамы.
А Рама между тем продолжал, желая скрыть от Лакшманы, что им обоим, ему и Сите, известен дальнейший ход событий: "Лакшмана! Эти джунгли - постоянное прибежище ракшасов. Не забывай о том, что случилось два дня назад, когда их вожаки, Кхара и Душана, напали на нас. Их родичи и прислужники, объединив свои силы, в любой момент могут снова броситься в атаку. Поэтому тебе необходимо держать наготове лук и стрелы и с величайшей бдительностью следить за всем, что происходит вокруг. Не спускай глаз с Ситы, будь ей надежным стражем! Ни при каких условиях не оставляй ее одну! Этот олень может ускользнуть от меня и увести за собою далеко в джунгли. Я должен поймать его живым и, возможно, на это уйдет немало времени. Если в мое отсутствие Сите будет угрожать какая-то опасность, я надеюсь, что ты в полной мере проявишь свой ум и свою отвагу, чтобы защитить ее."
Рама осторожно подкрался к кустам, где прятался таинственный олень, после чего быстро скрылся из виду. Золотой олень, бросившись бежать от Рамы, смотрел не вперед, а назад, вытягивая шею, чтобы ни на секунду не оторвать взгляд от своего преследователя! Рама радовался, наблюдая за его поведением. Он знал, что олень - не кто иной, как демон Марича, глубоко преданный ему, постигший и осознавший Принцип Рамы и Могущество Рамы. Поэтому Рама тоже не сводил глаз с оленя и с огромным интересом следил за его повадкой. В какой-то момент зверь очутился совсем близко от Рамы, но, совершив резкий прыжок в сторону, попытался увлечь его за собой на более дальнее расстояние. Рама, казалось, получал удовольствие от этой погони, от дразнящих уловок своей жертвы. Но вот настал миг, когда, натянув тетиву, он прицелился и пустил в золотого оленя свою меткую стрелу.
Когда роковая стрела поразила его, Марича громко вскричал: "О Сита! О Лакшмана!" голосом, исполненным мучительной боли и в предсмертной агонии упал на землю. Этот пронзительный крик услышали Сита и Лакшмана. Не успел звук достичь слуха Лакшманы, как Сита сказала тревожно: "Лакшмана! Ты слышишь? Это голос твоего брата. Он зовет тебя на помощь. Беги, беги немедленно, не то будет поздно! Эти ракшасы - великие мастера на колдовские трюки и перевоплощения. Они способны на страшные злодейства, меняя свой облик и скрывая свою истинную природу." Сита требовала, чтобы Лакшмана, как можно быстрее, отправился к тому месту, откуда донесся зов о помощи.
Лакшмана, обладая острым и глубоким умом, мог мгновенно оценивать ситуацию и делать правильные выводы. Кроме того, он беспрекословно подчинялся приказам брата, и эти приказы были ему дороже собственного дыхания. Поэтому он сказал Сите: "Госпожа! С Рамой никогда не случится беды. Самый коварный из ракшасов не сможет причинить ему вреда. Ты же видела, как в мгновение ока он уничтожил тысячные полчища этих грозных ракшасов! Не беспокойся ни о чем! Наберись мужества и терпения. Рама скоро вернется в хижину, как всегда, бодрый и невредимый."
Тут вновь издалека послышался отчаянный крик Рамы: "Сита! Лакшмана!", и Ситой овладели еще большие испуг и волнение. Она воскликнула: "Лакшмана! Что с тобою? Отчего ты так бессердечен? Каковы твои тайные намерения? Ступай же! Поторопись и избавь своего брата от нависшей над ним опасности. Помоги ему! Иди!" Сита всячески демонстрировала свою тревогу и страх и делала все возможное, чтобы заставить Лакшману покинуть ее.
Разумеется, Сите было прекрасно известно, что Раме не угрожает никакая опасность. Но ей во что бы то ни стало нужно было "заложить основу" для дальнейших событий. Поэтому она изображала простую женщину, смертельно перепуганную криками мужа. Лакшмана убеждал ее всеми доступными способами; он жалобно умолял ее не вынуждать его идти наперекор воли Рамы. Видя, что все его доводы и мольбы бесполезны, он в конце концов решительно заявил: "Мать! Воля Рамы - моя жизнь. Это сокровище драгоценно мне как дыхание. Разве ты не слыша ла, что Рама велел мне ни на миг не оставлять тебя одну, лишив защиты? Поэтому я и шагу не ступлю отсюда, что бы ни случилось."
Сите было необходимо отослать Лакшману, чтобы "освободить" Раване путь к хижине. Таков был план, созданный Рамой, имеющий целью уничтожение Раваны и всего отродья ракшасов. Сита, как и Лакшмана, была обязана выполнить приказ Рамы, и она продолжала настаивать на своем, вынужденно применяя резкие и обидные слова, которые могли бы подействовать на Лакшману.
Лакшмана крепко зажал уши руками; он не мог выносить таких несправедливых обвинений и грубых нападок. Он взмолился: "Мать! Я вытерплю любой, самый страшный гнев, который ты обрушишь на меня." Но когда Сита, окончательно выйдя из себя, пригрозила Лакшмане, что сама отправится в джунгли искать Раму, если этого не сделает Лакшмана, тот понял, что у него нет выбора. Его терпение иссякло. Он не мог допустить, чтобы Сита в одиночестве бродила по лесу в поисках Рамы и спасала его от опасности. Поэтому с тяжелым сердцем он покинул хижину и удалился в джунгли.
Перед уходом он попросил Ситу оставаться внутри обители, крепко заперев двери, и ни под каким предлогом не выходить наружу. Он убеждал ее соблюдать осторожность и бдительность. Затем он вышел из хижины, не имея на это ни желания, ни сил! Он обошел вокруг нее, взывая к лесным духам и умоляя их хранить и беречь Ситу. Он начертал четыре магических круга, произнеся над ними могущественную мантрузаклинание и попросил Ситу не переступать их ни при каких обстоятельствах, не поддаваясь ни уговорам, ни требованиям.
Лакшмана был личностью, наделенной высочайшими добродетелями; он разрывался между двумя прямо противоположными приказами, ни одним из которых он не мог пренебречь. Его терзания и муки были невыносимы. Он был вынужден действовать наперекор воли Рамы; ему пришлось оставить Ситу одну безо всякой защиты. Его сердце трепетало от ужаса. Он шел вперед, но ноги отказывались нести его; на каждом шагу он оборачивался, с тоскою глядя на хижину, где осталась Сита.
Тем временем Равана, с нетерпением ожидавший этого момента, был занят преображением своего одеяния и облика. Его внешность стала подобна риши; но его устремления, несмотря на врожденную мощь и способность устрашать богов и демонов одним звуком своего имени, были низменны и трусливы, как у вороватого пса. Боязливо осмотревшись вокруг, он, крадучись, с отчаянно бьющимся сердцем, приблизился к хижине. Когда он попытался открыть дверь, магические линии, начертанные Лакшманой, угрожающе вспыхнули языками пламени. Равана испугался, что его план может провалиться и что ему придется столкнуться с еще худшими напастями. Поэтому он не посмел преступить черту и прокричал: "Хозяйка обители! Не откажи мне в подаянии!"
Сита услышала крик; она знала, что это был Равана. Она взяла несколько фруктов и кореньев, отворила дверь и встала на пороге. Но Равана не отважился приблизиться к ней, чтобы принять дары из ее рук. Он сказал: "Я не должен подходить близко ни к какой обители: это мой священный обет." Он хотел, чтобы Сита положила подаяние прямо ему в ладони. Сита ответила: "Но я не могу преступить линию, начертанную моим братом. Подойди же, почтенный мудрец! Прими от меня эти дары!" Но самозванец, прикидывающийся нищенствующим монахом, твердил свое: "Госпожа! Я не пересеку запретную черту и не смогу принять через нее подаяние. Таково правило аскетов, подобных мне. Выйди же! Подай мне эти плоды! Я голоден! Я очень голоден!" Он так хорошо играл свою роль, так тяжело вздыхал и так выразительно жестикулировал, что Сита решилась переступить черту, чтобы из рук в руки вручить ему подаяние.
Все дальнейшее произошло в доли секунды. Стоило Сите оказаться за пределами магического круга, Равана крепко схватил ее и вместе с нею вскочил в ожидающую неподалеку летающую колесницу. Не обращая внимания на ее громкие причитания, он с бешеной скоростью помчался вперед. Сита закричала в отчаянии: "О Рама! О Лакшмана! Спасите меня от этого злобного чудовища!" Отшельники и прочие обитатели леса в окрестностях Панчавати слышали этот крик, но были бессильны спасти ту, что была похищена. Поблекла и пожелтела яркая зелень леса, когда пронесся над ним этот голос, полный мучительной боли. "О Рама! О Мой Повелитель! Спаси меня! Спаси! Спаси меня от этого злобного чудовища!" - многоголосым эхом звенел в лесу этот крик, и все живое застывало в оцепенении, пораженное ужасом.
Сидя в колеснице Раваны, летящей как ветер, Сита осыпала ее владельца жестокими упреками: "Равана! Собственными руками ты прокладываешь путь к своей гибели! По своей воле ты навсегда стираешь с лица земли все свое царство, всех своих подданных, всю свою династию. Сейчас ты торжествующе смеешься, совершая это злодейство, но придет день, и тебе придется платить за свой грех со слезами на глазах. Жалкое ничтожество! Как мог ты, долгие годы предававшийся аскете, опуститься до такого отвратительного поступка?!" - такими словами пыталась Сита вразумить и предостеречь Равану; она также неустанно взывала к Раме и Лакшмане, умоляя освободить ее.
Вождь орлиного племени Джатайю услышал жалобные крики, доносящиеся из колесницы. Он узнал голос Ситы. Он понял, что Сита пленена и похищена Раваной. Джатайю сетовал на свою старость и дряхлость, сделавшую его слишком слабым, чтобы сразиться с Раваной, злодеем, уносящим ее в свое логово. Но он почувствовал, что, несмотря ни на что, должен попытаться помешать ему. Он знал, что нет поступка благороднее, чем спасение женщины из хищных когтей негодяя, разлучившего ее с господином и повелителем. Он решил пожертвовать жизнью, если это потребуется, применить всю свою силу и сноровку ради священного акта служения - вызволения Ситы из демонических объятий Раваны. Кружась над колесницей, Джатайю кричал: "О Сита! Оставь свой страх! Я уничтожу этого жестокого злодея и освобожу тебя! Я верну тебя Раме." В стремительном полете он бросался вниз, наперерез колеснице и поражал Равану ударами своего острого клюва, отчего тот истекал кровью. Он хлестал колесницу своими огромными крыльями, пытаясь остановить ее, и создал поток встречного ураганного ветра, чтобы снизить ее скорость.
Но даже в борьбе и полете, держась в воздухе на слабеющих крыльях, он давал Раване бесценные советы, призывая одуматься, пока не будет слишком поздно. "Равана! Этот шаг не приведет тебя к добру! Отпусти Ситу и отправляйся домой с миром! Иначе ты и все твое племя будут сожжены дотла гневом Рамы, как мотыльки, летящие в огонь. Твоя спесь обернется для тебя крахом. Похищение чужой жены - тягчайший из грехов. Только тот, чье сердце изъедено пороком, жаждет овладеть чужой женой и пускается в путь, чтобы похитить ее! Только грубое животное, хуже трусливого пса или хитрой лисы, может пасть так низко. Ты ведешь себя как слепой безумец, не ведающий, что ждет его впереди! Подумай, существует ли деяние более варварское, чем то, на которое ты решился? О! Какими грехами были отягощены твои родители, породившие такого сына, как ты? Твой разум помутился, ибо ты полагаешься на свою физическую мощь, на свои несметные богатства и на неограниченную власть над подданными! Но запомни: все это сгорит в жарком пламени, обратившись в горсть пепла. В единый миг рассеется твое могущество, дарованное тебе в награду за годы покаяния. Оставался бы ты сам в покое и бездействии, если бы твои сородичи-ракшасы похищали твоих жен и домогались их любви? Тот, кто чтит и уважает женщину, независимо от того, чья она жена - своя или чужая, никогда бы не навлек такой позор на свою голову!"
Джатайю кружил над колесницей, выкрикивая эти золотые мудрые слова. Слушая царя орлов, Сита испытывала огромное облегчение. Ее утешали и успокаивали эти речи, так безупречно и точно отражавшие истину.
Отважному Джатайю удалось остановить колесницу и вызвать Равану на поединок; демон успел помочь Сите спуститься и положил ее под деревом. Однако древние годы безжалостно брали свое; у орла не было сил для долгой схватки, и вскоре он почувствовал, что близок к поражению. Но во время жестокой битвы он сбил царскую корону с головы Раваны и когтями вырвал клочья его волос! Он клевал его так свирепо и беспощадно, что демон стал похож на огромную тушу, истекающую кровью. Своим острым клювом и мощными крыльями он нанес Раване такие страшные раны, что несколько поубавил его спесь и высокомерие! Тогда, в приступе отчаянной ярости, Равана выхватил свой грозный кривой меч и одним ударом отрубил крылья Джатайю. Беспомощная птица, как камень, упала на землю. Для орлов крылья все равно что дыхание жизни. В смертной муке Джатайю выкрикнул имя Рамы и затих, поверженный и недвижимый. Жизнь еще теплилась в его теле. Он думал: "Я дрался из последних сил во Имя своего Господина, но борьба не принесла успеха. И в этом проявилась воля Рамы! Должно быть, все, что случилось, было задумано Рамой ради конечной цели - принести пользу всему человечеству. Если это не так и не будь на то Его воли, мог ли кто-нибудь похитить Ситу? Теперь я буду молиться только об одном: чтобы мое дыхание не прервалось до того мига, как я встречу Его и расскажу Ему о происшедшем. Это будет моей последней и главной целью в жизни." Джатайю закрыл глаза и погрузился в молитву.
Тем временем Равана, схватив Ситу, вновь усадил ее в колесницу и с огромной скоростью понесся вперед, дрожа от испытанного потрясения. Джатайю видел, как стремительно он скрылся и слышал крики Ситы о помощи. Он был вне себя от горя, что бессилен остановить его; он лежал на земле, весь мокрый от слез; его душа стремилась к Раме, а язык еле слышно шептал Его Имя. "Когда смерть подкрадывается совсем близко, когда несчастье в двух шагах, события становятся непредсказуемы, но они несут в себе тайный смысл и дают бесценные уроки. Вся природа переворачивается вверх дном! Именно потому, что грядет близкий конец Раваны, и все его отродье будет сметено с лица земли, он и ведет себя так странно, действуя, как последний безумец." Открыв для себя эту истину, Джатайю напряг свою волю, чтобы удержать ускользающую из его тела жизнь до появления Рамы.
Убив демона-оборотня, превратившегося в Золотого оленя, Рама возвращался в Панчавати, пробираясь сквозь заросли джунглей. Он размышлял о том, что сюжет его истории, должно быть, уже завязался в лесной обители в его отсутствие, как требовала того Божественная Воля. "Пройдет еще немало времени, пока людям будет дано понять, что все происходящее подчинено Божественному Промыслу, и есть не что иное, как исполнение мною изобретенного Плана; поэтому мне следует и дальше вести себя, как обыкновенному смертному" - так рассуждал про себя Рама. На полпути к хижине он заметил идущего навстречу Лакшману и решил, что еще не время сообщать ему о тайной цели, ради которой разыгрывается трагедия. Поэтому он возмущенно воскликнул:
"Лакшмана! Брат! Ты не послушался меня и пренебрег моим наказом! Ты ушел из хижины, бросив Ситу в одиночестве! Как мог ты поступить так? Она совсем беззащитна, а ты бродишь по лесу так далеко от нее! Увы! Или ты не видел собственными глазами, как жестоко и беспощадно все демоническое племя ракшасов? Как же осмелился ты покинуть ее? О горе мне! Страшно подумать, что могло случиться с нею! Я боюсь, что стряслась неслыханная беда. Я чувствую, что Ситы уже нет там, в нашей тихой обители. О! Что же нам делать? Что ждет нас впереди?"
Услышав эти жалобные и тревожные слова, Лакшмана упал к ногам Рамы и произнес дрожащим голосом: "Брат! Ты знаешь меня, как самого себя. В любое мгновение я готов положить к твоим ногам свою жизнь, свое дыхание. Мог ли я даже помыслить о том, чтобы ослушаться твоего приказа? Однако сегодня это случилось. Силу, принудившую меня к неповиновению, вселила в меня сама моя Судьба. Что мне оставалось делать? Этот душераздирающий вопль, вырвавшийся из глотки злосчастного оленя-оборотня, донесся до нашей обители. Стоило Сите услышать его, как она принялась убеждать меня всеми возможными способами, чтобы я поспешил тебе на помощь. Мне известно, на какие хитрые уловки способны ракшасы, и я припал к ее ногам, моля простить за отказ исполнить ее просьбу. Я говорил ей: "Никто не может причинить Раме вреда. Ему не угрожает никакая опасность. Эти крики - всего лишь коварные козни ракшасов." В этот миг снова послышался вопль отчаяния. Тогда последнее мужество покинуло ее. Этот демон кричал голосом, неотличимым от твоего! Она словно обезумела, позабыв о своей истинной сущности! Отбросив все понятия о добронравии, о родстве, о семейных узах, она произносила слова, которые не должны быть произносимы или услышаны. Я не мог этого вынести! Поэтому я велел ей принять все меры предосторожности, а со своей стороны сделал все, чтобы оградить ее от опасности. После этого я покинул хижину. Я с радостью приму любое наказание, которому ты подвергнешь меня; я пройду через все испытания, чтобы искупить свою вину."
С этими словами Лакшмана простерся у ног Рамы. Рама ответил ему: "Лакшмана! Ты не должен был оставлять ее одну, какова бы ни была причина. Я предчувствую, что Ситы не окажется в обители, когда мы придем туда. Достойны ли мы будем того, чтобы зваться героями, если, отлучившись ненадолго в лес, не способны защитить Ситу от нападения ракшасов? Посмеешь ли ты посмотреть людям в глаза, когда завтра они скажут, что Рама не уберег свою жену от несчастья и позора и позволил демонам похитить ее? Сможешь ли ты спокойно выслушать эти обвинения? О! Как смогу я пережить эту трагедию?" Рама стенал и сокрушался от терзавшей его душевной муки, словно простой мирянин, убитый горем. Он побежал к хижине, чтобы убедиться, что страшные опасения подтвердились.
Как и предвидел Рама, в обители никого не оказалось. Изображая безысходное отчаяние, Рама оплакивал исчезновение Ситы. Лакшмана, сраженный горем, упал на пол там, где стоял. Зная, что является виновником несчастья, он приготовился расстаться с жизнью, но быстро опомнился, осознав, что Рама, потеряв Ситу, будет обречен на еще большие страдания и муки, если и его брат покинет этот мир, лишив себя жизни. Он представлял себе, как Рама после его смерти будет блуждать по лесу в тоске и одиночестве и некому будет накормить и напоить его. Лакшмана не мог смотреть на горе Рамы и пережить утрату Ситы. Он лишился дара речи и был не в силах шевельнуть языком, чтобы вымолвить хоть одно слово утешения и сочувствия. Отрешившись от невыносимой для него действительности, он погрузился в глубокие раздумья, восстанавливая в памяти все события, произошедшие за этот день. И вскоре он пришел к выводу, что разразившаяся "беда" есть результат Божественной Воли Рамы! Он вновь осознал то, что ему было всегда известно: его брат - не простой смертный; теперь он был уверен, что перед ним разыгрывались сцены драмы, последний акт которой принесет человечеству мир, покой и процветание. Ибо Тот, кто с радостью осушал все слезы людского горя, Тот, кто всегда был Хранителем Мира, Тот, в ком до сих пор никто не замечал и следа печали, сейчас скорбит и стенает как обыкновенный человек, разлученный со своей женой! Охватив эту истину просветленным умом, Лакшмана с великим облегчением понял, что все это - игра, задуманная и управляемая Рамой! Лакшмана прекрасно знал о несравненной добродетели Ситы. То, что женщина такой безупречной чистоты столкнулась с подобной напастью, могло объясняться только одним: ролью, отведенной ей Рамой в его земной мистерии. Ни одно существо в целом свете не пошевелит и пальцем, не будь на то воли Рамы! Но Рама снизошел на землю в человеческом обличье, намереваясь, подавая драгоценный пример, вести за собою человека путем разума, справедливости, нравственности, добродетели, искренности, отречения, преданности и смирения. Лакшмана осознал, что в этом и состоит смысл игры, задуманной Рамой и Ситой. Он понял, что и он сам - не более чем актер, чей долг - сыграть предназначенную роль со всем совершенством, на которое он способен.
Приободрившись от этих мыслей, Лакшмана приблизился к Раме и припал к его ногам. Он сказал: "Брат! Я знаю, что ты - Режиссер Вселенской Драмы. Ты можешь все и знаешь обо всем. Все происходящее - лишь исполнение твоей воли. Все события были заранее известны тебе. Я не сомневаюсь в этом, я в это твердо верю. Я верю в то, что череда разыгранных сцен приведет к намеченной тобою цели - миру на земле и истреблению ракшасов. Мой разум подсказывает мне эту истину и призывает меня к стойкости в этой вере. Такова, должно быть, Правда, скрывающаяся за актерской маской. Умоляю, скажи мне сам эту Правду и успокой мой ум."
Рама ответил с улыбкой: "Лакшмана! Ты - часть моего существа; разве могу я что-то скрывать от тебя? Ты сам постиг истину. Я воплотился на Земле, чтобы укрепить и поддержать Дхарму (Праведность). Для этого я должен явить миру множество примеров праведных и неправедных действий. Плачущего ребенка необходимо утешить, чтобы он стал безмятежен и весел, и для этого есть множество способов: ласковые уговоры, игры, песенки и цветные погремушки, мягкая колыбель. Мать должна проявить незаурядную изобретательность, чтобы успокоить младенца и напоить его молоком, в котором он нуждается. В сущности, ее главная цель - накормить ребенка. Но, посуди сам, насколько полезны и необходимы сами по себе эти усилия матери: терпеливое укачивание, нежные колыбельные песни, игрушки и ласковые слова, шаловливые игры и прибаутки. Но они же помогают ей утолить голод своего дитя и прекратить его горестный плач. И для этой цели они тоже незаменимы. Все эти уловки и выдумки, вместе взятые, нужны для того, чтобы накормить всех голодных и успокоить всех страждущих. Теперь ты понимаешь, брат, что я, как Мать всей Вселенной, изобретаю всевозможные способы и игры, чтобы восстановить праведность и уничтожить зло. Заранее наметив ход игры, я поставил перед собою двойную цель: избавление людей от страданий и обретение ими счастья и блаженства; все происходящие события - не пустая забава. Простой народ строит свое поведение, ориентируясь на идеалы, которые внушаются ему. Как Вождь и наставник, я обязан наглядно продемонстрировать людям живой пример идеального поведения. Я не вправе считать себя истинным Владыкой и Учителем, пока не внушу им на практике великие истины, мною же созданные и проповедуемые. Когда появляются "вожди" и "учителя", недостойные зваться таковыми, и захватывают власть, Праведность приходит в упадок, а неправедность буйно разрастается, как невыполотый сорняк. Поэтому, брат, запомни: тот, кто имеет власть и авторитет Учителя и Вождя, должен нести людям высокие истины прежде всего путем собственного примера; он обязан помочь им осознать идеалы, которые провозглашает, активно и искренне претворяя их в жизнь. Это единственный путь заслужить Милость Бога и благодарность народа.
Сита знает о той роли, которую играет. Эти два тела - мое и Ситы - ощущают радость соединения и боль расставания только как тела. Боль и удовольствие, слезы и стенания - иллюзорны и нереальны. Переживать эти чувства и считаться с другими нормами человеческой жизни вынуждает меня принятая Инкарнация - воплощение в человеческом облике. Я открываю тебе тайну моей Реальности; имей в виду, что и ты должен будешь участвовать в действии, и по мере того, как история будет развертываться, играть свою роль в соответствии с временем, обстоятельствами, местом, случаем и зрителем. Эта Божественная Мистерия - за пределами понимания большинства людей. Итак, ты должен хранить молчание и действовать согласно правилам игры. Мы обязаны сосредоточить все внимание на миссии, с которой мы явились."
После этого Откровения они немедленно включились в поиски Ситы. Они оба во время этих поисков играли свои роли искренне, увлеченно и правдиво. Не только братья, но и Сита проявила высокое мастерство и благородство и действовала с той же стойкостью и искренностью, невзирая на то, что стражники-ракшасы, охраняющие место ее плена - ашоковую рощу, безжалостно запугивали ее и угрожали ей. Она не дрогнула и не сдалась, она храбро отстаивала свою решимость спастись и сохранить чистоту. Она свято хранила свою клятву Раме.
Драма, разыгрываемая между двумя враждующими силами, выдвигает перед каждым семьянином и каждым членом общества высочайшие идеалы праведного поведения. Она показывает отцам, матерям, вдовам, мужьям, братьям и друзьям примеры наилучшего поведения, которое ожидается от них, а именно: как каждый из них должен следовать своему обещанию, своему долгу и идти по пути добродетели. Рамаяна утверждает идеалы для всех жизненных отношений и предлагает способы для реализации высочайших целей человеческой жизни. Нигде более не найти такого разнообразия и такого количества моральных сентенций и применения их на практике. Текст Рамаяны вобрал в себя руководство по праведному поведению во всех ситуациях и во всех условиях; он учит, как оправдать рождение человека, как осуществлять управление государством, как регулировать реакции людей и как создавать законы, которые могут контролировать и совершенствовать их устремления. Достаточно было бы внимательно изучить Рамаяну и применять ее в каждодневной жизни, чтобы человечество смогло обрести мир и добиться процветания во всех сферах жизни.
Рама и Лакшмана должны были узнать, каким образом исчезла Сита, почему и когда это случилось, где она может находиться сейчас. Чтобы найти ответы на эти вопросы, они, вооружившись, покинули обитель. Они тщательно осмотрели каждый водоем и каждый холм в окрестностях Панчавати, но никаких следов не обнаружили. Пробираясь по джунглям, они увидели сломанные ветки деревьев, лежащие на дороге. Были и другие свидетельства борьбы, которая здесь происходила. Рама привлек к ним внимание брата. Он сказал: "Здесь, похоже, была битва", - и осмотрелся вокруг, чтобы понять, кто с кем сражался. Он обнаружил орла, поистине царственного вида, который лежал на земле и, задыхаясь, ловил клювом воздух. И хотя глаза его были закрыты, он с благоговением повторял любимое имя "Рама, Рама". Братья подошли к птице и ласково погладили ее по голове и перьям. Когда рука Рамы благословила царя орлов нежным прикосновением, тот ощутил прилив сил. Он приоткрыл глаза, посмотрел вокруг себя и увидел прекрасный Лик Рамы, который мог бы пленить все три мира. Его захлестнули сразу два чувства - радость и боль. Раненая птица была не в состоянии ни сдвинуться с места, ни повернуться в сторону. Но увидев Раму, орел собрал остатки сил и немного прополз вперед. Приподняв голову, он склонил ее у ног Рамы. Рама положил его голову на свое колено и, нежно гладя умирающего орла, пытался пробудить его память и вдохнуть в тело немного жизни.
Джатайю сказал слабым голосом: "Господин! Когда злобный Равана, подчинившись преступным целям, презрев честность и справедливость, отбросив все, что приобрел годами аскетизма, увозил Мать Ситу на колеснице через лес, словно пес, убегающий украдкой, или лиса, хитро петляющая на ходу, Мать всех Миров, Дочь Джанаки, громко стенала "Рама, Рама", и от ее крика все джунгли погрузились в мрачное оцепенение. Я услышал этот стон, но не знал, от кого он исходит. Я подлетел ближе и, к великому моему изумлению и великой горести, увидел, что в беде была Мать Сита! Разве мог я оставаться спокойным? Старый и одряхлевший, я произнес твое Имя и обрел тем самым силы и храбрость, чтобы ринуться в бой. Я налетел на него так яростно, что из его тела брызнула кровь. Он положил Ситу в тени под деревом и со всей свирепостью бросился на меня. Он выхватил свой меч и рассек мои крылья на куски. Я ничего не мог сделать, чтобы остановить колесницу, на которой он увозил Ситу. Я лежал здесь, оплакивая свое поражение и ожидая твоего прихода. Я чувствую себя очень несчастным, что не мог спасти Ситу, хотя и видел, как ее увозил этот злодей." Джатайю плакал в отчаянии, когда произносил эти слова.
Рама, проявляя огромный интерес и волнуясь, обратился к Джатайю: "О Предводитель орлов! Я никогда не забуду о твоей помощи. Доброе дело, которое ты совершил, принесет тебе благо в другом мире. Не отчаивайся!" Говоря это, он протер израненные крылья своими спутанными волосами, а Лакшмана принес немного воды, чтобы утолить жажду орла и облегчить его страдания. Рама вливал воду - капля за каплей в клюв орла. Джатайю пришел в восторг от такого счастья, и его глаза засияли в экстазе. Он сказал: "Рама! Я даже счастливее твоего отца, потому что ему не выпало счастье пить воду из твоих рук, когда он покидал этот мир. Я же смог сделать мой последний глоток из твоих золотых рук! Я смог отдохнуть на твоих коленях! Я смог пить нектар из твоих ладоней! И делая последний вздох, я смог усладить свой взгляд видом твоего прекрасного, как лотос, Лика. Я уверен, что в ином мире я соединюсь с тобой. О! Поистине я благословен!" После этого он сказал слабеющим голосом: "Рама! Этот ужасный демон понесся к югу. Вполне может быть, что он уже достиг Ланки. Поэтому отправляйся прямо на Ланку, уничтожь этого злодея и увези Ситу с собой." Джатайю больше не мог говорить. Он еще раз вскрикнул: "Рама!", - и испустил дух. Рама позволил живому дыханию Джатайю слиться с Ним. Он совершил погребение тела птицы и прощальное омовение. После этих обрядов он двинулся к югу, мысленно рисуя себе южные страны и те места, где находилась Сита.
На пути их подкараулила демоница Аджа-Мукхи. Их красота пригвоздила ее к месту. Она сказала себе: "О! Какие прекрасные тела! Какое совершенство! Какое пиршество для глаз! Я должна соединиться с ними и вкусить наслаждение!" Решившись на это, она схватила Лакшману за руку и прижалась к нему. Лакшмане стало ясно, что она страдает "недугом Шурпанакхи" и не заслуживает ничего, кроме презрения. Он отсек ей конечности, преподав жестокий урок. Джунгли, через которые они пробирались, были такими же жуткими, как и демоны, попадавшиеся им на пути. Лес кишел дикими зверями, они угрожающе рычали, ревели, завывали. Даже самое стойкое сердце задрожало бы при этом от страха. Когда братья пересекали лес, перед ними вдруг появился демон Кабандха - бесформенная, перекореженная масса; он преградил им путь и потряс лес чудовищным хохотом. Он попытался схватить Раму и Лакшману, но Рама не дал ему этого сделать и убил его. Он был безголовым чудовищем, с руками невероятной длины, со ртом посередине живота! Он был грозой этого леса, пожирающим все, что только могли захватить его лапы. Убив его, Рама избавил обитателей леса от страшнейшего врага.
Перед самой смертью Кабандха понял, кто был его противник: он узнал Раму. И он сказал: "Учитель! Ты только что освободил меня от пут проклятья, которое обрекло меня на эту шутовскую и жестокую роль. Мои грехи искупаются тем, что я увидел тебя." Падая к ногам Рамы, Кабандха сказал: "Твоя миссия закончится успешно, на пути у тебя не будет ни промедления, ни препятствий. Ты одержишь триумфальную победу над силами зла."
Рама, чье щедрое сердце любило всех, покинул это место и пешком двинулся вперед со своим единственным спутником - братом. Вскоре они увидели старую женщину, согнувшуюся в три погибели; она не могла держать голову прямо, зрение ее совсем ослабло, руки дрожали. Она приблизилась к ним, неся на голове корзину с фруктами! Она увидела прекрасных братьев и догадалась, что это - те двое, которых с таким волнением и восторгом описывали лесные риши. Поставив корзину на землю, она остановилась на дороге и стала шептать: "Рама, Рама", - с благодарностью и почтением. Лакшмана подумал, что перед ними - перевоплотившийся коварный ракшаса, который появился, чтобы навредить им. Но Рама знал, что брат ошибался. Он велел ему сесть под дерево, стоявшее рядом с ветхой обителью, где жила старуха Сабари. Она же увидела глаза, подобные лепесткам лотоса, кольца волос на лбу, прекрасные гибкие руки, достигающие колен, и темно-голубое лицо Рамы. Больше она не могла сдерживать своего восторга, не могла скрыть своего обожания. Она бросилась к ним и упала к ногам обоих. Она спросила: "Откуда вы пришли? Как вас зовут?" Рама ответил со спокойной улыбкой: "Мать! Мы пришли из Айодхьи и поселились в лесу; мое имя - Рама, а это брат мой - Лакшмана." Сабари воскликнула: "Господин! Я долго лелеяла мечту - и она осуществилась. Я ждала Твоего прихода дни и ночи, в поисках Тебя я вглядывалась вдаль, пока глаза мои не стали мутными и безжизненными. Но я наконец добилась успеха, мое страстное желание удовлетворено. Мой пост и бодрствование принесли плоды.
О! Я вознаграждена! И это - благодаря Милости моего Гуру и таинственному Промыслу Божьему." Она поднесла корзину к Раме. Рама спросил ее: "Мать! Ты говорила о Гуру - кто же он, твой Гуру?"
Она ответила: "Его имя - Матханга риши. Ведь женщин не берут ученицами в монастыри, поэтому я слушала его уроки, спрятавшись за деревьями и кустами. Я служила моему Гуру и другим риши тем, что убирала шипы и колючки с тропинок, ведущих к рекам, где они совершали омовения. Для этого я катилась по земле, собирая их на себя, так как мне нужно было сделать это рано, до рассвета. Я также убирала острые камни, чтобы они не повредили ноги. Я питалась плодами и кореньями, как и другие ученики. Я служила моим учителям, незамеченная ими, и проводила дни в глубине джунглей. Матханга - Махатма, которому были известны мои духовные устремления, однажды сказал мне: "Мать! Твое тело уже состарилось. Если ты будешь так сильно напрягаться, то скоро истощишь свои силы. Поэтому - приходи, живи в обители и отдыхай." К этому времени риши принял решение покинуть свое тело. Он призвал меня и сказал: "Сабари! Труд, к которому я был призван, окончен, и теперь я намерен оставить это тело. Ты же останешься жить в этом монастыре. Пройдет немного времени, и Рама появится в лесу. Пригласи его войти в нашу обитель и окажи ему хотя бы маленькую услугу. Пусть монастырь будет освящен прикосновением его ног." Я изо всех сил противилась его решению, я говорила Гуру, что без него никогда не буду счастлива в этом монастыре. Я умоляла его взять меня с собою - через смерть - туда, куда уйдет он. Но мой Гуру не склонен был уступать моим желаниям. Он повторил, что я должна жить здесь и ждать прихода Рамы и что я не могу уйти от ответственности и лишить себя, кроме того, великой радости. С того дня я нахожусь здесь, простирая руки, чтобы приветствовать тебя, вглядываясь в горизонт и неся на себе тяжесть этого одряхлевшего тела для того, чтобы жить - и увидеть тебя и послужить тебе. О Рама! О Господин! О Сострадающий несчастным! О Обитающий в сердцах риши! Желание моего Гуру исполнилось. Обитель - в нескольких шагах отсюда, будь милостив и освяти ее, переступив ее порог." Сабари упала к ногам Рамы и молила его откликнуться на последнюю просьбу ее Гуру.
Рама, конечно же, был счастлив, встретив в старой женщине такую преданность и самоотверженность. Он был самим воплощением стихийно изливающейся любви. Он встал и вместе со своим братом Лакшманой направился к монастырской обители и зашел в нее. Сабари захватил поток радости. Этот поток прорвал все преграды и вырвался наружу, приведя Сабари в состояние экстатического восторга. Эта жемчужина среди женщин была до того мгновения так слаба, что едва могла сделать несколько шагов, теперь же в ней проснулась сила тысячи слонов! Она бодро зашагала к реке и в считанные минуты вернулась с прозрачной прохладной водой - удивительно сладкой на вкус. Она тщательно выбрала из корзины несколько фруктов, показавшихся ей самыми сочными и спелыми, и предложила их братьям. Пока они ели, она, счастливая, смотрела с благодарностью на их прекрасные лица, а когда они завершили трапезу, омыла их ноги и окропила свою голову каплями воды, освященной их прикосновением. Она сказала: "Господин! Больше желаний у меня нет. Для чего мне теперь жить? Я жила до нынешнего дня только ради одной минуты счастья - обрести Даршан Рамы. И я обрела этот Даршан! Теперь освободи меня, позволь предать Твоим Лотосным Стопам мою жизнь, мое дыхание. Я слышала, как неустанно превозносили твою славу мудрецы и святые. Сегодня я сама увидела ее, и я полна благодарности и радости." Рама с удовольствием ел плоды, которые поднесла ему Сабари с такой преданностью. Вкушая их, он сказал:
"Мать! Эти фрукты так же сладки, как твое сердце. Право же, это не те фрукты, что растут на деревьях. Дикие плоды джунглей совсем не так сладки, как эти. Они и не могут быть такими. Это же - фрукты, растущие на святом древе жизни, на ветвях чистого духа, в солнечном сиянии любви." Рама ел плоды, не переставая расхваливать их вкус.
Лакшмана был счастлив, видя Раму в приподнятом настроении, ведь Рама уже давно не ел с таким удовольствием. Лакшмане все время приходилось убеждать его съесть хотя бы немного, он упрашивал его, уговаривал, умолял, но, даже когда плоды были очищены, нарезаны и разложены перед ним, Рама, удрученный разлукой с Ситой, несмотря на все усилия Лакшманы, съедал иногда лишь половину плода. Лакшману постоянно снедало беспокойство, что Рама ест такую малость. Сегодня Сабари дала ему фруктов, которые спелыми упали с деревьев; она обычно вытирала с них пыль, мыла их и хранила для Рамы несколько дней, но так как он не приходил, она съедала их сама как освященную пищу, подаренную ей самим Рамой. Каждый день бродила она по лесу в поисках сладких плодов, которые могла бы положить перед Рамой. И сегодня фрукты были насыщены ее любовью и смирением, а потому стали вдвойне притягательными. Лакшмана понимал, что в этом и есть причина удовольствия, с которым вкушал их Рама. Он был полон восторга, его восхищала преданность Сабари, так щедро вознагражденная. Рама оценил божественную радость, переполнявшую старую Сабари. Она была результатом долгих лет духовных исканий и практики отшельницы.
Сабари, стоя со сложенными руками перед Рамой, сказала: "Господин! Я принадлежу к низшей касте; я темна и невежественна, мой интеллект не искушен; я - низшая из низших. Как смогу я превозносить тебя или описать твою Славу? Я не сильна в красивых речах; я не развивала свой разум. Я не предавалась суровой аскезе, необходимой, чтобы постичь Божество. Я нахожусь на самой низкой ступени духовной Сад ханы. Моя единственная сила - любовь к Богу. У меня нет другой поддержки." Она взывала к состраданию Рамы, прося выполнить ее желание. "Твоя милость беспредельна", - сказала она. Рама внимательно слушал ее. Он взял ее за подбородок и посмотрел прямо в глаза. Он проговорил: "Мать! Преданность - это главное, что мне нужно, все остальное - второстепенно. Я не придаю никакого значения таким вещам, как ученость, ум, положение в обществе, социальный престиж, каста. В моих глазах они не имеют никакой цены. Больше, чем магические силы, приобретенные духовными занятиями и аскезой, я ценю сладость преданности, наполненной любовью. Я ищу только это. Человек, в котором нет любви, так же бесплоден, как облако без влаги, как деревья-пустоцветы, как корова, не дающая молока. Он всегда далек от Бога и никогда не заслужит его милости. Сабари! Я хотел бы, чтобы из девяти путей, существующих для проявления преданности, человек оставался верен хотя бы одному. Я обнаружил, что ты следовала до конца всеми девятью путями! Поэтому я не вижу никого другого, кто был бы выше тебя в духовных достижениях. Я поистине ликую, наблюдая за тобой, ибо ты выказала преданность такую чистую, стойкую и самоотверженную, которая есть Сама Любовь, исходящая из сердца и щедро льющаяся повсюду, охватывая все живые существа. Ты никогда никого не оклеветала, даже во сне. Вот что сделало твою душу такой чистой. Твой ум не расцветает, сталкиваясь с "добром" и не увядает, когда приходит "зло". Ты поистине благословенна."
Сабари жадно вслушивалась в эти утешительные слова Рамы. Она сказала: "Рама! Нет другого пути для преданного, кроме как стремиться доставить радость Божеству, так ведь? Я не мечтаю ни о чем другом. Сегодня мой Отец, мой Бог, Владыка моей жизни, Господин всех миров, Создатель всего явился передо мной! Чем мне измерить мое счастье, о Повелитель Ситы, дочери Джанаки?" Как только она упомянула имя Ситы, братья вернулись к печальной действительности. Рама сказал ей:
"Увы, Сабари, все это время ты держала нас в приподнятом настроении, заставив позабыть тревогу и одаривая радостью, теперь же внезапно погрузила нас в скорбь." Сабари почувствовала угрызения совести, она подняла голову в испуге и произнесла с мольбой: "Господин! Почему ты говоришь так? Прости мне мою оплошность!" И она упала к ногам Рамы.
Рама спросил ее: "Сабари! Знаешь ли ты что-нибудь о Сите? Слышала ли о ней?" Сабари ответила: "Знаю ли я? Знаю ли я о Сите? Нет такой женщины, которая, зная о Принципе Рамы, не знала бы о Принципе Ситы, Жемчужины среди женщин, Венце добродетели, Свете женственности! О! Какое ей выпало счастье! Она - сама тень моего Рамы! Рама! Я должна сказать тебе, что мой Гуру, риши Матханга, говорил мне о сущности Ситы. Конечно, ты все это знаешь сам. Но ведь ты спросил меня, знаю ли я о Сите, и я отвечу тебе. Рама затуманил иллюзией умы Ман тары и Кайкейи для того, чтобы выполнить свою миссию - истребить племя ракшасов. Именно поэтому, как сказал мой Гуру, Сита, Рама и Лакшмана ушли в лес как изгнанники. Он сказал, что они посетят обитель, благословят аскетов и что Рама уничтожит демонов, осквернявших их ритуалы. Он сказал, что по плану, изобретенному Рамой, у Раваны, тесно связанного с кланом ракшасов, появится искушение сыграть роль в драме, главное действие которой будет происходить вокруг "похищения" Ситы! Он уверил меня, что Сита, похищенная Раваной - ложная Сита, а не реальная, истинная Матерь. Он сказал, что Рама в поисках пропавшей Ситы придет в этот лес и что я получу от него награду, о которой не смела и мечтать. Мой Гуру также сказал мне, что Рама заключит союз с Сугривой, который укрылся от жестоких преследований своего старшего брата Вали в Горах Ришьямука, примыкающих к нашей обители. Рама осуществит поиски Ситы с помощью Сугривы. Рама! Ты управляешь Космической Мистерией, которая тобой и задумана. Акты этой Мистерии были известны моему Гуру, и он поведал мне о них. Твоя сцена - это весь Космос. Ты вершишь судьбами Вселенной, обеспечивая ей устойчивость и процветание. Все, что происходит, есть воплощение в действие твоей Воли; без нее ничего не случается - ни великое, ни малое.
Господин! Ты играешь в этой драме, как будто бы ничего не зная о своей роли в ней. Ты делаешь вид, что повержен горем из-за разлуки с Ситой! Только глупцы или те, кто не верят в реальность Атмы, могут принять это за истину; те же, кто знает о Божественном и его таинствах, те, в ком живет преданность, садхаки, стремящиеся познать Бога как свою собственную сущность, никогда не поверят, что это правда. Ты - Вершитель всего, что делается; никто, как бы силен он ни был, не сможет воспрепятствовать твоей Воле. Ты управляешь действиями людей во всех событиях - как хороших, так и плохих; сами они не являются их авторами. Только невежественные люди могут думать, что они - исполнители своих желаний и дел. Рама! Прости мне мою дерзость. Я слишком много говорила в твоем присутствии." Сказав это, она упала к ногам Рамы. Силою внутреннего Огня йоги, который она зажгла в себе, ее тело обратилось в пепел, а дыхание жизни слилось с сущностью Рамы, которого она боготворила.
Глава 22
Обретенный союзник
Итак, Рама и Лакшмана исполнили заветное желание Сабари, послав благословение ее удаляющейся душе. Они продолжали свой путь, продвигаясь сквозь джунгли, точно два льва-близнеца, делясь друг с другом мыслями о беспредельной преданности и самоотверженности старой подвижницы. Они шли быстрым шагом и скоро достигли горной гряды Ришьямука. Здесь, среди гор, в пещере, Сугрива со своими министрами и придворными нашел себе убежище. Отсюда увидел Сугрива двух братьев, приближающихся к горному хребту, и был поражен их благородным видом и величавой осанкой. Их облик казался божественным. Сугрива всегда был начеку, когда видел чужих близ своего убежища, так как опасался, как бы его старший брат Вали, стремясь досадить ему, не заслал сюда вестников беды и смерти. Он пристально наблюдал за всеми подступами к своему окруженному скалами прибежищу. Его испугала поступь и величавость двух незнакомцев. Он должен был как можно скорее узнать, кто они такие и с какой целью пришли. Он призвал к себе Ханумана и сказал: "Могучий герой! Заметил ли ты этих двух лучезарных чужестранцев? Тотчас же иди и узнай, кто они такие, откуда пришли и что им нужно. Сообщи мне все сведения о них. Если окажется, что они подосланы Вали, дай мне сигнал: склони голову к груди. Так и условимся. Если это подтвердится, мы должны будем немедленно оставить эту гору и перебраться в другое место." Сугрива дал ему различные указания и распоряжения о том, как поступить в непредвиденных обстоятельствах. Хануман помчался навстречу незнакомцам; поравнявшись с ними, он склонился к их ногам с великим почтением. Он сказал: "О Сияющие! Вы возбудили во мне глубокий интерес и любопытство. Ваш пленительный облик вызвал во мне какое-то странное томление. Вы выглядите такими невинными и нежными! Поистине - вы не просто люди, я в этом убежден. Я подозреваю, что вы - Божественная пара Нара-Нараяна, сошедшая на землю. Прошу, скажите, почему вы появились в этих джунглях и почему никто не сопровождает вас и не служит вам?" Хануман задавал эти вопросы в великом смирении и почтении.
Рама оценил преданность и смирение Ханумана. На его лице заиграла улыбка, когда он ответил: "Мы сыновья царя Дашаратхи, правителя Айодхьи. Мы удалились в лес. Это мой брат Лакшмана. Мое имя - Рама. Моя жена также ушла со мною в лес. Но когда мы поселились в Панчавати, ее похитил ракшаса в то время, когда мы с братом ненадолго покинули нашу хижину. И теперь мы в поисках ее следов ходим по лесам, пытаясь узнать, где она находится, чтобы отвоевать ее у демонов." Рама говорил с Хануманом открыто и откровенно, ясно излагая факты, которые могли объяснить их появление в этой горной стране. Он сказал:
"Итак, я поведал тебе обо всем, что предшествовало нашему приходу сюда. Теперь я хотел бы также узнать и твою историю." Хануман понял, что оба брата - его Высшие Владыки, поэтому он снова упал к их ногам, чтобы выразить им свое почтение. Поднявшись и встав перед ними, он залился слезами радости и преданности и некоторое время не мог вымолвить ни слова. Наконец, набравшись храбрости и стоя перед ними со сложенными руками, он сказал дрогнувшим голосом: "Господин! Я - глупое и темное существо, вот почему я задавал вам вопросы. Простите мне мою глупость. О Монарх Монархов! Ты просишь меня рассказать о моем прошлом и моем настоящем, как будто ты являешься простым смертным, судящим обо всем только на основании услышанного. Разве это правда? Я не мог понять, кто ты, ибо находился во власти иллюзии, которую ты сам же в нас поддерживаешь. Господин! Ты могуществен и непобедим. Как может слуга быть равным Господину и Учителю? Все живущие подчинены твоему замыслу и введены в заблуждение твоей стратегией и твоими планами. Я хотел бы сделать признание, которому мой Повелитель будет свидетелем: кроме поклонения моему Господину, мне не ведомо в жизни иное стремление. Когда слугу защищает его Хозяин, чего он может опасаться? Мощь Господина - щит для слуги." Произнося эти слова, Хануман принял свой реальный облик. Рама был полон восторга при виде Ханумана. Он обнял его. "Ты так же дорог мне, как Лакшмана." Он притянул его к себе и приласкал, гладя его по голове и нежно касаясь его лба и лица. Он сказал: "Хануман! Я изливаю свою любовь прежде всего на тех, кто служит мне и воспринимает это служение как высочайший путь к освобождению." На это Хануман ответил:
"Господин! Сугрива, предводитель племени ванаров, прошел через многие испытания из-за злобных преследований своего старшего брата Вали; он выдворен как изгнанник из своего царства в этот лес, где и нашел себе убежище. Он тоже является Твоим слугой. Он заслуживает Твоей любви и благословения. Обрати к нему свою Милость и избавь его от бесчестия, в котором он сейчас пребывает. У него есть возможности и силы для того, чтобы послать миллионы обезьян во все концы света на поиски Ситы. Он - царь обезьян. Он может добиться победы в этом начинании." Хануман подробно обрисовал многочисленные достоинства и способности Сугривы и убедил Раму искать его дружбы. Когда Рама решился на этот шаг, Хануман предложил перенести их на своих плечах прямо на вершину горного хребта, к месту, где находился Сугрива.
Сугрива пришел в восторг при виде Рамы и Лакшманы. Он понял, что заставило Раму пробираться через лес и прийти к нему. Оба они сострадали друг другу и смогли оценить тяжесть бед, которые на них обрушились. Они почувствовали, что их связывают общие узы товарищества. Сугрива пал к ногам Рамы и Лакшманы и с благоговением предложил им свое гостеприимство. Рама уверил Сугриву, что тому удалось умерить его страх и облегчить боль, ибо он предстал перед ним как воплощенное сострадание. Сугрива со своей стороны заверил его, что готов пожертвовать всем, даже собственной жизнью, ради служения Раме. Клятва в вечной дружбе была торжественно скреплена с помощью ритуального Огня. Ибо огонь в виде тепла и света присутствует в сердце каждого живого существа; Огонь, находящийся в глубинах Сознания, может выжечь любое непостоянство, любые колебания, способные повлиять на верность клятве. Поистине, Огонь, или Агни (Божественная лучезарная тонкая субстанция, которая есть сама суть огня), является главным элементом Рамаяны. Рама был рожден как животворный дар Бога Агни, возникший из пламени жертвенного алтаря. Сита обручилась с Рамой, и божественным свидетелем их союза был Агни. Ланка была разрушена с помощью Огня. Именно в Агни сохранялась реальная сущность Ситы, когда Равана увез ее на Ланку, чтобы вновь восстать из огня при ее освобождении, когда война с Раваной завершилась победой Рамы. Сокровенный смысл в том, что сердце Рамы полностью очищалось при каждом соприкосновении с Огнем. Ибо Рама - это символ джняны или Высшей Мудрости. Он также символ Наивысшей Морали. Таким образом, союз с Сугривой был утвержден и скреплен Агни, при званным быть его свидетелем. Лакшмана, стремясь углубить веру Сугривы и укрепить узы дружбы, поведал ему Правду о Раме и о миссии, с которой он явился в мир.
Он рассказал ему также о Сите и ее Божественной природе. Она - дочь царя Митхилы, сказал он, и поэтому ее милости и благословения можно добиться только путем неутомимых духовных исканий, матханы и упорной садханы. Слушая Лакшману, Сугрива проливал слезы раскаяния. Он сказал Раме: "Учитель! Однажды, когда я был занят обсуждением дел со своими министрами и приближенными, я услышал с неба крик "Рама! Рама!", доносившийся из колесницы Пушпака, которую мы увидели летящей по воздуху. Пока мы наблюдали это странное зрелище, из колесницы упал узелок, сделанный из обрывка одежды, как раз к тому месту, где мы стояли. Это был узелок с драгоценностями, и мы поэтому сохранили его в неприкосновенности. Вполне возможно, что ракшас по имени Равана увозил Ситу на небесной колеснице, поскольку нет такого беззакония и такого зла, какие Равана не мог бы сотворить." Сугрива заскрежетал зубами от ненависти к чудовищу, совершившему, как он подозревал, столь гнусное злодеяние. Рама попросил, чтобы принесли узелок с драгоценностями. Тогда сам Сугрива поднялся и, пройдя в пещеру, где он прятал его, принес узелок и положил перед Рамой. Драгоценности были завязаны в клочок ткани, оторванный от платья из древесного волокна, которое царица Кайкейи дала Сите, чтобы она могла носить его в изгнании, как подобает лесной отшельнице. Узнав этот клочок материи, Лакшмана заплакал. Увидев, как он сокрушается, Сугрива и Хануман очень опечалились. Рама развязал узелок и показал его содержимое Лакшмане для того, чтобы тот убедился в принадлежности этих вещей Сите. Лакшмана сказал, что все драгоценности он узнать не может, так как никогда не смел поднять глаз на Ситу. "Я видел только ножные браслеты, которые носила жена моего брата, поскольку я каждый день припадал к ее ногам. Да, вот эти браслеты она носила, я могу поклясться в этом. Когда она пробиралась через заросли джунглей, я обычно шел следом за нею - по ее стопам. Ты ведь знаешь, ты всегда шел впереди, я же - следовал за Ситой. Я шел, видя ее ноги, и я помню эти браслеты очень хорошо." Сугрива и Хануман с грустью смотрели на братьев, когда те, играя свои роли, пришли в глубокое волнение при виде драгоценностей, сброшенных Ситой. Сугрива больше не в силах был это выносить. Он воскликнул: "Господин! Не предавайся горю. Именно сегодня я выработаю план, как отыскать Ситу и как уничтожить злобного Равану. Я верну тебе Ситу и сделаю вас обоих счастливыми. Это - мое твердое слово, моя святая клятва."
Рама принял это обещание с глубоким удовлетворением. Он сказал: "Расскажи мне во всех подробностях, почему ты живешь в лесу, а не в своей столице." И Сугрива ясно, точно и последовательно, словно нанизывал бусинки на шнурок, составляя гирлянду или ожерелье, описал, кто были его родители, как выглядела его настоящая царская обитель, каковы причины вражды, вспыхнувшей между ним и его старшим братом, и многое другое. Раме показалось, что история Сугривы была в чем-то похожа на его собственную, и особенно - изгнание из царства и разлука с женой. Он чувствовал, что Сугрива был честен и справедлив, а Вали заслуживал наказания за то, что украл жену брата - преступление, которое, согласно моральным нормам обезьяньего племени, никому не прощается.
Рама попросил Сугриву рассказать о его рождении. Сугрива ответил: "Да! Я хотел бы положить к твоим ногам хронику начал и судеб всего моего клана. Когда-то Брахма-Создатель сотворил обезьяну. Она обладала огромной мощью, но была своенравна, капризна и непоследовательна в своих действиях. Поэтому Брахма назвал ее Рукшараджа; когда пришло время определить место обитания Рукши, Брахма повелел: "Живи в лесу, здесь ты сможешь вести себя как захочешь, следуя своим прихотям. А когда на твоем пути встретится ракшас, настигни и убей его и спаси эту землю от его свирепых нашествий." Рукшараджа двинулся к югу, согласно предписаниям Брахмы. Однажды он приблизился к озеру, чтобы утолить жажду, и когда он наклонил свое лицо к поверхности прозрачной воды, то увидел свое отражение. Он страшно забеспокоился: враг прячется в озере, ожидая его появления! Рукша носился по берегу озера и жаждал схватить врага, когда тот вынырнет из воды. Сидящий в озере недруг ревел, когда ревел Рукша, и так же яростно скрежетал зубами, как и он сам. Он в точности повторял все его звуки и все его жесты. Не в силах больше сдерживаться, Рукша бросился в озеро, чтобы задушить своего соперника. Но этот прыжок превратил Рук-шу в существо женского пола! Вне себя от изумления, обезьяна вышла на берег и, повернувшись к Солнцу, стала молить его о Милости. Она взывала и к Богу Индре - истово и страстно. Благодаря Милости Сурьи (Бога Солнца) вскоре она родила сына, и это был я, Сугрива, а по Милости Индры, снизошедшей на нее, она родила второго сына - Вали, моего брата. Сразу после рождения сыновей она снова стала Рукшараджей! Рукша взял двух своих детей и обратился к Брахме за наставления ми. Он рассказал Брахме всю свою историю, и Бог, оценив все случившееся, вынес свое решение: "О Вали и Сугрива! Отправляйтесь в южные земли и обоснуйтесь в Кишкиндхе. Властелин всех Миров, Высочайший Повелитель Вселенной, Тот, кто известен под многими именами, явится в мир как Рама, как сын царя Дашаратхи из династии Рагху; Он уйдет в лес согласно воле своего отца; Он проявит себя во многих сверхчеловеческих деяниях, но будет вести себя как обыкновенный смертный. Во время своих странствий он прибудет в Кишкиндху, где вы поселитесь, и заключит дружбу с тобой, Сугрива! Ищите счастливого случая обрести его Даршан, услышать звук его голоса и коснуться его ног. И ваша жизнь станет благословенной."
Мы слушали голос Брахмы, обращенный к нам. Мы радовались будущему, которое нас ожидает. Мы не совершали ни йогической япы, ни аскетических бдений, ни ритуалов, ни священных жертв; все наши способности и достижения были прямым результатом той Милости, которую Брахма излил на нас в тот день. Когда его Голос умолк, мы, продолжая мысленно выражать ему свое поклонение, достигли Кишкиндхи. Мы уничтожали ракшасов, осквернявших здешние леса. Но однажды ракшас по имени Майави, сын Майи, выступил против нас, чтобы отомстить. Он напал на нас в полночь и совершил чудовищный погром. Мой старший брат не мог ни минуты терпеть наглость врага. Вали поднялся во весь свой рост и навалился на Майави всей своей тяжестью. И ракшас в страхе бежал. Он спрятался в пещере, и Вали преследовал его до конца. Я тоже участвовал в этой жаркой погоне за злобным ракшасом и мчался следом за Вали. Когда мой брат добежал до пещеры, где скрылся Майави, он приказал мне: "Брат! Я иду в эту пещеру, чтобы убить врага, а ты оставайся здесь и охраняй вход, чтобы он не убежал." Когда я спросил его, как долго мне тут оставаться, он ответил: "Не меньше пятнадцати дней и пятнадцати ночей. Все это время ты должен зорко следить за входом. Если я не появлюсь на шестнадцатый день, это будет означать, что он убил меня, и ты можешь вернуться домой." Я ждал и не отрывал глаз от пещеры целых тридцать дней; к этому времени из пещеры стал распространяться запах крови - и я был убежден, что это запах крови моего брата. Я боялся, что Майави мог выйти живым из пещеры, поэтому я загородил вход в нее огромным валуном и, понимая, что дальнейшее ожидание неразумно, вернулся домой. Я собрал своих верных друзей и доброжелателей и обсудил с ними дальнейшие шаги.
Мы знали, что если Майави убил грозного Вали, он мог стать для нас опаснейшим врагом, и мы поэтому пребывали в постоянном страхе.
Обитатели долины понимали, что в эти тяжелые времена, когда они со всех сторон окружены врагами, им нужен правитель. Они убеждали меня, поскольку Вали умер, занять его место. У меня не было намерения захватить власть, но они принудили меня к этому. Вскоре после этого, через два или три дня, в долину вернулся Вали: он убил Майави и избавил эти земли от подлого врага. Увидев меня в роли правителя, он пришел в неудержимую ярость. Он обвинил меня в том, что я загородил вход в пещеру валуном, чтобы помешать ему выйти оттуда живым, и что я намеренно добивался власти, которая на самом деле была навязана мне. И он решил жестоко отомстить мне за это. Он стал обращаться со мной, как с самым низким из низких и вменял мне в вину малейшую оплошность или ошибку. Он лишил меня всей власти и всех привилегий и взирал на меня, как если бы я был ничтожнейший раб в его доме. Он отобрал у меня мою жену. Однажды, желая покончить со мной, он яростно набросился на меня. Я не мог противостоять его силе. Поэтому я покинул Кишкиндху и нашел убежище здесь. Он настоял, чтобы все те, кто поддерживали меня и сочувствовали мне, ушли вслед за мной, и вскоре мои друзья и подданные присоединились ко мне в этих горах. Моя жена прилагала огромные усилия, чтобы вернуться ко мне, но как она ни старалась, он не разрешил ей уйти. Теперь он считает ее своей собственной женой." Из глаз Сугривы текли слезы, пока он рассказывал свою печальную историю. Рама успокаивал его, сочувствуя его положению. Он снова уверил его, что будет охранять его и защищать от зла.
Сугрива сказал: "Я вынужден был поселиться на этой горе, поскольку это единственное место, куда мой мстительный брат Вали не может прийти: на нем лежит проклятье старого мудреца, которое не позволяет ему войти в эту местность. А иначе я давно бы погиб от его руки."
Рама спросил: " Друг! А как он навлек на себя это проклятье?" Сугрива объяснил: "Учитель! Дундубхи, брат Майави, был мощный герой. Не было равного ему в доблести и физической силе. Он с наслаждением вступал в единоборство с горами и морем - ему было радостно показать свою мощь! Но однажды, когда он торжествовал дерзкую победу, стоя у развалин горной вершины, которую он сокрушил, он услышал некий голос, обращенный к нему: "Не задирай так высоко свою голову! Берегись! На свете живет тот, кто мощней тебя. Он беззаботно ходит по берегам озера Пампа, провозглашая свое могущество и утверждая свою власть. Его имя - Вали." Когда эти слова достигли ушей Дундубхи, он превратил себя в чудовищного быка и бросился в Кишкиндху, где находится озеро Пампа. Он пропахивал землю своими рогами и прокладывал путь по горам и долам, с высокомерной гордостью выставляя напоказ свою неколебимую мощь. С каждым прыжком ярость его усиливалась, он повсюду распространял ужас. Когда он рыл землю своими рогами, огромные деревья, вырванные с корнем, падали на землю. Сердца трепетали от его свирепости. Пока он захватывал земли, подобно Раху, пытавшемуся проглотить Луну, Вали выследил и настиг его. Он навалился на него в ту же минуту, и два грозных врага стали биться за победу. Как дикие слоны с огромными бивнями сошлись они в смертельной схватке. Бой длился больше шести часов! Наконец, Вали нанес Дундубхи роковой удар, и тот, содрогаясь от боли, замертво рухнул на землю, как рушится вершина горы во время сильного землетрясения. От мощного удара гигантские деревья повалились на землю. Вали был настолько возбужден своим успехом, что разорвал пополам мертвое тело своего противника и швырнул с огромной силой одну половину на юг, а другую на север. И вот истекающая кровью масса плоти и костей упала на обитель, залив кровавым ливнем святую землю, осквернив аскетов, которые мирно предавались медитации и пению священных гимнов. Это была святая обитель великого мудреца Матханги. В тот момент он ушел к реке для ритуального омовения. Когда он вернулся, то увидел всюду потоки крови и сразу же наткнулся на разрубленную тушу ужасного чудовища. Он не смог сдержать своих чувств. Его ученики, желавшие совершить благословенный обряд омовения, оказались вместо этого омытыми кровью! Самообладание покинуло его; ему понадобилось лишь мгновение, чтобы понять, кто совершил это преступление. Его гнев вышел из-под контроля, и ему не удалось хладнокровно оценить происшедшее. Он произнес ужасное проклятье! "Если этот грешный и подлый Вали приблизится к этой горе или даже бросит взгляд на нее, пусть голова его расколется надвое." Таково было наказание, которому он подверг Вали. Напуганный этой угрозой, с тех пор Вали держится далеко отсюда; он не смеет приблизиться к этому месту или даже взглянуть на него. Ободренный этими обстоятельствами, я и живу здесь, как в заточении, лишенный жены, оторванный от родных и близких." Сугрива поведал Раме о своем трудном положении, ничего не утаивая.
Раму расстроил рассказ о злобном поведении Вали, который так долго мучил Сугриву. Он не мог больше слушать о его ужасных поступках. Рама не терпел неправедных действий. Его не могли привлечь описания порока. Он утешал Сугриву и уверял его, что Вали не уйдет от наказания за то, что полагается исключительно на физическую силу и мирскую власть, пренебрегая силой и властью, которые можно заслужить путем праведности и преданности Богу. Он поклялся, что с помощью одной-единственной стрелы повергнет Вали на землю и положит конец его порочной жизни, даже если все четырнадцать миров будут противиться исполнению его клятвы. Он сказал: "Не обращай свой взгляд на того, кого не трогают страдания друга и не верь глупому бахвальству врага. Не выбирай друга только для того, чтобы добиться временного успеха или удовлетворить минутное желание, или дать увлечь себя недостойным поведением. Друзья должны искренне любить друг друга. Тот, чье сердце не наполнено любовью, чей ум не движим любовью, чье лицо не освещено любовью, может быть только плохим и неверным другом. Сердца таких ложных друзей нечисты и осквернены. Коварный слуга, жадная и злокозненная жена, скаредный муж и неверный друг - вот те, кто, словно пронзая нас шипами или копьями, вносят в жизнь страдания и боль. Поэтому, о Сугрива, не впадай в отчаяние. Я приду к тебе на помощь, отдав для этого все свои физические и умственные силы и свое Божественное Слово. Разве имеет значение, насколько силен Вали? Ты не ведаешь о своей собственной силе. Ты сбит с толку своей оценкой его мощи. В этом и есть причина твоих сомнений и страхов. Итак, ты, возможно, захочешь убедиться в моих способностях и моей силе прежде, чем обретешь мужество и веру. Можешь попросить у меня выполнения любой задачи, чтобы твоя вера в меня укрепилась. Я покажу тебе свою мощь и придам смелости твоему сердцу. Когда это свершится, я сражусь с Вали и одержу над ним победу."
Рама дружески похлопал по спине Сугриву, чтобы убедить его довериться ему и избавить от страха и беспокойства. Сугрива жаждал увидеть доблесть Рамы; он также хотел обрести опору для своей веры. Он сказал: " Рама! Когда-то я и мой брат задумали испытать нашу силу и ловкость, выбрав для этой цели стоящие в ряд семь гигантских пальмовых деревьев: нужно было свалить их одно за другим с помощью одной стрелы, которая прошла бы сквозь них. Я повалил только два, но мой брат Вали пронзил пять пальм, и они покатились по земле. Его способности достигли наивысшей меры. Чтобы победить Вали, нужно обладать еще большей мощью. Я жажду узнать, имеешь ли ты эту сверхсилу и сколько пальмовых деревьев повалишь ты одной стрелой."
Сугрива и его приближенные привели Раму к тому месту, где семь гигантских пальм, стоя в ряд, стремились к небу. Обезьяны попросили Раму попытаться пронзить их стрелой. Они говорили между собой, что поскольку эти чудовищные деревья в четыре или даже в пять раз мощнее тех пяти, которые повалил Вали, Раму можно будет признать достаточно сильным, если он повергнет на землю даже два или три этих гиганта. Взглянув на ряд деревьев. Рама улыбнулся и, подозвав к себе Сугриву, сказал ему: "Сугрива! Эти пальмы, на мой взгляд, совсем маленькие и слабосильные." И он выпустил стрелу из своего лука. Он свалил на землю все семь! Его стрела, на пути круша скалы, занесла все упавшие пальмы на высокую гору, которая виднелась вдалеке.
Сугрива был потрясен, его переполняли изумление и преданность. Он простерся у ног Рамы, воскликнув: "Сотня Вали не могли бы достичь подобной победы. Я бесконечно счастлив. С той поры, как я удостоился твоей дружбы, в моей жизни нет больше опасений и тревог. У меня был один-единственный враг - Вали, но сегодня я приобрел стократного Вали, как самого сердечного друга! Прости мне мою ошибку. Мне стыдно, что мой жалкий умишко убедил меня испытать таким способом твою силу. О! Я поистине счастлив, что получил благословение на дружбу с Самим Богом - в твоем облике. История моих бедствий сегодня закончилась. В моем сердце проснулась надежда, что я отвоюю свою родную Кишкиндху. Я счастлив, что смогу снова жить спокойно со своей женой и детьми. Я только теряюсь в догадках: когда и как это сможет произойти - в течение минут, или часов, или дней. Конечно, все это зависит от воли Рамы, от его Милости. Моя мечта исполнится в тот момент, когда этого захочет Рама."
Сугрива осознал, что один лишь Рама сможет помочь ему и на одного лишь Раму он может положиться. Он простерся у его ног и сказал:
"Рама! Твоя Воля и твое Сострадание - моя единственная защита. Когда намереваешься ты положить конец моим страданиям?" Поднявшись, Сугрива продолжал: " Рама! Послушай! Долгое время я называл Вали своим злейшим врагом и дрожал в страхе перед ним. Теперь я считаю, что он - мой величайший благодетель. Из-за страха перед ним я поселился на этой горной гряде. Именно отсюда я мог увидеть Твое появление и встретить Тебя, и получить благословение на дружбу с Тобой! Поэтому выходит, что в Вали - коренная причина всех этих событий и он, действительно, - мой благодетель. Рама! Бывает, что во время сна мы с кем-то сражаемся, мы ненавидим врага всем своим существом, мы применяем все средства, чтобы уничтожить его. Но когда мы просыпаемся и поднимаемся с постели, мы чувствуем, что ненависть и борьба были ложными и бессмысленными. Твой Даршан пробудил меня ото сна. Я ненавидел Вали и видел в каждом его действии враждебный выпад против меня; я сражался с ним в силу своего невежества. Теперь, когда я увидел Тебя и имею счастье слушать Твои советы, я словно воспрянул ото сна, и мое сознание пробудилось. Прикосновение к Твоим священным стопам дало мне видение Истины. Моя давняя ненависть и зависть, жадность и эгоизм, моя враждебность к Вали и мои планы мщения - все это лишь истощало мои силы. У меня было только одно желание - найти подходящий момент для сведения счетов. Только упорный тапас и аскетизм помогли мне завоевать Твою Милость. Я обрел Тебя, и моя боль представляется мне как испытание аскета, а гнев обратился в любовь. Господин! Благослови меня! Ниспошли мне свою Милость! У меня нет больше желания завоевывать мое царство. Моя жена и дети идут по своему жизненному пути, начертанному для них судьбой. Что могу я сделать, чтобы изменить ход событий? Это больше не волнует меня. Мне довольно того, что Ты даровал мне радость служить Тебе и быть рядом с Тобой до конца моих дней."
Пока он изливал свою душу. Рама ласково гладил его по голове, а затем сказал: "Сын! В словах, которые ты произносишь, заключена правда. Царство и власть, радость и горе, злоба и тревога, собственность и привилегии, добро и зло - все это нити, из которых сотканы сны. Реальны лишь близость Бога и идея Бога, живущие в твоем сердце. Но помни, моя клятва, мое слово никогда не могут быть нарушены. Что бы ни случилось, я верну тебе царство, и тебе не удастся уйти от ответственности управлять им. Ты не сможешь избежать боя с Вали, который состоится завтра. Готовься к нему!"
Рама поднялся. Вместе с Лакшманой они двинулись вперед, вооруженные луками и стрелами. Сугрива шел рядом с ними. Хануман и другие приближенные остались в горном убежище. Сугрива во время пути выслушивал необходимые указания и, наконец, он получил приказ - дальше двигаться одному и бросить вызов Вали перед главными воротами города. Следуя этому приказу, данному Рамой, Сугрива, оказавшись у ворот города Кишкиндхи, закричал так яростно, что стены крепости зашатались и земля содрогнулась в ужасе. Как только этот призыв был услышан, Вали взметнулся со своего ложа словно кобра, на которую наступили ногой, и стремительно выбежал, чтобы сразиться с братом и обратить его в бегство. Он знал, что вызов на бой послал ему Сугрива.
Но тут Тара, жена Вали, обхватила его ноги руками и напомнила ему о словах, сказанных несколько дней назад его собственным сыном. Она сказала : "Господин! Братья, которые искали помощи Сугривы - не обыкновенные люди; они наделены невиданным могуществом. Сугрива, скрывавшийся все это время, пришел теперь сюда уверенный и храбрый. Он даже осмелился бросить тебе вызов. Он ни за что бы не рискнул ринуться в бой, если бы не знал обо всем наперед. Он наверняка получил доказательства их силы и добился обещания о помощи. Царевичи Рама и Лакшмана имеют Божественную Власть; крайне неблагоразумно вступать в битву с ними." Слушая ее страстные и настойчивые предостережения, Вали разразился язвительным смехом. "Трусливое существо! - сказал он. - Известно, что Рама обладает невозмутимостью и беспристрастностью. Если это правда, он будет оценивать нас двоих одинаковой меркой. К тому же я не причинил ему никакого вреда, не так ли? Но если Рама, несмотря на это, убьет меня, я буду считать, что не зря родился на свет и что вся моя жизнь прошла не напрасно!" Тара, с одной стороны, была счастлива выслушать подобное мнение, но, с другой стороны, не могла ни на минуту смириться с мыслью о разлуке со своим господином. И потому она продолжала умолять его: "Господин! Несогласие жены - дурное предзнаменование; не принимай сгоряча вызов!" Но Вали не стал слушать ее мольбы. "Когда битва зовет, никто не обращает внимания на приметы. Или погибнет враг, или самому мне придет конец." С этими словами он оттолкнул Тару и в страшной ярости бросился к воротам крепости.
Он увидел там одного лишь Сугриву; он накинулся на него, и начался тяжелый кулачный бой, где оба наносили друг другу сокрушительные удары. Но Сугрива не мог вынести града яростных пинков и готов был обратиться в бегство. Вали так нещадно колотил его руками и ногами, что Сугрива, обезумев от нестерпимой боли, бросился бежать, оставив Вали победителем. Вали вернулся в крепость, в возбуждении похлопывая себя по бедрам. Рама и Лакшмана последовали за убегающим Сугривой. Когда они достигли горного убежища, Сугрива упал к ногам Рамы. Его сердце переполняли чувства разочарования, отчаяния, боли и страха. Он сказал : "Господин! Я не понимаю, почему ты обрек меня на такое бесчестье. Я решился на риск, окрыленный огромной надеждой на то, что ты придешь мне на помощь. Я все время ждал, что твоя стрела пронзит Вали и покончит с ним. Но этого не случилось. Я не мог вынести тяжести его ударов и вынужден был позорно бежать с поля боя ради спасения жизни. Мой брат - мощный борец, не мне противостоять его натиску."
Рама, утешая его, сказал: "Сугрива, не огорчайся. Выслушай, почему так получилось. Вы двое настолько похожи, настолько неотличимы друг от друга, настолько одинаковы по повадкам и внешнему виду, что я не мог выбрать правильную цель." Эти слова имели глубокий скрытый смысл. Они означали, что Раме известна глубокая преданность Вали его Божественным Стопам. "Он тоже мой приверженец, он так же стремится получить мою Милость, как и ты." Но Сугрива не смог ухватить скрытый смысл этого признания. Он продолжал: "Зная так много, как же ты не различил, кто был Вали, а кто Сугрива? Я не могу поверить твоим словам. Я не понимаю причины, по которой ты не сумел этого сделать. Должно быть, ты хотел, чтобы мои возможности полностью раскрылись. Если это так, я обязан был понять это с самого начала. Я же был настолько уверен, что ты сразишь его, что слишком легкомысленно отнесся к битве, не вложив в нее все мои силы."
Рама привлек к себе павшего духом, отчаявшегося Сугриву и от всего сердца утешал его. Он провел своей Божественной рукой по телу Сугривы и боль мгновенно прошла. Раны и ушибы тотчас же исцелились. Сугрива был несказанно изумлен. Он воскликнул: "Рама! Твоей руке подвластно все, она содержит все; создание, сохранение, разрушение - все подчинено Твоей Воле. У меня нет больше никакого желания управлять государством. В сравнении с радостью, которую приносит Твоя Милость, другие радости ничего не значат." Рама не придал значения его словам. Он сказал: "Сказанное тобой - лишь отражение мимолетных мыслей. Ты говоришь подобные вещи, когда мои сила и слава у тебя перед глазами. Для меня же твои слова не имеют большой ценности, ибо я гораздо больше ценю чувства, которые родятся в сердце. Есть множество искренне преданных, которые забывают обо всем, когда испытывают на себе Высшее Могущество Божества и страстно верят, что нет ничего выше Бога. Но проходит время, их духовная жажда не утоляется, не приносит ощутимых плодов, и они предаются сомнениям даже относительно того, что сами испытали и увидели. В сердцах тех, чья вера слаба, Истина скрывается за пеленой и прячется за завесой. Я знаю, как это происходит, и оттого не придаю большого значения подобным изъявлениям чувств. Ты должен быть готов снова предстать перед твоим братом." Так Рама принудил Сугриву к вторичному единоборству с Вали.
У Сугривы не было никакого желания сражаться, но он был уверен, что на этот раз Рама сдержит свое обещание и убьет Вали. И он смело отправился на битву с верою в сердце. Рама собрал полевые цветы, сплел их в гирлянду и повесил ее на шею Сугриве. Рама рассуждал так: Вали наверняка рассказал Таре, что для Рамы все живые существа равны, все одинаковы, и что эта "похожесть" и помешала ему убить Вали. "Теперь же я повесил эту гирлянду цветов на его шею, чтобы показать, что моя любовь к Сугриве сильнее, и потому я с полным правом могу вести себя с Вали по-другому. Сугриву украшает особая гирлянда, показывающая, что он несет символ Божественной Любви. Для излияния любви не нужны никакие доводы; она не знает эгоистических побуждений."
Так Рама и Лакшмана, вселив в Сугриву мужество и героизм, убедили его вновь бросить вызов Вали у ворот Крепости. Сами они скрылись за ближайшим деревом. Когда Вали с жаром ринулся в бой и земля затряслась под тяжестью его ударов, Сугриву пронзил страх. Но Сугрива не сдавался врагу, молясь всем сердцем, чтобы Рама скорее пришел ему на помощь. Стремясь проявить все свои возможности и умение, Сугрива сражался изо всех сил. Когда силы начали иссякать и он почувствовал признаки изнеможения, он крикнул: "Рама!" И Рама, услышав этот призыв, считая своим первейшим долгом защиту своего преданного, натянул тетиву и пустил стрелу прямо в гордое сердце Вали. Вали беспомощно закрутился на месте, и, склонившись набок, плашмя упал на землю. В тот же момент Рама подошел к нему и удостоил Вали лицезрения своего Божественного Лика.
Сраженный роковой стрелой, Вали все же сумел приподняться и сесть: он был беспримерно силен и храбр! Со сложенными ладонями он задержал свой взгляд на этом лице, подобном голубому облаку, на этих прекрасных глазах, подобных лепесткам лотоса, и пролил потоки слез в экстазе счастья. Он не мог скрыть своей радости. Он воскликнул: "О Рама! Будучи Божественным воплощением красоты, будучи Самим Создателем Вселенной, зачем решился Ты на это странное и сомнительное представление? Стоило сказать Тебе хоть слово, а затем убить меня, и я был бы безмерно счастлив встретить смерть от Твоей руки. Разве отказался бы я положить к Твоим ногам все то, что положил Сугрива? Нет, нет. То, что Ты содеял, Ты содеял не без какой-то важной причины. Ибо Бог никогда бы не предпринял такого шага без должных оснований. Если смотреть со стороны, этот шаг может показаться противоречащим самой нашей идее Божества. Но если постигнуть его скрытый смысл станет очевидным, что этот поступок основан на Истине. Я знаю, что деяния Бога нельзя объяснить с общепринятой, земной точки зрения. Бог выше и за пределами трех природных гун, которые регулируют поведение человека и определяют его границы. Поэтому Его дела можно правильно понять тогда, когда смотришь на них с позиции, на которую не влияют ни чувства, ни страсти, ни предубеждение. Только в состоянии полной невозмутимости постигается то, что совершается при полнейшей невозмутимости и беспристрастности. Если вы привержены каким-то принципам и представлениям, вы будете в их духе рассматривать и те явления, которые не подходят под ваши ограниченные характеристики." Вали был наделен ясным умом и, продолжая свои рассуждения, он сказал : "Рама! Я знаю, каково Твое могущество и Твое мастерство. Ты можешь одной стрелой уничтожить не только какого-то Вали, но и всю Вселенную. Но Ты можешь и заново создать Вселенную. Тем не менее, я хотел бы узнать от Тебя, за какой мой грех Ты убил меня. Прошу, объясни мне ошибку, за которую я несу ответ. Ты явился на землю, чтобы восстановить Праведность - ведь это так? Какой же смысл и какова причина того, что Ты, как простой охотник, спрятался за деревом, чтобы убить меня?"
Рама, полный милосердия, сел рядом с умирающим Вали и сказал: "Вали! Ты знаешь, что мои действия не вызваны эгоистическими мотивами. Отбрось ложную мысль, будто я искал и завоевал дружбу с Сугривой, чтобы узнать о местонахождении Ситы. Ты ведь сам только что сказал, что я принял человеческий облик ради восстановления Истины на земле. А теперь скажи, если бы я просто наблюдал зло и несправедливые и порочные мирские дела, как бы ты назвал это? Служением миру или равнодушием к нему? Праведностью или неправедностью? Жена брата, сестра и невестка - все эти слова приравнены к понятию "дочь". Бросить похотливый взгляд на одну из них - значит быть отвратительным грешником. Тот, кто убивает такого грешника, сам остается незапятнанным.
Как несправедлив ты был, заподозрив, что Сугрива загородил вход в пещеру со злым намерением уничтожить тебя! Ты сказал, что выйдешь из пещеры самое позднее через пятнадцать дней и велел ждать тебя у входа в нее до конца этого срока. А он прождал тебя целый месяц! Он очень горевал, когда, почувствовав запах крови, подумал, что его брата убил кровожадный демон. Он не решался войти в пещеру, зная, что для свирепого ракшасы, погубившего Вали, Сугрива - не противник. Когда он заложил огромным валуном вход в пещеру, он тем самым хотел помешать чудовищу выбраться наружу. Он был уверен, что пещера станет для него вечной темницей. Жители города принуждали его принять правление - и он подчинился их требованиям. Какой же грех совершил Сугрива, поступая таким образом? Ты даже не удосужился его выслушать. Он всегда повиновался твоим распоряжениям и командам, потому что он любил тебя и благоговел перед тобой. Он строго следовал путем Правды. А ты взрастил в своем сердце ненависть к нему - безо всяких на то оснований. Твоя беспредельная гордыня загнала его в лес. Когда ты изгнал его, ты должен был позволить его жене уйти вместе с ним. Ты же вместо этого принудил ее стать твоей женой, ее, с которой ты обязан был обращаться как с собственной дочерью. Назовешь ты это грехом или нет? А ведь нет греха ужаснее этого. К тому же, ты занял место правителя этого царства. Ты должен защищать своих подданных и подавать им пример. Как смог бы ты наказать тех, кто совершил преступление, если и сам повинен в преступлениях? Каков царь, таковы и подданные - гласит народная мудрость. Люди становятся такими же, какими являются их правители. Поэтому то, что ты совершил, выглядит еще более предосудительным и низким. Разве это не так?"
Так Рама, проявляя свою безграничную любовь, прояснял Вали совершенные им грехи и преступления. Вали внимал ему и думал над тем, что услышал. В конце концов он осознал свои ошибки и сказал:
"Господин! Мне, видимо, не хватает ума, чтобы убедить тебя признать меня безгрешным. Но выслушай меня! На самом деле, я - вовсе не грешник. Будь я грешником, мог бы я быть сражен стрелой, пущенной рукою самого Бога, и мог бы я проводить последние мгновения жизни, глядя на Лик Божества и внимая Его сладостным речам?" Рама с великой радостью воспринял эти слова, в которых заключалась такая высокая мудрость, исходящая из самых глубин любви, преданности, восторга и самоотверженности. Рама пожелал показать всему миру, каким искренним было самоотречение Вали. Он сказал: "Вали! Я возвращаю тебя к жизни. Я освобождаю тебя от неизбежности старения и одряхления. Восстань! И обрети вновь свое тело!" Он положил руку на голову Вали. Но во время этого высочайшего благословения Вали прервал Раму и взмолился: "Океан Сострадания! Внемли моей мольбе! Как бы ни противились мы смерти в течение всей нашей жизни, в то мгновение, когда дыхание покидает нас, смерти избежать нельзя. В этот миг даже величайшие из святых не всегда находят в себе силы, чтобы умереть с Твоим Именем на устах. Мне выпало это величайшее счастье - в последние минуты жизни произносить Твое Имя, взирать на Твой Лик, касаться Твоих Ног и слышать Твое Слово. Если я потеряю эту возможность, кто знает, сколько мне придется ждать, чтобы обрести ее вновь? Продолжая дышать, совершу ли я что-либо великое? Нет. Я не хочу больше жить.
Господин! Даже Веды, Источник всякого Знания, говорят о Тебе: "Не это"; "Не это". Этим путем ведут они за собой мудрецов, пока те не воскликнут: "Это! Это!", и я только что овладел этой великой тайной. Не ужели я упущу ее? Есть ли в мире такой глупец, который променял бы найденное им Божественное Древо Исполнения Желаний на дикорастущий сорняк? Этот Вали, рожденный высшей волею Самого Брахмы, наделенный могучим телом и острым умом и получивший известность благодаря этим качествам, может ли он отдаться искушению цепляться за тело, как если бы оно было истинной реальностью и ценностью? Нет. Если я поддамся на это, я навлеку на себя вечный позор. К чему рассуждать? Если ты не удовлетворен собою, может ли что-либо иное удовлетворить тебя? Господин! Твой Лучезарный Облик и Твое Слово помогли мне преодолеть чувство раздвоенности и множественности. Я обрел видение Единого, свободное от всего другого. Смерть избавит меня от тяжкого груза последствий моих грехов. Позволь же исчезнуть телу, обремененному этим невыносимым грузом. Не допусти рождения нового тела, на плечи которого обрушится эта тяжесть!" Вали объявил о своей решимости расстаться с жизнью и призвал к себе сына. "Этот юноша порожден желанием грешной плоти. Но он силен, добродетелен, скромен и послушен. Я хотел бы, чтобы Ты заботился о нем, как о сыне, достойном Твоей Милости. Передаю его в Твои Руки." С этими словами он вложил руки сына в руки Рамы. Рама привлек к себе Ангаду, сына Вали, и благословил его с великой любовью. Удовлетворенный тем, что Рама принял его. Вали пролил слезы радости. Он устремил свой взгляд на Божественное Лицо Рамы. Его глаза медленно закрылись - в смерти. Разве станет слон обращать внимание на цветок, который выпал из гирлянды, украшающей его шею? Так и Вали безмятежно позволил своему дыханию отлететь от него.
Обитатели города на озере Пампа в глубокой печали собрались группами, как только пришла весть о кончине Вали. Его жена Тара прибыла в сопровождении своей свиты. Она упала на мертвое тело и лишилась чувств. Горестный вопль Тары был так пронзителен, что даже камни таяли в глубоком сочувствии. Когда сознание вернулось к ней, она взглянула на лицо своего господина и горько зарыдала. "Несмотря на мой протест и доводы, которые я приводила, чтобы остановить тебя, ты бросился навстречу своей судьбе. Жена должна быть неусыпна в своей заботе о безопасности и счастье своего господина. Никого так близко не затрагивает благополучие мужа, как его жену. Другие, как бы ни были они благородны, всегда вкладывают некую долю эгоизма, когда дают советы. Господин! Из-за злой воли Судьбы мой совет не возымел действия. Господин! Как смогу я оберегать и воспитывать нашего сына? Разве тот, кто убил тебя, откажется от попытки нанести вред твоему сыну? Кто будет теперь защищать нас? Как мог ты примириться с тем, что оставляешь нас и уходишь в другой мир? Ради чего мне теперь жить?"
Тут Тара обернулась к Раме и излила ему свою душу: "Ты отправил моего дорогого господина, мое дыхание, в иной мир. Неужели ты хочешь, чтобы мы, оставленные им, были брошены на милость чужим?
Подобает ли тому, кто так благороден и так предан законам Праведности, проявлять гордыню и высокомерие? Достойно ли это героя? Если ты желаешь нашего благополучия, если ты хочешь облегчить нашу боль, тогда убей меня и моего сына; стрела, которая сразила могучего воина, не дрогнет перед слабой вдовой и подростком. Дай нам возможность соединиться с ним." Она упала к ногам Рамы, рыдая в безутешном горе. Рама сказал: "Тара! Отчего ты так горько плачешь? Ты - героическая жена, тебе не подобает так вести себя, ведь этим ты порочишь свою честь. Успокойся. Соберись с силами. Тело - это временная оболочка, оно - презренно. Сам Вали смотрел на свое тело как на что-то низменное. Смерть тела, его распад могут произойти в любое время - этого нельзя избежать. Оно - лишь инструмент, благодаря которому достигается высшая цель. Если эту конечную цель не иметь перед собой и не стремиться с помощью тела достичь ее, тело можно рассматривать лишь как кусок угля, удел которого - сгореть в огне. Рыдать о теле Вали - неразумно, ибо тело - здесь, перед тобою. Или ты плачешь об Атме, которая была в этом теле? Но Атма - бессмертна, она не может ни умереть, ни разрушиться, ни исчезнуть, ни разложиться. Только те, кто не понимают идеи Атмы, страдают от иллюзии, будто тело - это они сами. Не поняв этого, даже самые ученые будут пребывать в заблуждении. Любовь к своему телу, отождествление его с истинным "Я" есть невежество и темнота. Знание же того, что Атма является вашей подлинной сущностью, есть мудрость. Обрести знание об Атме - это исключительная удача, это все равно что найти бриллиант в пыли. Атма - драгоценный камень в обрамлении массы плоти. Тело несет в себе мочу и фекалии, дурные запахи и дурную кровь. Тело донимают язвы и паразиты. Его распад нельзя остановить, оно все равно когда-то умрет. Только те достижения, к которым можно прийти благодаря телу, являются его оправданием. Они - венец вашего существования. Твой муж одержал много героических и славных побед с помощью своего тела. Управляя этим царством, он проявлял заботу о своих слугах и приверженцах, как если бы они были его собственное дыхание. Он уничтожал ракшасов. Он был глубоко предан Богу. Но он нанес обиду и вред своему брату. Никакого другого греха, кроме этого, он не совершил. Его смерть от моей руки была наказанием за этот грех. Но тем самым, поверь мне, и этот грех ему прощен. И у тебя нет причин горевать."
Когда Тара услышала эти слова совета и утешения, ум ее прояснился, мудрость вновь пробудилась в ней, и она успокоилась. Рама сказал, что нужно поторопиться. Он попросил Тару вернуться в город и принять участие в похоронном обряде, который будет совершать Сугрива. Сугриве он дал совет отнестись к Ангаде с любовью и вниманием. Когда ритуальная церемония была окончена, он послал Лакшману в столицу и передал царский трон Сугриве. Хануман и другие приближенные пришли в город и, как друзья и последователи, помогали Сугриве успешно управлять страной. Как только Сугрива взял бразды правления в свои руки, он созвал старейшин и общинных вождей и приказал им предпринять необходимые шаги для поисков местонахождения Ситы. Сугрива не чувствовал себя счастливым, став правителем и приняв на себя почетное бремя ответственности. Наоборот, он выглядел печальным и подавленным, ибо явился причиной гибели своего брата. "Увы! Гнев приводит к совершению ужасающего греха, он рождает ненависть и убивает любовь. Позор мне! Как низко я пал, если позволил гневу и ненависти войти в мое сердце. И оно разрывается от боли, когда я вспоминаю слова благоговения, с которыми Вали обращался к Раме. Я никогда не думал, даже в своих снах, что Вали обладает такой глубокой преданностью и самоотверженностью. О! Его мудрость беспредельна. Его свирепый нрав не дал ей вовремя проявиться. Да. Гнев подавляет в нас божественное; похоть и ярость - причины всех наших бед." Хотя и подавленный этими мыслями, Сугрива, тем не менее, учился у Лакшманы искусству управлять государством. Он умолял Раму посетить город и благословить его и подданных, но Рама сказал, что должен жить в лесу и ни в один город войти не может. Иначе он выкажет неповиновение воле своего отца.
Сугрива собрал совет вождей и объявил, что поскольку наступила поздняя осень и надвигаются дожди, обезьяньим стаям трудно будет передвигаться в холод и непогоду. Поэтому он считает, что они должны взяться за поиски Ситы, когда минует сезон дождей. Он доложил об этом Раме и Лакшмане. Рама признал разумность его доводов и согласился с этим планом. Братья удалились на гору Ришьямука и нашли там пристанище.
Скоро начались дожди - такие сильные, что казалось, будто на каждую пядь земли проливались с неба полные кувшины воды. Лакшмане подчас было трудно раздобыть для пропитания даже плоды и коренья. Они не могли выходить из-под крыши обители. Солнце едва проглядывало. Рама проводил время, давая Лакшмане бесценные советы. "Лакшмана, - говорил он, - когда рождается дурной сын, кодекс морали бывает поколеблен. Когда начинает бушевать ураган, облака содрогаются в страхе. Общение с дурными людьми есть пролог к уничтожению мудрости. В обществе добрых людей мудрость расцветает." Так проводили они свои дни, рассуждая о вещах, касающихся мудрости - о том, как ее обрести и сохранить.
Глава 23
Успешные поиски
Дожди прекратились. Над миром занималась заря сезона Сарад. Земля сияла великолепием свежей зелени. Пышно разрасталась трава, и природа украшала свои изумрудные ковры пестрым и красочным цветочным узором. Как жадность бессильна противостоять щедрости и великодушию, так и воды, отступая, таяли под светом взошедшей на небосклоне звезды Агастья. Рассудок становится светел и ясен, когда исчезают желание и иллюзия; так и реки вновь обрели чистоту и прозрачность. Рама сказал Лакшмане: "Брат! Я считаю, что пришла пора обратиться к Сугриве." Исполняя волю Рамы, Лакшмана попросил Ханумана - ежедневного гостя обители - напомнить Сугриве о данном обещании. Хануман, всегда готовый услужить Раме с горячим рвением и искренностью, не замедлил передать Сугриве пожелание Рамы. Сугрива собрал вожаков обезьяньих племен и возглавил приготовления к походу. Он вселил в своих подданных решимость и мужество, необходимые для удачного завершения возложенной на них миссии. Чтобы поиски увенчались успехом, он отправил несметные стаи обезьян во все концы света. Хануман был назначен Сугривой главою похода. Кувыркаясь и скача от возбуждения и восторга, полчища обезьян, ведомые Хануманом, выкрикнули в один голос "Джей!" - Сугриве и "Джей! Джей!" - Раме, Владыке и Господину, после чего устремились в разные стороны по тайным, им одним известным тропам джунглей, вдохновляемые Хануманом и важностью священной миссии.
Хануман со своим воинством отправился на Восток, Сушена и Мандава - на Север. Они обыскали горный хребет Гандамадану, пик Шумеру, Гору Арджуна, гряды Нилагири, не пропустив ни единой пещеры, и достигли берегов Северных морей. Подчиненные Ханумана были так же неутомимы в своих поисках; забыв о сне и пище, они готовы были пожертвовать жизнью ради Святых Стоп Рамы. Они хотели только одного - добиться успеха в служении Раме. Все они, от первого до последнего, будь то вожак или слуга, были исполнены преданности и самоотречения. Без устали повторяя Имя Рамы, они протискивались во все щели и закоулки, во все пещеры и убежища среди скал, карабкались на каждую гору, на каждый крутой утес, прочесывали все долины, бухты и берега рек, ибо могли проникнуть в места, недоступные для человека.
Однажды обезьяны оказались на берегу большого озера. Они заметили женщину, предававшуюся суровой аскезе, и простерлись ниц в почтении, не смея приблизиться к ней. Женщина открыла глаза и увидела стаю измученных, истощенных обезьян. Она сказала: "Обезьяны! Вы выглядите усталыми и голодными. Подкрепитесь этими фруктами", и она предложила им обильное угощение. Когда они окружили отшельни цу, та попросила рассказать о цели их странствий. Сама же она поведала им, что совершает паломничество к священной обители Рамы! "Послушайте мою историю, - сказала она. - Мое имя - Свайампрабха. Я дочь небесного гандхарва. Мою подругу, одну из апсар, зовут Хема. Когда я предавалась покаянию, передо мной явился Брахма и спросил меня, каково мое сокровенное желание. Он сказал, что я достойна награды, и он ниспошлет мне любой дар. Тогда я ответила: "Я хочу узреть Бога, спустившегося на землю в человеческом обличье." Он произнес:
"Живи здесь в одиночестве. Придет время, и сюда прибудет стая могучих обезьян, и ты предложишь им отдохнуть и набраться сил. От них ты сможешь узнать о Раме - Боге в образе человека. Позже ты увидишь его собственными глазами." О! Я чувствую, что близится исполнение моей мечты. Два верных знака говорят мне об этом. Первый знак - это ваше появление. Второй знак - ваш рассказ о Раме и о месте, в котором он пребывает. И теперь я счастлива, будто бы уже обрела третий, заветный знак Благодати - Даршан Рамы." Женщина испытывала безграничный восторг и проливала слезы счастья. Обезьяны были глубоко тронуты ее повестью и вместе с нею плакали от радости. Отшельница, между тем, закрыла глаза и погрузилась в глубокую медитацию. Через некоторое время она прервала молчание, провозгласив: "Обезьяны! Я вижу, как на острове, омываемом волнами океана, в прекрасном городе, в глубине цветущего сада, Сита, одна-одинешенька, горько оплакивает свою судьбу. Я уверена, что вы найдете ее. Не сомневайтесь в этом! Наберитесь терпения и мужества и продолжайте путь."
Обезьяны вновь пустились на поиски; почти утратив надежду и поддавшись печали, они сетовали: "Увы! Только две дайн остались до срока, назначенного нашим хозяином, Сугривой. А мы все еще не напали на след Ситы!" Ангада и другие вожаки жаловались на свою судьбу и были близки к отчаянию. Из их глаз катились слезы. Они остановились у берега моря, с грустью понимая, что никто из них не способен переплыть его, чтобы продолжить поиски. Они сгрудились на прибрежном песке, изнывая от тоски и разочарования. Старейший из вождей, Джамбавантха, как мог, утешал Ангаду: "К чему так сильно горевать? Мы сделали все, что было в наших силах, мы искали повсюду, ни на секунду не забывая о долге; ни единого мгновения не было затрачено впустую; пренебрегая голодом и жаждой, мы были неутомимы в нашем служении; дни и ночи, без сна и отдыха, мы обыскивали все уголки земли в поисках Ситы. Наш хозяин и правитель, Сугрива, не мог наблюдать наши действия, но, поверь мне, Раме ведом каждый наш шаг! Поэтому Рама знает, что нас не за что подвергать наказанию, а, значит, у нас нет причин бояться гнева Сугривы. Это задание Рамы, и мы должны исполнять его с именем Рамы на устах и с Образом Рамы в сердце."
В то время как Джамбавантха успокаивал и подбадривал Ангаду, на берегу, передвигаясь прыжками, появилась огромная старая птица. Это был орел, намеревавшийся совершить у моря поминальный обряд по своему брату и преподнести океану воду, освященную зернами кунжута. Обезьяны столпились вокруг незнакомца и гадали, не ракшаса ли это, изменивший свое обличье. Птица, однако, заговорила первой. Орел сказал: "Обезьяны! Мое имя Сампатхи. Джатайю был моим братом. Еще в молодости мы устроили состязание - кто сможет подлететь ближе к солнцу. Мой брат не вынес огнедышащего зноя солнечных лучей и повернул назад; моя же гордыня побудила меня лететь выше и выше, пока мои крылья, опаленные жаром, не сгорели дотла. Я низвергся с небесных высот и рухнул на землю, как камень. В таком жалком состоянии и обнаружил меня мудрец Чандрама, проходивший мимо. Он остановился, сел рядом и завел беседу, преподав мне бесценные уроки мудрости. С тех пор я избавился от гордости и спеси. Он сказал мне: "О царь птиц! Послушай мои слова. В наступающей Трета Юге Бог Нараяна воплотится в человеческом теле; Его супругу похитит Равана и унесет невесть куда. Целая армия ванаров - обезьян - устремится на ее поиски. Когда на своем пути ты встретишь этих посланников Бога, выполняющих священную миссию, ты можешь считать, что удостоился благодати и что твоя жизнь прожита не напрасно. Ты убедишься в этом сам, ибо в тот самый миг твои крылья вырастут и обретут новую силу. Твоим долгом будет сообщить ванарам о местонахождении Ситы!" Сегодня я пришел сюда, чтобы сотворить прощальные обряды по моему умершему брату Джатайю. Я увидел вас, и в моей памяти воскресли слова мудреца, произнесенные так много лет назад. И что же! Стоило мне вспомнить о них, я понял, что пророчество сбывается!" Тут обезьяны воскликнули в нетерпении: "Сампатхи! Отложим до лучших времен историю твоей жизни. Отпущенный нам срок близится к концу. Расскажи поскорее, как нам узнать, где находится Сита. Говори же, говори все, что ты знаешь о том, что случилось с ней!"
Сампатхи продолжал, не тратя время на излишние подробности: "О ванары! Однажды, когда меня терзали муки голода, я позвал своего сына Супарну и наказал ему: "Сын! Лети быстрее! Принеси мне какую-нибудь еду. Я стар, я голоден, мои крылья не служат мне более." Видя мою беспомощность, сын тотчас улетел в лес, но долго не возвращался. Негодование и досада, овладевшие мной, затмили даже муки голода! Наконец он появился, держа в когтях кусок оленины. От голода мой разум затуманился, и я позабыл о сдержанности. Я был разгневан его возмутительной задержкой и был готов произнести слова проклятья! Сын в страхе взмолился о пощаде, припав к моим ногам. Он сказал: "Отец! Я не потратил ни одной лишней секунды. Прошу тебя, выслушай, почему мое опоздание было неизбежно." Он положил мясо передо мной, и после того, как голод был утолен, я потребовал у него объяснений по поводу причины его промедления. Он сказал, что, летя по лесу, увидел чудовище с двадцатью руками и десятью головами, как будто убегающее от кого-то в великой спешке и уносящее с собою женщину невиданной красоты. Она жалобно кричала и стенала. Мой сын понял, что это демон, и напал на него; женщина, сидящая в колеснице, выкрикивала одно лишь имя: "Рама! Рама! Рама!" С ее уст не слетали никакие другие слова. Его напрасные попытки остановить вора и спасти женщину и вызвали задержку. Когда я выслушал моего сына, то почувствовал нестерпимый стыд; я мучительно горевал, что утратил свои крылья и стал стар и немощен. Я подозревал, что чудовище - один из ракшасов, и спросил сына, в какую сторону уносил свою жертву десятиглавый демон. Тот ответил, что ракшаса двигался к югу. В тот же миг я воскликнул: "Увы! Это был никто иной, как Равана, а женщина - Божественная Мать, Сита! В этом нет сомнений! Злодей похитил ее и, как жалкий пес, как хитрая лиса, поспешил скрыться со своей добычей." Я скрежетал зубами от ярости. Что мог я еще сделать?" Так рассказал Сампатхи обо всем, что знал о случившемся. "С тех пор я ждал появления армии ванаров, помня о предсказании мудреца. Каждый день я встречал с надеждой, что наши пути пересекутся. Сегодня моя молитва была услышана! Моя жизнь обрела священный смысл."
Сампатхи провозгласил: "О ванары! Город на острове Ланка стоит на трехглавом холме на берегу океана; этот город полон цветущих садов и парков; в одном из них, в Ашокаване, находится плененная Сита и оплакивает свою судьбу. Она ждет вашего прибытия. Поэтому двигайтесь дальше на юг."
Ангада спросил орла, откуда ему известно, что именно в саду Ашокавана томится Сита. Сампатхи ответил, что острое зрение орла позволяет ему видеть на расстоянии более четырехсот йоджанов, и не будь он так стар, наверняка смог бы оказать им более существенную помощь. Главная трудность в том, как пересечь океан! Сампатхи сказал: "О ванары! Вы добьетесь успеха в задании, доверенном вам Рамой, если среди вас найдется хоть один, кто обладает достаточной силой и ловкостью, чтобы совершить прыжок длиною в сто йоджанов." Пока Сампатхи говорил эти слова, его крылья немного отросли и расправились. Он подпрыгнул и пролетел немного, а вскоре обнаружил, что может летать как прежде! Пророчество мудреца сбылось.
Сампатхи был потрясен этим чудом - своими новыми мощными крыльями. Он сказал: "О храбрые герои-ванары! Исполняя волю Рамы, вы проявили великий энтузиазм и упорство! Разыскивая Ситу, вы пренебрегали голодом и жаждой, не желая терять ни минуты! Вы выказали твердую веру и глубокую преданность, вы рисковали собственной жизнью, полностью отдавшись своей цели. Это Рама вселил в вас уверенность и силу. С вашей помощью Он вершит свое предназначение.
Ваш долг - погрузиться в мысли о Нем и молиться Ему от всего сердца. Тогда вы найдете Ситу и принесете полное удовлетворение Раме. Силою Его Милости вы сможете с легкостью перепрыгнуть океан, найти Ситу и наполнить радостью сердце Рамы. Радость, которую мы вселяем в сердце Бога, - вот единственная почетная цель нашей жизни; что можно сказать о живущих, не приносящих этот дар Божеству? Достойными могут зваться лишь те, кто держатся пути, начертанного Богом, и следуют его Воле в своих действиях; жизнь всех прочих бесполезна и пуста; они тратят ее на поглощение изысканной пищи и лишь отягощают землю своими телами." С этими словами Сампатхи взмахнул крыльями и улетел.
Ванары, следившие за полетом орла в высоте, были несказанно удивлены и обрадованы восстановлением его прежней силы. Они говорили друг другу, что с Именем Рамы можно достичь невозможного; как гласит пословица, Оно немого заставит говорить, а хромого - забраться на гору. Бескрылый Сампатхи обрел свои крылья и взмыл в небеса только благодаря Его Милости, заслуженной повторением Его Имени. Слова Сампатхи помогли ванарам правильно и разумно отнестись к ситуации. Каждый из вожаков старался трезво оценить свою силу и способность к прыжку. Тем временем Джамбавантха обратился к обезьяньему воинству: "Друзья! Мои древние годы взяли свое - у меня уже нет прежней силы и сноровки. Только радостное вдохновение от возможности выполнить приказ Рамы, только мужество, черпаемое мною из Его Благословений, позволяло мне сопровождать вас и до сих пор находиться рядом с вами. Когда я был на вершине своего разума и своей силы, в расцвете зрелости и мужественности, Бог воплотился на земле как Вамана, явив миру свою Форму Тривикрама."
Услышав это, ванары собрались вокруг коронованного принца своего царства, Ангады. Они воскликнули: "О принц! Найди тот единственный выход, который спасет нас! Выбери того из нас, кто должен попытаться перепрыгнуть океан." Тогда Ангада собрал всех ванаров и сказал им, что хотел бы узнать о возможностях каждого из них в этом трудном деле. Первым поднялся Виката и заявил: "Я могу прыгнуть не дальше, чем на тридцать йоджанов." Нила объявил: "Принц! Я способен совершить прыжок длиною сорок йоджанов, но сомневаюсь, что смогу после этого пошевелить и пальцем." Следующим поднялся Дундхара и сказал, что без труда преодолеет расстояние в пятьдесят йоджанов. Нала вышел вперед и объявил, размахивая руками от возбуждения, что может прыгнуть на шестьдесят йоджанов. Выслушав, как обезьяны наперебой похваляются друг перед другом своей ловкостью и сноровкой, Ангада произнес: "Я знаю, что мог бы одним махом пересечь океан, но сомневаюсь, что мне хватит сил на обратный прыжок. Наша задача не только в том, чтобы достичь другого берега; тому, кто сделает это, придется сражаться с ракшасами, если возникнет необходимость. Эта борьба ослабит меня, и я не смогу вернуться назад. Я боюсь, что моих сил может не хватить на все три задачи."
Когда Ангада, впав в уныние, произнес эти слова, вожаки племен поднялись как один и провозгласили: "Принц! Ты - коронованный престолонаследник нашего царства. Неуместно рассуждать о том, способен ли ты совершить эту миссию. Было бы неправильным возлагать на тебя эту задачу; это противоречит законам, принятым в царских семьях. Ты должен поручить ее исполнение кому-либо из своих подданных. В твоем распоряжении миллионы обезьян, жаждущих услужить хозяину, тебе не следует и помышлять о том, чтобы самому взяться за этот труд". Джамбавантха предложил возобновить поиски достойного героя, и Ангада внимательно огляделся вокруг. Его взгляд остановился на Ханумане и он сказал: "О, сын Бога Ветра! Ты - верный слуга Рамы. Твоя преданность ему поистине безгранична. Ты был первым из нас, кто удостоился благословения обрести Даршан Рамы. Твой ум, твоя разумная тактика и дипломатия, твои высокие моральные качества помогли тебе связать узами дружбы Раму и нашего правителя Сугриву. А теперь ты хранишь молчание - в тот час, когда мы встретились с препятствием в исполнении миссии Рамы. Я затрудняюсь объяснить причину твоего молчания." Ангада продолжал превозносить достоинства Ханумана. Он сказал: "Не существует преграды, которой ты не мог бы успешно преодолеть. Ты силен и обладаешь глубоким умом. Ты - вместилище всевозможных добродетелей. Поднимись! Оцени свое мастерство, свои блестящие таланты и способности." Слова Ангады наполнили Ханумана небывалой силой. Он встрепенулся и, резко вскочив, воскликнул: "О ванары! Ждите здесь все вы, пока я не вернусь назад. Все эти дни вы неустанно сновали по горам и долам, холмам и долинам, пустыням и джунглям, не зная ни минуты покоя. Оставайтесь на берегу и подкрепляйте свои силы кореньями и фруктами, что найдете здесь. Я же, не теряя ни минуты, сейчас же перепрыгну океан, достигну Ланки, найду Ситу и вернусь обратно. Моя единственная задача - выполнять приказы Рамы. Что еще может сделать нашу жизнь достойной, как не завоевание Его Милости?"
С этими словами он воздел ввысь сложенные ладони, посылая прощальный привет огромной толпе обезьян. Он попрощался с Ангадой, коронованным принцем. Полчища обезьян повскакали со своих мест и издали ликующий клич: "Джей Рама! Победа Раме!" Хануман, сосредоточив свой взор на запечатленном в его сердце сияющем образе Рамы, взмыл высоко в небо и одним прыжком пересек океан. Сильнейший ураган, поднявшийся от мощного толчка и стремительного полета, вырвал с корнем деревья на холмах и унес их прочь. Гора, на которой стоял Хануман, пошатнулась и, не выдержав силы удара, погрузилась в море.
Видя, как мчится по небу Хануман, Океан подумал: "Этот Хануман - слуга Рамы; он летит по поручению Рамы. О! Какая удача выпала ему! У него есть и ум, и сила, необходимые для успешного завершения миссии Рамы. Он поистине самый верный почитатель Рамы!" Океан забурлил от всколыхнувшей его радости, когда Хануман пролетал над его водами. Подводный пик Майнака поднялся из морских глубин, желая услужить герою, выполняющему веление Рамы. Он сказал: "О сын Бога Ветра! Тебя изнурит прыжок на такое огромное расстояние. Прошу тебя, отдохни немного на моей вершине и подари мне счастливую возможность разделить с тобою служение, которому ты так предан." До Ханумана донеслась мольба Майнаки, но он не стал останавливаться. Он просто коснулся пика ногой, отдавая ему дань уважения, и помчался дальше, не снижая скорости. Он поклонился с благодарностью гостеприимному пику и прокричал ему на лету: "Майнака! Я спешу по поручению Рамы; пока я не исполню всего, я не могу помышлять ни об отдыхе, ни о еде, ни о питье. Я не должен делать на своем пути ни одной остановки." Стоило ему пролететь еще немного, как змей-демон Сураса и чудовищная великанша Симхика внезапно предстали перед ним и попытались преградить ему путь, но Хануман одолел обоих в яростной схватке и благополучно достиг берега Ланки.
На острове он увидел множество садов и парков, сияющих в солнечном свете. Кругом царило непринужденное веселье, жители Ланки предавались развлечениям и утехам, и Хануман на мгновение позабыл, где он находится. Он восхищался разнообразием удивительных птиц с ярким оперением, пестрыми стаями порхающих с дерева на дерево. Хануман забрался на живописный холм, находящийся поблизости, и подумал: "Мой успех никак не связан с моей собственной ловкостью и силой; только с помощью Рамы, благодаря его Милости и Благословениям, я смог преодолеть этот путь." С высоты холма он взирал на город, на его огромные роскошные здания, на длинные широкие улицы, утопающие в пышной зелени садов, и дивился, охваченный сомнениями и изумлением - не небесная ли обитель спустилась на Землю! Но по улицам маршировали могучие солдаты-ракшасы, расхаживали женщины-ракшаси, известные своим непревзойденным умением принимать любую форму и поражающие распущенностью своего поведения. За стенами дворцов слышались причитания и стоны наложниц, плененных Раваной и ждущих часа своего освобождения - то были красавицы из племени дэвов, нагов, гандхарвов, а также и простые смертные женщины. Хануман решил, что было бы неразумно появляться в гуще толпы ракшасов, наводняющих улицы, в своем истинном обличий. Он принял крошечную, почти невидимую глазу форму и вступил в город.
У самого входа в столицу, перед главными воротами Ланки, стояла на страже демоница по имени Ланкини. Ее целью было неотступно следить за тем, чтобы никакой чужестранец, каковы бы ни были его намерения, не смог проникнуть в город. Она заметила странную фигуру Ханумана, отважившегося проскользнуть в ворота, и угрожающе преградила ему путь. Она набросилась на него с вопросами: "Кто идет? Откуда ты явился? Кто ты таков? Никогда прежде не видели мы в наших краях подобных странных существ! Ты не мог придти сюда издалека, ибо Ланка со всех сторон окружена океаном. Или же ты ухитрился переплыть море? Как смог ты незамеченным прошмыгнуть мимо меня и войти в город? Стой! Ни шагу дальше!" Но Хануман не обращал никакого внимания на ее возмущенные окрики; он спокойно двигался дальше, как будто вовсе не слышал угроз, а его хвост волочился за ним по земле. Ланкини, придя в бешенство, окончательно рассвирепела. Она яростно прорычала: "Жалкий глупец! Разве мои слова не достигли твоих ушей?" Хануман игнорировал ее вопросы и предостережения; с улыбкой на лице он невозмутимо приближался к воротам. Ланкини завопила:
"Безобразный уродец! Я проглатываю всякого, кто не подчиняется моим приказам! Будь осторожен! От тебя не останется ни единой косточки!" Она ринулась вперед, чтобы поймать крошечную обезьяну, в которую превратился Хануман, когда пытался миновать ворота Ланки. Когда ракшаси нависла над ним всей своей громадой, Хануман выставил свой маленький кулачок и нанес ей могучий удар. Потеряв сознание от боли, она покатилась по земле. Из ее пасти потоками хлынула кровь. Придя в себя и обезумев от ярости, она снова прыгнула, чтобы схватить Ханумана. Но получив еще один удар, она не вынесла его тяжести; демоница рухнула на землю и больше не смогла подняться. Сделав над собой неимоверное усилие, она подняла голову и, попытавшись сесть, взмолилась, простирая руки: "О существо, обладающее удивительным обликом! Давным-давно Брахма - первый из божеств Великой Триады - наделил Равану множеством даров и перед тем, как покинуть его, внезапно обернулся и произнес: "Знай, что знаком твоего неминуемого крушения станет тот день, когда Страж ворот Ланки будет повержен ударом кулака маленькой обезьяны; с этих пор ты лишишься всей своей мощи. Этот случай послужит тебе предупреждением, что твоя смерть близка! Обезьяна проникнет в город по велению Бога, исполняющего на земле свою Миссию. Обезьяна на Ланке - предвестник полного уничтожения ракшасов, помни об этом!" Ты - тот самый посланник, о котором говорил Брахма; как мне повезло, что мое тело удостоилось прикосновения твоей священной руки! О! Как нежен и приятен был этот удар!" С этими словами она бережно погладила то место, на которое пришелся могучий удар кулака Ханумана.
Тем временем Хануман, особо не прислушиваясь к ее словам, безразличный как к похвале, так и к оскорблениям, очутился внутри города Ланки, повторяя при каждом вдохе: "Рама, Рама, Рама!" Его терзала лишь одна забота: кто поможет ему найти путь туда, где томится Сита? Как узнает он Ситу, если встретит ее? Он принял неуловимую форму, чтобы остаться незамеченным и перемещался с дерева на дерево. Он сновал среди толп ракшасов, шнырял по шумным базарам и улицам, но никто не видел его. Внезапно его взору предстало здание, по своим очертаниям напоминавшее храм Хари (Вишну), чьим человеческим воплощением был Рама. Храм стоял посреди сада из деревьев Тулси. Над главным входом, искусно высеченное в камне, красовалось имя "Хари". Не было сомнений в том, что это был Божий храм, храм Вишну. Хануман был сильно удивлен! "Как на этих дверях оказалось имя Хари?" - недоумевал он. Он решил: это место должно быть святым.
Ханумана охватило любопытство: он забрался на крышу здания и наклонился к окну, чтобы поглядеть, что происходит внутри. Он увидел, как некто, поднимаясь с ложа и расправляя свои члены, произносит имя Хари. Хануман чрезвычайно обрадовался, когда этот звук достиг его ушей. Он сразу приободрился, обнаружив, что даже на Ланке есть существа, повторяющие имя Хари. Его страхи и опасения поубавились, и он почувствовал, что обрел больше мужества для дальнейших поисков Ситы. "Обитатель этого дома кажется мне доброжелательным и благочестивым. Возможно, он знает что-нибудь о местонахождении Ситы и его удастся склонить к содружеству и помощи, ибо оба мы - приверженцы одной и той же Формы Бога." Вдохновленный этой идеей, Хануман изменил свой облик, превратившись в жреца касты браминов и появился на пороге дома. Хотя Вибхишану, владельца обители, и одолели на миг сомнения по поводу истинной сущности пришельца, он решил, что кто бы тот ни был, он обязан оказать ему должные почести как брамину; поэтому, он поспешил навстречу гостю и простерся ниц перед Хануманом. "Учитель! Как оказался ты в этих краях? Откуда ты родом? Как мог ты пройти незамеченным по улицам города и избежать преследований ракшасов?" - спрашивал Ханумана Вибхишана. Он говорил о страшных злодеяниях, на которые были способны ракшасы, и превозносил отвагу и бесстрашие Ханумана. Хануман ответил: "Я - слуга Хари. Мое имя - Хануман. Я пришел сюда потому, что Рама послал меня." Не вдаваясь в излишние подробности, он описал Вибхишане исключительные достоинства и добродетели Рамы. Хануман заметил, что во время его рассказа о Раме по щекам Вибхишаны текли обильные слезы. "О! Какой счастливый день! Какая великая удача выпала мне! Стоило мне подняться с постели, и я услышал эти великолепные слова, несущие покой и радость", - таким мыслям предавался Вибхишана.
Хануман оценил все происходящее как безграничную милость Рамы. Он был поражен, что на Ланке, в краю ужаса, может обитать существо, погруженное в думы о Хари. Он спросил его: "Скажи мне, о достойный, как удалось тебе выжить здесь, в этом царстве порока и низости?" Вибхишана ответил: "Только благодаря милости Божьей! Мы живем, пока не пройдет срок, назначенный нам Господом - нам этого не избежать! Он - владыка объективного мира, и никому не дано ни изме нить, ни преступить Его Закон. Как наш язык снует постоянно в пещере рта, полной острых зубов? Как удается ему избежать их укусов и оставаться целым и невредимым? Так же и я живу здесь. Впрочем, довольно обо мне; скажи мне, с какой целью ты послан сюда?" Хануман осознал, что перед ним - поистине добродетельное создание и что его помощь и содействие несомненно принесут добрые плоды. Прежде чем ответить на вопросы Вибхишаны, он множество раз повторил про себя с восторженной признательностью: Рам, Рам, Рам, Рам и мысленно испросил позволения раскрыть тайну своей миссии этому набожному и чистому сердцем жителю Ланки. Он почувствовал, что не следует что-либо утаивать от Вибхишаны. Для начала он все же спросил: "Господин, как твое имя? Что ты делаешь здесь, на Ланке?" Тронутый смирением и вежливостью Ханумана, Вибхишана ответил: "Почтенный! Мне выпала в жизни несчастливая судьба - быть братом Раваны. Меня зовут Вибхишана. Мое положение плачевно и затруднительно, ибо я не могу произносить имя Хари так часто, как жаждет того мое сердце." Услышав эти слова, Хануман почувствовал, что его собственный ответ уже готов сорваться с губ. Не сдержавшись, он высоко подпрыгнул от радости и выпалил: "Я - посланец Рамы. Я пришел, чтобы найти Ситу." В тот же миг Вибхишана упал к ногам Ханумана и воскликнул: "О Господин, где же сейчас мой Рама? С давних пор я мечтаю увидеть Его, но - увы - мои добродетели слишком скудны, чтобы я смог заслужить этот дар. Я - отродье демонического племени ракшасов. Может ли быть у меня шанс обрести Его Даршан7 Для меня невозможна никакая Садхана; у меня нет достаточной свободы, чтобы предаваться покаянию и совершать ритуалы. Я не заслужил права на достойную судьбу. Могу ли я надеяться на благословение Рамы?" Сердце Ханумана растаяло от сочувствия и жалости, когда он услышал эти горестные слова.
Он принялся утешать Вибхишану. Он сказал: "Вибхишана! Раму заботит только то, что живет в нашем сердце; Ему безразличны родственные связи, религиозные убеждения или достижения на пути Садханы. Наибольшую радость Ему доставляют чувства и их чистота. Он благословит тебя за возвышенность твоих идеалов и за простоту и безгрешность твоей повседневной жизни. Он ниспошлет тебе Даршан, к которому ты так стремишься - поэтому не горюй больше! Взгляни хотя бы на меня, и ты получишь лучшее доказательство того, насколько велики Его сострадание и милость. Я всего лишь обезьяна; капризность и своенравие - отличительные черты моего племени; само слово "обезьяна" - синоним беспокойного, озорного и плутовского ума. Никто из нашего рода не удостоился быть воспетым в Шастрах! А что до премудростей аскетизма, я и представления не имею, что это значит! Я никогда не повторял прилежно, соблюдая правила и предписания, Божье Имя, так же как не совершал паломничество к священным рекам. Почему же я получил благословение Рамы? Потому что Он ценит только любовь, одухотворяющую человека, и добрые чувства, зовущие к действию. Так же произойдет и с тобой! Он обратит внимание только на чистоту твоих помыслов. Будь уверен в этом и оставь свои сомнения."
Почувствовав облегчение от этих слов, Вибхишана в подробностях описал Хануману, как Сита была привезена на Ланку Раваной. Хануман отказался от предложенных ему питья и пищи, так как принял решение воздержаться и от того, и от другого до тех пор, пока не найдет Ситу и не передаст ей весточку от Рамы. Ему не терпелось как можно быстрее продолжить поиски. Однако Вибхишана посоветовал ему передвигаться медленно и соблюдать все меры предосторожности, а также, перед тем, как уйти, узнать обо всех "сильных" и "слабых" местах царства Раваны. Он сам выступил в роли наставника, и Хануман получил некоторое представление о местных порядках. После этого, наконец, Вибхишана разрешил Хануману отправиться на поиски Ситы. Хануман был настолько счастлив услышать, что Сита и в самом деле оказалась на Ланке, что он позабыл спросить, где именно она находится! Ему удалось проскользнуть незамеченным во множество зданий, чтобы убедиться в том, нет ли внутри Ситы. Он увидел сотни женских тел, изнуренных бесконечной пляской и однообразной пошлостью изобилия и роскоши, в пьяном изнеможении повалившихся на ложа. Накрепко запомнив те исключительные достоинства и добродетели Ситы, которые описывал ему Рама, Хануман внимательно изучал каждую красавицу, но ни в одной из них не мог найти ничего общего с Ситой. Он был близок к отчаянию и, забравшись на вершину холма, погрузился в глубокое и долгое раздумье о своем положении. "Как могу я вернуться к Раме, не выполнив своего долга, не найдя Ситу и не успокоив ее? Лучше мне прямо отсюда броситься в море! Увы! Моя жизнь прожита напрасно! Позор на мою голову!" - так отчаянно ругал себя Хануман. Вдруг он увидел прекрасный ухоженный сад, сияющий вдалеке яркой свежей зеленью. Но когда он слез с холма, то понял, что, поскольку сад находится в глубине долины, окруженной со всех сторон высокими домами, он не сможет найти его, передвигаясь по земле. Придя в сильное беспокойство и не зная, что делать дальше, он помчался к обители Вибхишаны и застал его за повторением имени Рамы. Увидев Ханумана, Вибхишана поднялся и с дружеской и приветливой улыбкой приблизился к нему. Он спросил:
"Хануман! Видел ли ты Ситу?" Хануман выразил свое разочарование, и Вибхишана поспешил сообщить ему нужные сведения. "Хануман! В городе есть сад, который зовется Ашокавана. Там, в окружении грозных и могучих ракшасов, Равана держит в плену Ситу. Моя жена и дочь также находятся там и прислуживают ей." Вибхишана подробно объяснил Хануману дорогу, ведущую к саду и к тому месту в нем, где он найдет Ситу. Хануман скрылся в мгновение ока и через несколько минут уже был в саду Ашокавана. Его облик был непривычен для глаз ракшасов, и те, кто успел заметить его, подняли шум и крики и бросились ловить странное существо. Хануман почувствовал, что его вид привлекает всеобщее внимание и снова уменьшился до крошечных размеров. Почти невидимый, он скакал с ветки на ветку, прячась среди густой листвы, и скоро оказался в самом центре Ашокаваны.
Там он увидел женщину, худую и бледную, истощенную голодом и бессонными ночами. Свирепые ракшасы сидели на страже вокруг нее, угрожая и запугивая, пытаясь сломить ее волю и склонить к повиновению. Как раз в это время пышная процессия известила о своем появлении в саду барабанной дробью и громкими трубными раскатами. Хануман увидел, что шествие возглавляет царственная персона, роскошно разодетая и увешенная драгоценностями. Его сопровождали сотни служанок, несущих блюда, полные сокровищ, сластей, благовоний и тончайших шелков. Скрываясь за густой завесой ветвей, Хануман наблюдал всю сцену, сидя на верхушке ближайшего дерева. Несомненно, перед ним был Равана, в очередной раз явившийся к Сите с мольбами и уговорами, в надежде добиться ее любви. Он пытался вырвать у нее согласие, угрожая суровым наказанием в случае неповиновения. Хануман слышал, как Равана увещевал своих прислужников не церемониться с ней и подвергать ее мучениям и пыткам. На протяжении всей его тирады эта хрупкая слабая женщина ни разу не подняла глаз на Равану. Она произнесла лишь несколько фраз: "Глупец! Подлое и порочное существо! Только Рама имеет право прикасаться ко мне; ни у кого больше нет такого права! От разлуки с Ним мое тело сгорит в пламени скорби! Я никогда не отступлюсь от своего решения! Помни об этом и берегись!" Услышав эти выразительные слова, Хануман понял, что их могла произнести только Сита. На него сразу снизошли покой и умиротворение. Равана, между тем, разочарованный неудачей своего очередного натиска, пришел в еще большую ярость. Голосом, в котором клокотали крайнее раздражение и гнев, он предупредил Ситу, что дает ей последний срок - один месяц, с тем, чтобы она одумалась и покорилась. После этого, вместе со своей свитой из служанок, уносящих непринятые дары, он удалился. Когда процессия скрылась, Сита, подняв лицо к небу, воскликнула: "Рама! Неужели в твоем сердце нет места состраданию? Зачем обрек ты меня на эти мучения? Когда же наконец ты освободишь меня?" И она разразилась рыданиями.
Среди надзирательниц Ситы была некая ракшаси по имени Триджата; она, однако, была глубоко предана Лотосным Стопам Рамы; будучи набожной и благочестивой, она сочетала в себе житейскую мудрость с изрядным духовным опытом. Триджата сказала, обращаясь к прочим ракшаси, охранявшим Ситу: "Подруги! Прошлой ночью я видела сон, который сейчас поведаю вам. Поверьте, мы должны служить Сите и почитать ее, чтобы добиться ее милости и благосклонности! Послушайте историю, которая открылась мне прошлой ночью! Обезьяна проникла на Ланку, пролила кровь многих ракшасов и устроила великий пожар в городе! Равана, лишенный всех своих одеяний, удирал на юг верхом на осле! Его голова была обрита наголо! Я ясно видела, что все его руки были отрублены. Вместо Раваны корону царя Ланки надел Вибхишана. Не было такого уголка на Ланке, где не звенело бы торжествующе имя Рамы! Потом Рама освободил Ситу! Сестры мои по племени ракшасов! Поверьте мне, я никогда прежде не видела снов! Со мной не случалось ничего подобного. И если уж я увидела сон, он непременно окажется вещим! Все произойдет именно так, как предсказывает мое сновидение, и не позже, чем через четыре или пять дней!" Женщины-ракшаси были поражены откровением, посетившим их соплеменницу. Они поспешили пасть к ногам Ситы, после чего приступили к ежедневным обязанностям.
Наблюдая за поведением Триджаты, Сита обратилась к ней со словами: "Триджата! Не иначе, как по воле самого Рамы ты оказалась одной из ракшаси, охраняющих меня. Поистине, только потому, что на Ланке еще остались женщины, подобные тебе, такие невезучие создания, как я, могут отстоять свою честь и добродетель. Представь, какова бы была в противном случае участь таких пленниц. Ты ведь слышала, не правда ли, какие выражения употреблял сегодня Равана? Он дал мне месяц на размышление! Если до тех пор здесь не появится Рама, я, или, точнее сказать, мое тело, будет разрублено на куски и вышвырнуто на съедение воронам и хищникам ! Будучи супругой Рамы, я не в силах вынести, что это тело будет обречено на столь страшную и позорную судьбу! Прошу, помоги мне, подскажи, каким образом я смогу избавиться от него раньше!" Хануман, сидя над головой Ситы на ветке дерева, сжался от тоски и скорби, услышав эти преисполненные отчаяния слова Ситы. Триджата же, простершись у ног Ситы, принялась утешать ее: "Мать! Не теряй надежды. Рама - не из рода простых смертных. Его величие и могущество несравненны. То, чего ты боишься, никогда не случится! Не может быть сомнений в том, что Он спасет тебя! Очень скоро Он придет сюда и будет держать твою руку в своей! Наберись мужества." Успокоив Ситу ласковыми и нежными словами, Триджата удалилась к себе домой.
Воспользовавшись удачным моментом, Хануман спрыгнул на нижнюю ветку дерева, под которым сидела Сита, и бросил вниз кольцо Рамы; оно сверкнуло, как вспыхнувший луч чистейшего света; Хануман же, в порыве блаженного экстаза, повторял восторженно: "Рама! Рама!" Сита застыла, пораженная, не веря своим глазам. "Правда ли то, что я вижу, или это всего лишь сон? Как это золотое кольцо, украшающее золотую руку моего Господина, могло очутиться на Ланке? Видение ли это или очередные трюки ракшасов? Нет, нет! Я не должна колебаться! Я возьму его в руки, даже если и в самом деле окажется, что оно принадлежит моему Господину. Было бы грехом отказаться от того, чтобыприкоснуться к нему!" С этими словами, Сита взяла кольцо, с трепетом положила его на ладонь и поднесла к глазам. По ее щекам заструились слезы благодарности. "Рама! Неужели через это кольцо ты даришь мне свой Даршан, радость своего присутствия?" - воскликнула она и подняла голову.
Она увидела маленькую обезьянку, сидящую на ветке и непрерывно повторяющую в благоговении: "Рама! Рама!" В ее памяти мгновенно возникли подробности чудесного сна Триджаты. Сита взволнованно вскричала: "О! Мне кажется, что счастливые дни не за горами. За долгие десять месяцев, что провела я здесь, на Ланке, я ни разу не слышала, чтобы кто-то произнес имя Рамы. Сегодня я собственными глазами вижу существо, повторяющее это святое имя! И я получила кольцо моего возлюбленного Господина!" Сита не могла сдержать радостного возбуждения. Многие месяцы не разговаривавшая ни с кем, кроме ракшасов, она тотчас же обратилась к обезьяне, сидящей над нею: "О обезьяна! Кто ты? Откуда у тебя это кольцо?" Она не могла довериться полностью странному созданию, так как знала по опыту, на какие хитроумные трюки способны ракшасы. Сита забросала обезьянку множеством вопросов, чтобы убедиться в честности и искренности ее намерений. Прежде всего ей хотелось узнать, как чувствует себя Рама, и от одной мысли о том, что он живет совсем один, в лесу, из ее глаз брызнули слезы. Горе и радость одновременно переполняли ее. Хануман видел, как она взволнована; он не стал скрывать от нее, какую безграничную любовь и преданность испытывает он к Раме. Он рассказал ей историю Династии Рамы, поведал о Его подвигах, а также и о своей жизни до того, как он встретил Раму. Слушая его рассказ, Сита почувствовала себя счастливой, как если бы сам Рама возник перед нею; она представила себе, как Рама стоит рука об руку с ней в Айодхье и как счастливы они были в своих лесных пристанищах; от этих волнующих воспоминаний она забылась и лишилась чувств.
Придя в себя, она вспомнила, в каком опасном месте на самом деле находится, и спросила Ханумана: "О обезьяна! Я была рада услышать твой рассказ, но позволь задать тебе один вопрос: как удалось тебе проникнуть в этот город, охраняемый суровыми стражниками - ведь ты всего лишь маленькая беззащитная обезьянка? Как могло случиться, что тебя не схватили ракшасы, и как ты узнала, где я нахожусь, и пробралась сюда?" Хануман ответил: "Госпожа! Откуда мне взять силы и ловкость? Я - слуга Рамы, Его верный раб. Он побуждает меня делать то, что Он хочет и что Ему нравится. Не будь Его, я не прожил бы и мгновения. Я - лишь игрушка в Его руках. Я - кукла, привязанная к нитям, которые Он держит, у меня нет собственной воли." Хануман продолжал восторженно превозносить величие Рамы, демонстрируя свою горячую преданность и поклонение. Сита с восторгом внимала его речам.
Рама велел Хануману поведать Сите о нескольких эпизодах из их жизни, о которых знали только они двое. Он наставлял его при этом:
"Может случиться, что Сита не поверит твоим словам; у нее могут возникнуть сомнения в твоей искренности. В этом случае ты расскажешь ей об этих маленьких происшествиях, известных лишь ей и мне." Хануман решил, что подходящий момент настал, и заговорил: "Мать Сита! Рама просил напомнить тебе о том, как злобная ворона пыталась причинить тебе вред и как Он наказал демона, спасая тебя от его нападок." Услышав это. Сита громко зарыдала. Она воскликнула: "Хануман! Почему же Рама, который был всегда так добр ко мне, сейчас медлит, откладывая час моего освобождения от этой пытки? Рама - океан милосердия, но почему же Он проявляет такое бессердечие ко мне? Нет, нет! Я не права. Рама - воплощение сострадания. Он вынужден играть роль, заставляющую Его проявлять это мнимое жестокосердие, в этом все дело! Хануман! Я вижу, что ты - не обыкновенное существо, ибо Рама никогда бы не позволил себе столь тесную связь с обыкновенным смертным. Тем более, Он не мог доверить первому встречному свое кольцо! Какое великое счастье выпало тебе - быть Его посланником! Яви мне хотя бы на миг свой истинный облик и свою мощь!"
Тогда Хануман спрыгнул на землю и встал перед Ситой, почтительно сложив руки. Когда Сита увидела, как он превращается на глазах в гигантскую, внушающую ужас обезьяну, у нее вновь мелькнуло подозрение, что она пала жертвой демонических козней; она закрыла глаза и в страхе отшатнулась. Увидев, как она испугана, и что ее страх вызван не исчезнувшими до конца подозрениями, Хануман сказал: "Госпожа! Я не Равана и не оборотень из его демонического отродья. Я - верный слуга Рамы, преданный его ослепительно великолепному святому телу. Он - само дыхание моей жизни, поверь мне, я говорю правду. Предполагая, что ты можешь усомниться в том, что я его подлинный посланник, Он снял со своего пальца это золотое кольцо и вложил его в мои ладони, поручив передать тебе. Я пришел не один, со мною вместе пришли Джамбаван, Нила, Ангада и тысячи других несравненных героев. Но только я один, милостью Рамы, смог пересечь океан. Все мои соплеменники остались на другом берегу. Джатайю и Сабари поведали нам о том, как унес тебя сюда этот отвратительный царь ракшасов. Встретившись три дня назад с Сампатхи, мы окончательно убедились в том, что Ланка - место твоего плена, и так обрадовались, будто ты уже предстала перед нашими глазами. Рама и Лакшмана ожидают моего возвращения, надеясь на добрые вести. Если ты позволишь, я немедленно пущусь в обратный путь, чтобы как можно скорее передать им то, что я узнал о тебе!"
Сита взмолилась: "Хануман! Я не знаю, когда ты вернешься сюда и вернешься ли вообще. Прошу тебя, останься хотя бы на день, чтобы порадовать меня рассказами о Раме и Лакшмане." В этот момент появи лись ракшасы и столпились вокруг Ситы, намереваясь продолжить исполнение возложенных на них обязанностей. Хануман уменьшился до крошечных размеров и скрылся в густой листве.
Сита сидела под деревом, размышляя о том, что поведал ей Хануман; от этих мыслей покой и блаженство снизошли на нее; она не спускала глаз с ветки дерева, где скрывалась маленькая обезьянка, посылая ей свое благословение. В тот день Сита не испытывала ни голода, ни жажды; она не прикоснулась к фруктам и напиткам, предложенным ей прислужницами-ракшаси. Возвышенное состояние, в котором она пребывала, тронуло доброе сердце Ханумана. Сита представлялась ему олицетворением чистого страдания и боли. Он слышал грубые и злобные окрики охранниц-ракшаси, окруживших Ситу, и в гневе скрежетал зубами, ибо не смел расправиться с ними так, как бы ему хотелось; он чувствовал, что может действовать лишь по приказу Ситы.
Через некоторое время к дереву, под которым сидела безутешная Сита, явилась жена Вибхишаны Сарама вместе с дочерью Триджатой. Обе с почтением осведомились о ее самочувствии. Заметив их дружелюбный настрой, Сита заговорила с ними о том, что сбылось вещее сновидение Триджаты - на Ланку действительно проникла обезьяна. Сарама и Триджата, потрясенные ее рассказом, пришли в крайнее возбуждение, они засыпали Ситу множеством вопросов, сгорая от нетерпения узнать обо всем в мельчайших подробностях. Сита украдкой указала им на ветку, где прятался Хануман, и позволила взглянуть на принесенное им кольцо Рамы. Обе ракшаси впились в кольцо глазами, трепеща от восхищения. Хануман дожидался момента, когда Сита вновь останется одна, и вскоре ему представилась возможность заговорить с нею. Он спрыгнул на землю и торопливо зашептал: "Госпожа! Расстанься со своей тревогой и не горюй так сильно! Садись ко мне на спину, и я в мгновение ока перенесу тебя туда, где Рама и Лакшмана жаждут узнать новости о тебе!" Хануман страстно уговаривал Ситу принять его предложение, но Сита ответила: "Хануман! Я очень рада, что ты готов помочь мне! Я страдаю от тоски и невыносимой боли разлуки, и твои добрые слова для меня - словно спасительная лодка для тонущего в бушующих водах океана. Но разве тебе не известно, что я не должна прикасаться ни к кому другому, кроме своего Господина? Как же смогу я сесть на твою спину? Подумай об этом." Эти веские и решительные слова Ситы вонзились, словно иглы, в сердце Ханумана; он ощутил свою ничтожность и острый стыд за свою гордыню, побудившую его склонять Ситу к столь неблагочестивому действу.
Придя в себя и немного поразмыслив, он, однако, осмелился продолжить: "Мать! Разве я не сын тебе? Что плохого в том, если сын понесет на своих плечах свою собственную мать? Какие дурные последствия могут ожидать его в этом случае?" Хануман настаивал, подкрепляя свою идею новыми доводами. Сита в ответ возразила ему: "Хануман! Несомненно, для нас с тобою чувства матери и сына реальны и естественны, но, вообрази, что могут подумать все остальные? Мы обязаны принимать это во внимание. Своими поступками мы должны показывать идеальный пример всему человечеству. Непозволительно навлекать на себя осуждение и презрение простых смертных и выставлять себя на посмешище; ни у одного живого существа не должно возникнуть повода указать на нас пальцем! А кроме всего прочего, наши действия должны приносить удовлетворение в первую очередь нам самим! Когда я заранее знаю, что мое действие не принесет мне удовлетворения, я никогда не решусь совершить его! Даже если речь пойдет о моей жизни и смерти, я не приму ничью помощь!
"Не забывай и еще об одном, Хануман: мой Рама призван уничтожить этого низкого демона, терзающего меня; Он - единственное существо, несущее бремя ответственности за это деяние. Он должен сам придти сюда, на эту Ланку, убить этого Равану и увести отсюда эту Ситу, держа ее руку в своей, то есть явить миру знаки истинного геройства, которые Он несет в себе, продемонстрировать подлинную доблесть и отвагу. Вспомни, как вел себя Равана: он явился как вор, прикрывшись фальшивой личиной, и украл меня у моего Господина. Но Рама - воплощение Справедливости, Он строго соблюдает законы праведного поведения. Он верен своему слову. Если по миру разлетится весть, что Рама послал обезьяну, чтобы она тайком от Раваны освободила и унесла Ситу, Он счел бы это позором, порочащим его честь. Бегство отсюда тем способом, на котором ты настаиваешь, было бы равносильно предательству! Не следует опускаться до тайных уловок и пользоваться окольными путями. Мы обязаны беречь безупречное Имя Рамы как собственное дыхание. Его добрая слава - божество, которому поклоняются наши сердца. Наш долг - сохранить ее чистоту в мыслях, словах и делах. Поэтому твое предложение и не принесло мне радости." Хануман восхищался ее непоколебимой добродетелью, стойкой приверженностью Стопам Своего Господина и возвышенностью идеалов, которые она проповедовала. Он превозносил ее всей душою и, как сокровища, складывал ее слова в своем сердце, чтобы в будущем черпать в них вдохновение. Он проговорил: "Мать! Прости меня! Только потому, что мои глаза увидели твои страдания и муки одиночества, терзающие тебя и Раму, решился я высказать эту идею, горя желанием, как можно скорее, унести тебя отсюда к Лотосным Стопам Твоего Господина. Прости мне мою ошибку", - Хануман вновь и вновь припадал к ногам Ситы в порыве раскаяния.
Чтобы успокоить и отвлечь его. Сита принялась расспрашивать Ханумана о благополучии Рамы и Лакшманы, о том, как проходит их суровая лесная жизнь. Она отвечала сама себе: "Впрочем, к чему беспокоиться о них? Они способны выдержать любые трудности и испытания. У них хватает мужества, чтобы перенести разлуку с женщиной. Женщина всегда страдает сильнее, ибо для нее не может быть ничего ужаснее, чем жизнь в разлуке со своим Повелителем." Хануман ответил ей: "Мать! Конечно, не стоит сильно тревожиться о благополучии Рамы и Лакшманы; однако их нельзя сравнивать с простыми смертными - это было бы неправильно. Увы, я знаю о том, что Раму ни на миг не покидает горестная мысль о разлуке с тобой! Он не чувствует ни голода, ни жажды! Он не притрагивается к питью и пище и лишь благодаря неусыпной заботе и любви Лакшманы выпивает глоток воды или съедает маленький кусочек плода. Я не помню, чтобы Рама хоть раз по собственной воле пригубил чашу с водой! Ты не должна думать, что они забыли тебя и хотя бы на секунду могут примириться с разлукой с тобой!
"Лакшмана проводит все свои дни, не спуская глаз с Рамы; он бережет его, как зеницу ока; он - дыхание Дыхания Рамы; он преисполнен скорби от разлуки с тобой и состраданием к горю брата; Лакшмана превратился в нерушимую скалу, равнодушную ко всему, что не касается Рамы. Он - неисчерпаемый источник мужества и стойкости. Вот уже десять месяцев, как он полностью отказался от сна и пищи!"
Когда Хануман описывал Сите то трагическое состояние, в котором находятся братья. Сита реагировала на его слова, как если бы она была на самом деле потрясена безграничной любовью и привязанностью Рамы. Она повторяла снова и снова: "Да! Ты все говоришь мне о том, как страдают мужчины; откуда тебе знать, как может страдать женщина? Разве способен ты оценить всю глубину ее горя?" Сита делала вид, что не верит словам Ханумана. Она наблюдала за Хануманом, восхищаясь его силой и мудростью; ее память озарялась восторгом и радостью, когда она представляла себе встречу Ханумана с Рамой и их дружбу, навеки скрепленную узами любви и преданности. Она обрела наконец твердую веру в Ханумана и в святость его миссии.
Хануману, между тем, не давала покоя его идея, и он вновь принялся умолять Ситу принять его помощь: "Мать! - уговаривал он. - Зачем продлевать муки одиночества? К чему проводить дни в тоске и печали? Сядь на мою спину, и ты не успеешь оглянуться, как окажешься в Его присутствии." Сита поняла, что несмотря на все ее доводы о морали и чести, о законах как духовных, так и мирских, Хануман не с силах отказаться от своего замысла. Ей пришлось применить более действенный и решительный способ, чтобы раз и навсегда прекратить разговоры на эту тему. Она сказала: "Хануман! Можно ли считать тебя слугою Рамы, безоговорочно подчиняющимся Его приказам?" Хануман ответил не колеблясь: "Да! Мне легче расстаться с жизнью, чем идти наперекор воле Рамы или ослушаться Его приказа." И для убедительности своего заявления он принялся страстно бить себя кулаком в грудь. "Хорошо! Тогда послушай меня: какой приказ ты получил от Рамы? Найти меня и принести ему весть обо мне, или доставить меня к нему?" Хануман остолбенел услышав этот вопрос. Он внезапно понял, насколько бессмысленны его мольбы. Он сказал: "Мать! Еще раз прости меня. До сих пор я не осознавал, каковы бы были последствия осуществления моего плана." С этого мгновения он больше не упоминал о своем предложении.
Глава 24
Ланка в огне
Хануман понимал, что ему не следует долее оставаться на Ланке. Он чувствовал, что будет лучше для всех, если он, как можно быстрее, сообщит Раме вести о Сите. Он попросил ее позволения удалиться. Она сказала: "Ступай! Счастливого и доброго пути! Скажи Раме, чтобы он приходил скорее и забрал меня с собою." Сита не могла сдержать слез - надежды и печали. Хануман был глубоко тронут этой сценой прощания Его доброе сердце исполнилось грустью и жалостью. Он утешал Ситу говоря: "Очень скоро, Госпожа, полчища ванаров под предводительством Рамы окружат стены столицы Ланки. Рама сокрушит войско ракшасов, освободит тебя, и вы вернетесь в Айодхью."
Но Сита была безутешна. Она не была уверена в правоте Ханумана. "Хануман! О чем ты толкуешь? Может ли стая обезьян бороться с ракшасами и уничтожить тех, кто обладает несравненно большей мощью, непревзойденным мастерством в магических трюках и перевоплощениях? Способны ли два брата, Рама и Лакшмана, выстоять в схватке с этими демонами и одержать победу? Расправиться с демонами можно лишь в сказочном сне! Только моя смерть предотвратит этот неравный бой! Лучше уж мне поскорее сделать последний вздох и спасти ваши жизни, чем обрекать на верную гибель на поле битвы множество твоих сородичей! "- так в отчаянии сокрушалась Сита, но Хануман прервал ее словами: "Мать! Не надо плакать. Каждый воин обезьяньего племени - верный слуга Рамы. Все мы свято верим в то, что Рама - наша сила и наше мужество. Звук Имени Рамы нам дороже дыхания. У нас нет иного источника жизненных сил! Поэтому, даже если каждый из этих ракшасов станет в тысячу раз свирепее и коварнее, мы, обезьяны, с легкостью одержим победу! Мы сможем уничтожить их, несмотря на их злобность и хитрость! Ты сомневаешься в нашей мощи и ловкости, поскольку мы появляемся в привычном для постороннего глаза виде. Позволь показать тебе облик, который я принимаю, вступая в сражение!" Хануман преобразился, и, вздымаясь в небо, перед Ситой выросла огромная гора, сверкающая золотом. Сита была поражена этим зрелищем. Она вскричала: "О Хануман! Остановись! Остановись! Довольно! Будь осторожен! Если хоть один ракшаса заметит тебя, тебе, возможно, не удастся так скоро вернуться к Раме." Сита протестовала и умоляла Ханумана принять свой прежний вид. Устрашающая фигура, в которую обратился Хануман, мгновенно исчезла, и перед Ситой снова сидела безобидная обезьянка. Она припала к ногам Ситы и, попрощавшись с нею, тронулась в обратный путь. Однако горе Ситы и ее печальное лицо так глубоко запечатлелись в сердце Ханумана, что ноги с трудом несли его прочь.
Оставив Ситу в Ашокаване, Хануман вскоре обнаружил фруктовый сад и, сорвав несколько сочных плодов, утолил свой голод. Он выбирал самые спелые и сладкие плоды, отбрасывая зеленые и недозрелые. Его заметил охранник-ракшаса и попытался спугнуть обезьянку, но Хануман нанес ему мощный удар, и страж повалился на землю. Вскочив, он побежал жаловаться к ракшасе, возглавлявшему группу стражников в саду; тот в страхе помчался к предводителю охраны, а он, в свою очередь, к своему хозяину. Таким образом слухи об обезьяне, поднявшей шум в саду, достигли царственных ушей самого Раваны. Новость поразила Равану как предвестник надвигающейся беды. От потрясения и обиды он не смог сдержать своего гнева. Пламя его ярости вспыхнуло, вздымаясь до небес. Он приказал нескольким сотням ракшасов схватить и обезвредить дерзкую обезьяну. Поскольку прислужники Раваны не преуспели в выполнении задания своего повелителя, он послал несколько тысяч опытных и до зубов вооруженных солдат-ракшасов в сад, где Хануман ожидал новой атаки. И даже это могучее воинство не смогло причинить обезьяне никакого вреда и принудить ее убраться вон из сада! Хануман отломал от дерева сухую ветку, на которой сидел, и при помощи этого хрупкого орудия, которым он размахивал вокруг себя, повторяя при этом "Рам, Рам", отразил весь поток острых пик и стрел, обрушившихся на него. Видя, что происходит, ракшасы недоумевали, что за существо явилось к ним. Не был ли это сам посланник богов? Или, может быть, глашатай грядущей гибели Ланки? Пристыженные герои вернулись в лагерь, отягощенные предчувствием беды. Они с трудом набрались храбрости, чтобы доложить о своем позорном поражении владыке, Раване. "Ты послал в атаку множество ракшасов, выбрав самых ловких и отважных среди них; но несмотря на это, мы не смогли поймать преступника. Стоило обезьяне зареветь всего лишь один раз, и сотни наших воинов испустили дух, сраженные ужасом! От его рева земля задрожала у нас под ногами! Этот рев громоподобным эхом отозвался в каждом доме! Видя беспомощность нашего воинства, мы решили обратиться к тебе и доложить, что мы столкнулись не с простым врагом, и все, что случилось, предвещает страшное бедствие." Таково было заявление предводителей, услышанное Раваной. Они ничего не утаили от него, изложив лишь суровые факты; и эти факты ясно говорили о том, что если обезьяна безнаказанно бродит по городу, всему царству угрожает опасность.
Услышав это, Равана послал в атаку своего любимого сына, Акшайя-кумару, во главе многотысячной армии отборных воиновракшасов. Но Хануман в мгновение ока справился с этой свирепой оравой, и Раване оставалось лишь оплакивать смерть горячо любимого сына. Сама земля Ланки содрогнулась от ужаса при известии о гибели принца и истреблении его войска. Люди в страхе шептались, что на Ланку пожаловала не простая обезьяна, что это - некое Божественное явление, настигшее Равану как страшное возмездие за похищение Ситы. Многие ракшасы возносили молитвы к Сите, от всего сердца умоляя ее освободить Ланку от обезьяны, ибо опасались, что это ее гнев принял форму страшного зверя. Равана призвал Меганаду и поручил ему уничтожить пришельца. В распоряжение воина была отдана мощная армия из нескольких тысяч ракшасов. Меганада взошел на колесницу и торжественно выступил в поход. Отряд маршировал по улицам, гремя доспехами, и небо и земля замерли, пораженные его мощью и грозной поступью. Воздух сотрясался от боевого клича. Все, кто видел их великолепие, остолбенели от изумления и восхищения.
Хануман наблюдал за приближением войска и слушал громовые раскаты труб, оставаясь абсолютно равнодушным. Он неподвижно сидел на маленькой ветке густого дерева и следил за маневрами ракшасов, пока те не подступили совсем близко. Со всех сторон на Ханумана посыпались тучи острых стрел. Издав оглушительный рев, он спрыгнул вниз и, вырвав с корнем гигантское дерево, принялся размахивать им, отражая сплошной ливень стрел, норовящих вонзиться в его тело. Стрелы отлетали назад с такой силой, что поражали самих же ракшасов, посылавших их, и истребляли несметное количество воинов, так что вскоре лишь единицы могли продолжать борьбу. Меганада был также пронзен стрелою; он покатился по земле, истекая кровью. Тогда демон решился прибегнуть к священному оружию - стреле Брахмы, которую захватил с собою. Он знал, что Брахма, первое Божество Тримурти, предсказал Раване, что тот встретит свою смерть от руки человека и обезьяны. Меганада попытался предотвратить это бедствие. Брахмастра была выпущена из лука после чтения предписанных ритуальных мантр. Хануман испытывал великое почтение к оружию, освященному сокровенными мантрами и принадлежащему Брахме. Поэтому он не препятствовал полету стрелы, а вместо этого простерся перед нею в благоговении. Теперь для Меганады не составило труда схватить обезьяну и связать ее своей змеиной веревкой.
Ликующие ракшасы не замедлили сообщить Раване счастливые новости. Сотни тысяч любопытных заполонили улицы, чтобы поглазеть на связанную обезьяну. Хануман проявлял невозмутимость, не испытывая ни страха, ни тревоги; он спокойно шествовал впереди, привлекая внимание толпы обворожительной улыбкой. Наконец, процессия достигла тронного зала Раваны. Собравшиеся там министры и придворные были поражены откровенным равнодушием, которое проявил Хануман к роскошному убранству зала и его царственному великолепию - символам незыблемой власти. Равана громко расхохотался при виде нелепой фигуры обезьяны, но в тот же миг его пронзил страх предчувствия неминуемой гибели. Однако гнев пересилил все прочие эмоции, кипящие в сердце Раваны. Он крикнул: "Эй, ты! Обезьяна! Кто ты на самом деле?
Чье могущество ты используешь и проявляешь, от чьего имени действуешь? Как посмел ты разорить наш парк и фруктовый сад? Даже будучи связанным, ты не испытываешь никакого стыда; ты глазеешь вокруг, высоко задирая голову! Говори! Отвечай на вопросы, ничего не утаивая!"
Подвергнутый такому допросу Хануман в ответ лишь добродушно рассмеялся. Он изъяснялся с Раваной при помощи слов и выражений, недоступных пониманию собравшихся в зале ракшасов. Но Равана, знаток ораторского искусства и возвышенного слога, отлично понимал его, и поэтому их беседа казалась слушателям мудрым диспутом двух интеллектуальных гигантов. Равана продемонстрировал Хануману несколько магических трюков, желая похвастаться своей неуязвимостью. Он всячески выказывал свою мощь и сверхъестественные способности. Но Хануман оставался невозмутимым. Он сказал: "Равана! Мне известно твое могущество. Я наслышан о том, что в сражении у тебя вырастает тысяча рук. Я знаю также о твоей знаменитой битве с Вали. Но что плохого я сделал тебе? Я был голоден. Я вырвал с корнем несколько деревьев - но таковы мои обезьяньи повадки. Прыгая по верхушкам деревьев, я попал в свою стихию, в свою природную среду. Кроме того, каждый из нас обладает желанием и инстинктом сохранить свою жизнь, защитить свое тело. Твои солдаты ужасно свирепы. Они напали на меня, и что же? В ответ я напал на них, и они погибли, не в силах выдержать отпора. Я старался изо всех сил сохранить свою жизнь. Стрела твоего сына вынудила меня сдаться и позволить связать себя, но я не собираюсь в ответ заманивать тебя в ловушку. Мое единственное стремление - выполнить волю моего Господина. Выслушай меня внимательно. Расстанься полностью со своей гордыней и жаждой славы. Вспомни о величии своего клана, о древнем роде, к которому ты принадлежишь. Не забывай о том, что ты - правнук Брахмы. Ты - внук великого Пуластьи. Ты - сын Вишравов. Откажись от иллюзорного стремления к накоплению роскоши и силы; приобщись к тем, кто преклоняется в своем сердце Разрушителю страха, к тем, кто предан Ему, Жемчужине в короне династии Икшваку, драгоценному сокровищу рода Рагху - Раме! Предайся Ему, найди прибежище у Его Ног! Само Время содрогается перед Ним в страхе. Враждебность к Нему не приведет тебя к добру. Слушай меня! Верни Ситу к Лотосным Стопам Рамы и медитируй в благоговении на той Милости, которая исходит от этих Стоп. Обретя этой Милостью новые силы, навеки пребудь правителем царства Ланки. Пусть незапятнанная слава твоего деда, Пуластьи, достигнет всех уголков земли и сияет так долго, как луна и солнце на небосклоне. Безупречное имя твоего клана не должно быть омрачено твоими неправедными делами! Расстанься с гордыней и иллюзией. О царь! Реки, берущие начало на горных вершинах, полноводны в сезон дождей и стремятся вниз в неистовом потоке, но не проходит и нескольких недель, и они превращаются в еле заметные ру чейки. Твоя мощь и богатство вскоре иссякнут и испарятся. Преклонись перед Рамой, как перед источником силы и богатства, и тогда они сохранятся навеки, ибо Он - неисчерпаемый кладезь мира и процветания. Он всегда полон. Он не может ничего потерять, а ты только получишь неизмеримую пользу. О Равана! Я говорю с тобой с открытым сердцем, ничего не утаивая. Никто не спасет того несчастного, кто ослеплен ненавистью к Нему. Внемли моему совету."
Слова Ханумана звучали мягко и приветливо; они были полны мудрости и высокой морали. Однако Равана был не склонен прислушиваться к чьим-либо советам. Он крикнул: "Глупец! Как ты смеешь указывать мне? Стыдись, жалкий негодяй! Смерть подступила совсем близко к тебе, а иначе откуда у тебя хватило бы храбрости читать наставления в моем присутствии? Хватит болтать, закрой свой рот!" Но Хануман не подчинился. Он воскликнул: "Равана! Этими словами ты предрекаешь свою роковую судьбу. Увы! Ты обратился в безумца. Ты убедишься в правоте моих слов через некоторое время. Через несколько дней ты узнаешь, чья смерть стоит на пороге - твоя или моя!"
Когда Хануман, полный отваги и бесстрашия, произносил свои речи, не соблюдая ни приличий, ни правил этикета, Равану охватила неудержимая ярость. Он вскочил, изрыгая огонь, и, воинственно колотя себя по бедрам, взревел, приказывая своим прислужникам убить наглую обезьяну. Все бросились к тому месту, где стоял Хануман, связанный змеиными веревками. Как раз в этот момент в зал вошел Вибхишана, брат Раваны. Он простерся перед старшим братом и протестующе произнес: "Господин! Было бы неправильно убивать вражеского посланца. Раджадхарма не допускает таких действий. Накажи его каким-нибудь другим способом, но не приговаривай к смерти." Министры Раваны поддержали протест и заявили, что предложение Вибхишаны честно и благородно. Равана с презрением осмеял эти смехотворные идеи о правде и неправде, однако умерил свой пыл и сказал: "Хорошо. Подвергните его пытке и вышвырните вон." Ракшасы собрались в группу, принявшись обсуждать, какого рода истязания заслуживает Хануман. Они пришли к выводу, что основная гордость обезьяны - это ее хвост, и она всячески печется о том, чтобы не повредить его и сохранить длинным и сильным. Кому-то пришла в голову идея, что лучшим наказанием будет обмотать хвост длинными тряпками, обильно пропитать их маслом, чтобы оно стекало с хвоста, а потом поджечь их. Этот план встретил единодушное одобрение! Ракшасы ликовали, что их озарила столь блестящая мысль! По залу прошел одобрительный ропот: "Бесхвостая обезьяна поскачет к своему хозяину, чтобы отомстить за увечье. Тогда мы и посмотрим, насколько он отважен и могуществен."
Хануман наблюдал их оживление, слушал их заговорщицкий шепот и от души смеялся про себя. Когда они закончили обсуждение плана, он разразился громогласным хохотом. Ракшасы были разгневаны столь возмутительным поведением обезьяны. Они немедленно приступили к делу: были принесены куски материи, которыми они и принялись обматывать хвост Ханумана. Но чем больше они старались, чем обильнее обливали хвост маслом, тем длиннее становился этот хвост! Им понадобились горы тряпок и бочки масла. Весть о чуде разнеслась по всему городу, и толпы ракшасов - мужчин, женщин и детей - устремились к залу, чтобы поглядеть на чудесное явление. Процессию возглавляли группы музыкантов, собравшийся народ хлопал в ладоши, и Ханумана повели по улицам, а за ним тянулся длинный хвост, обвязанный тряпками и пропитанный маслом. Наконец, они достигли центральной площади Ланки. Там, посреди огромной толпы любопытных, к кончику хвоста Ханумана был поднесен горящий факел. Внезапно Хануман уменьшился до крошечных размеров, и веревки, крепко связывавшие его тело, ослабли и соскользнули. Теперь он мог принять свою настоящую форму и беспрепятственно передвигаться. Одним прыжком он вскочил на крышу золотого дворца и, выкрикивая "Рама! Рама!", заставил ракшасов разбежаться в ужасе, ибо, невесть откуда поднялся ураганный ветер и задул с бешеной силой. Хануман подпрыгнул вне себя от восторга и перекувырнулся в воздухе. Он скакал с одной крыши на другую, а огромный горящий хвост волочился за ним, становясь при этом все длиннее и длиннее. Огонь разгорался все яростнее, и улицы одна за другой вспыхивали ярким пламенем. Вскоре все дома и дворцы Ланки были охвачены страшным пожаром и рушились, рассыпаясь в пепел. Ракшасы в отчаянии мчались кто куда со своими женами и детьми, покидая горящие дома и заботясь лишь о спасении жизни. Во всеобщей панике и смятении весь домашний скот, а также лошади, мулы, слоны, вырвавшись из стойл и загонов, неслись, не разбирая дороги, обезумев от ужаса и боли. Весь город содрогался от криков, душераздирающих воплей, стонов и причитаний: "О! Спасите нас! Уведите нас в безопасное место!" Отчаянные крики, издаваемые тысячами женщин и детей, громким эхом звенели в небесах.
Царица Мандодари слышала крики, доносившиеся с улиц города. Она собрала всех солдат, находящихся во дворце, и велела им позаботиться об убежище для женщин и детей. Ею овладел страх, и она дала волю горестным чувствам, которые ее терзали. "Увы! Глупое упрямство Раваны ведет к истреблению всего клана ракшасов; нам всем суждено погибнуть в этом пожаре. Сколько раз предостерегали мы Равану вместе с его братом Вибхишаной! Простирая руки, мы умоляли его. Но, как обычно говорят, когда смерть подступает, доводы рассудка отступают. Грядут его несчастливые дни, и потому он ведет себя так нелепо и бессмысленно." Куда бы ни падал взор царицы, повсюду плясали бешеные языки пламени. И среди этих огненных сполохов, то появляясь, то вновь исчезая, мелькала фигура Ханумана. Из каждого жилища доносились отчаянные вопли: "Хануман! Пощади нас! Не сжигай наши дома!" Мужчины и женщины, простирая руки, взывали к Хануману: "Пожалей хотя бы наших детей!" Жена Кумбакарны, младшего брата Раваны, бросилась вперед и взмолилась: "О посланец Рамы! Мой супруг погружен в глубокий сон; не поджигай наш дом, не допусти, чтобы он сгорел живьем внутри."
Жителям Ланки угрожали муки полного истребления. Весть о великом бедствии не замедлила долететь до Раваны. Он отдал приказ, чтобы солдаты-ракшасы, вооруженные мортирами и другим грозным оружием, окружили обезьяну. Но все те, кто приближался к Хануману, разбегались в панике, ибо он безжалостно хлестал их своим пылающим хвостом. Многие падали замертво от нестерпимого жара. Женщины причитали и возносили молитвы к тучам, чтобы они ниспослали дождь и прекратили распространение огня. При виде бедствия, обрушившегося на город, Мальяванта подумал: "Нет, никакой дождь не сможет погасить этот пожар, это разгоревшееся пламя гнева Ситы." Другие говорили: "Это гнев против Раваны, это проклятье в образе огня, через которое Раване суждено пройти, и это проклятье обратит весь город в груду пепла." Пожар бушевал, переметаясь с крыши на крышу, и не было никакой надежды, что он погаснет. Иногда Хануман делался совсем крошечным, иногда, наоборот, его фигура разрасталась до гигантских размеров, но масштабы разрушения не менялись в зависимости от формы, которую он принимал. Оглушительный шум и треск пожарища, грохот рушащихся стен были слышны отовсюду.
До Ситы уже дошли вести о пожаре в городе; она подняла голову и долго всматривалась в огненное зарево. От вздымавшихся вверх клубов дыма почернело все небо над Ланкой. Сад Ашокавану захлестывали волны невыносимого жара. Сита без устали призывала бога Огня, умоляя его пощадить и оставить в живых Ханумана, истинного Бхакту Рамы. Поскольку молитва ее исходила из чистого сердца, полного сострадания, Хануман внезапно почувствовал облегчение - на него повеяло прохладой. Равану же терзали муки стыда, оттого что он не посчитался с предостережениями мудрецов, не внял их мудрым советам, а потворствовал неразумной и низкой затее, в результате чего весь город и все царство в несколько мгновений были охвачены пламенем. Только два дома во всем городе Ланка пощадил огонь - это дом, где спал беспробудным сном Кумбакарна, и жилище Вибхишаны, высочайшего среди ракшасов, преданных Раме. Хануман, тем временем, прыгнул в море и окунул хвост в воду, чтобы погасить пламя. Затем он принял форму маленькой обезьянки и устремился к Ашокаване, где находилась Сита. Он простерся у ее ног и произнес: "Мать! Я поведаю Раме обо всем, что ты велела передать Ему. Дай мне какую-нибудь вещь в доказательство того, что я видел тебя."
Недолго думая, Сита вытащила из украшения в волосах маленький жемчужный гребень и вложила его в руку Ханумана. Хануман с благоговением устремил на него свой взор и, радостный и благодарный, вновь упал к ногам Ситы. Сита благословила его и сказала: "Хануман! Ты видел собственными глазами, на какую пытку обрек меня Равана, и мне ни к чему рассказывать тебе об этом. Скажи Господину, что Он должен ниспослать мне счастье своего Даршана; скажи Ему, что я неустанно молю Его об этом; скажи Ему и Лакшмане, что они должны захватить город не позже, чем истечет этот месяц. Хануман! Три дня я была счастлива, разговаривая с тобой о Раме. Мое сердце успокоилось, наполнившись живительной прохладой. Мне трудно представить, как я буду проводить здесь одна дни и ночи после того, как ты покинешь меня. Я стану словно рыба в высохшем пруду! Несомненно, Вездесущий Повелитель постоянно наблюдает за мной; но когда, о, когда же вновь смогу я любоваться Его Лотосными Очами?" Хануман старался изо всех сил вселить в Ситу надежду и бодрость, успокоить ее словами, полными уверенности и сочувствия; он молил ее, взывал к ней вновь и вновь, припадая к ее ногам; наконец, он пустился в обратный путь.
Прежде чем покинуть Ашоковую рощу, Хануман издал прощальный рев, от которого задрожала земля Ланки, а мужчины, женщины и дети затряслись от ужаса. После этого, не медля более ни секунды, он достиг берега моря; он наполнил свой ум мыслями о Раме, а своим внутренним взором представил Его облик, полный очарования; погрузившись в медитацию на Его имени и форме, он в мгновение ока перепрыгнул океан и оказался на другом берегу. То была ночь полнолуния месяца Картик. Словно волшебный бальзам на сердце, струился с неба прохладный свет луны; имя Рамы вселяло восторг и силу - и Хануман победил! Обезьяны, стаями собравшиеся на берегу, возликовали, издали заметив появившуюся на горизонте фигуру Ханумана. Они скакали от радости, и их лица расцветали от восторга, светясь все большим блаженством по мере его приближения. Они торжествовали - миссия, возложенная на них Рамой, наконец исполнена!
Три долгих дня и три ночи ждали они его возвращения, и сердца их томились от отчаяния. Теперь же они украшали себя гирляндами из цветов и листьев! Они столпились на берегу и ринулись навстречу Хануману, чтобы прижать его к груди, когда его ноги коснутся прибрежного песка. Стоило ему приземлиться, они засыпали его вопросами о Сите, о том, что произошло на Ланке, сгорая от нетерпения узнать все в мельчайших подробностях. Хануман с радостью и готовностью поведал обо всем, что они жаждали услышать, после чего поспешил к Раме.
Обезьяны же гурьбой устремились к саду Мадхувана, чтобы отведать растущих там в изобилии фруктов, помня об обещании, данном им Сугривой - вдоволь насладиться дарами сада, когда будет точно обна ружено место, где находится Сита. Стражи, охраняющие сад, пытались помешать вторжению несметных обезьяньих орд, но не смогли остановить ворвавшуюся внутрь стаю. Они в панике бросились к своему Господину, чтобы доложить, что оказались бессильными предотвратить опустошение сада Мадхувана. Когда Сугрива услышал об этом, он воскликнул: "О! Они победили! Они выполнили задание, порученное Рамой!" Он был чрезвычайно счастлив. Сугрива сказал стражникам: "Это торжество победы! Это праздник Ананды! Ступайте и не тревожьтесь ни о чем!" А, тем временем, обезьяны, группами возвращавшиеся из сада, склонялись у ног своего царя и повелителя. Сугрива, приветливо улыбаясь, говорил им: "Я уже знаю о том, что цель вашего похода достиг нута." Они отвечали ему: "Господин! Благодаря твоей милости и благим напутствиям мы преуспели в нашем начинании! Великий герой обеспечил нам победу! Он вдохнул в нас новую жизнь! Только благодаря ему мы живы, стоим сейчас перед тобой и говорим с тобой!" Они подробно рассказали Сугриве обо всем, что случилось на Ланке и о тех страданиях, которые испытывает Сита. Стоило Сугриве услышать эти слова, он внезапно вскочил и, воскликнув: "Мы не должны медлить ни единой минуты!", поспешил прямо к Раме. Заранее зная о приближении стаи обе зьян, стремглав бегущих к ним с радостной вестью об успехе похода, Рама и Лакшмана уселись на огромный валун. Они наблюдали, как, подпрыгивая и танцуя от возбуждения, обезьяны склонялись к их ногам.
Прежде всего Рама осведомился об их здоровье и благополучии. Ему отвечал старейшина племени, Джабмаван. Он сказал: "Поистине благословен тот, кто заслужил Твою милость. В него вселяется мужество и великие достоинства. Такой герой прославится во всех трех мирах." И Джабмаван принялся на все лады восхвалять доблесть Ханумана. Хануман вышел вперед и простерся перед Рамой. Он подробно описал, как выглядит остров Ланка; проливая слезы сочувствия и радости, он рассказал Ему о Сите и вложил в Его руку маленький жемчужный гребень, который он нес через океан с величайшей осторожностью и заботой. Рама прижал Ханумана к груди. Он сказал: "О сын бога ветра! Расскажи мне все, что ты узнал о Сите, о ее чувствах и ее состоянии."
Хануман ответил: "О Повелитель моей жизни! Это невозможно описать. Сита совсем слаба и истощена, ибо почти не притрагивается к еде и не смыкает глаз. Она считает каждую минуту, моля приблизить мгновение твоего Даршана. Ее ум заполнен лишь одной мыслью - беспрерывным повторением твоего имени. Она просила меня рассказать тебе об ее неустанных преданных мольбах. Она часто вспоминала Лакшману, каждый раз проливая при этом горькие слезы. Резкие и жестокие словесные нападки, которым подвергает ее Равана каждое утро и каждый вечер, когда он является к ней и говорит с нею, я слышал собственными ушами. Но Матери-Сите совершенно безразлична его грубая болтовня; она целиком растворилась в великой боли разлуки и в мыслях, сосредоточен ных только на тебе. О Господин! Спаси Ситу прямо сейчас!" - вскричал Хануман и упал в ноги Рамы. Выслушав Ханумана, Лакшмана вскочил и, кипя от гнева и жажды мщения, горестно застонал от жалости к Сите. Ужасная картина, представшая его внутреннему взору, словно огнем, опалила его истинную сущность. Он воскликнул взволнованно: "Брат! Ты не должен медлить! Спаси мою нареченную сестру!" Рама ответил с улыбкой: "Лакшмана! Не надо так спешить! Всему свое время. Сейчас время таково, что мы должны взвешивать каждый шаг! Не унывай от горя и не торжествуй от радости." Ласковыми и приветливыми словами Рама утешал Лакшману.
Затем он обратился к Хануману и попросил его подойти поближе. Он усадил его у своих ног. Он спросил его: "Хануман! Каковы порядки, которые Равана установил в царстве Ланка? Каким образом удалось тебе учинить пожар в городе?" Хануман произнес: "Нет ничего в мире, о чем бы тебе не было известно. Разве может обезьяна обладать невиданной мощью? Мы всего лишь животные, прыгающие с ветки на ветку! Способны ли мы одним прыжком пересечь океан? Как можем мы одолеть ракшасов? Откуда у нас силы для того, чтобы объять пламенем огромный город Ланку? Все это стало возможным только благодаря твоей Славе и Милости. Твое Имя, вселяющее доблесть и мужество, помогло нам совершить эти деяния! Сам по себе я абсолютно ни на что не способен. Твое кольцо, которое я сжимал в руке, охраняло меня и вело верным путем. О Господин! Как счастлива была Мать-Сита, увидев кольцо и положив его на свою ладонь! "Не сон ли это? Или оно действительно послано мне Рамой?" - она изумлялась и недоумевала, ее терзали сомнения, но в конце концов она укрепилась в своей вере, мой Повелитель! Ее горе, ее несказанная мука жарким пламенем разгорелись на Ланке и разрушили город ракшасов, а я тут ни при чем. Ты выбрал меня как свое орудие и с помощью этого орудия вершишь свои великие дела. Это - щедрое благословение, ниспосланное мне, ибо я знаю, как велика твоя любовь к преданным. Господин! Нет ничего невозможного для того, кто завоевал твою милость."
Рама был очень рад услышать эти слова, пронизанные глубокой искренностью и смирением. Он повернулся к Лакшмане и проговорил:
"Брат! Ступай и распорядись о приготовлениях к походу." Сами Боги на небесах ликовали, пораженные сокрушительной мощью огромного воинства, которое готовилось к наступлению под предводительством Джамбавана и Сугривы. Воины-обезьяны, по очереди коснувшись ног Рамы, издали триумфальный оглушительный рев. Рама благословил их всех единым взглядом, полным милосердия. Каждый воин казался крылатой горой! Прыгая от восторга, обезьянья армия выступила в поход. С первых же шагов ее приветствовали на пути добрые знамения. Сита, сидящая в Ашоковой чаще, почувствовала, что настал священный момент. Равану же, наоборот, одолевали зловещие предчувствия, навеянные грозными событиями на Ланке и множеством дурных примет. Джамбаван, а также прочие вожди обезьяньего племени, с корнем вырывали из земли гигантские деревья и размахивали ими как орудиями битвы; на своем пути они издавали столь мощные воинственные кличи, что земля сотрясалась под их ногами, а в небе раздавались раскаты грома. "Победа Повелителю Рамачандре!" Каждый ракшаса на Ланке дрожал от ужаса, тревожась о судьбе, которая ждет его впереди. Они страшились неминуемого бедствия и теперь были убеждены, что им не избежать гибели. Они осмеливались лишь шепотом делиться друг с другом своими страхами, ибо смертельно боялись гнева Раваны.
Все тревожные разговоры, шелестевшие меж испуганных ракшасов, группами собиравшихся на улицах города, неизбежно сводились к роковым напастям, навлеченным на Ланку посланцем Рамы. Пораженные ужасом, они восклицали: "Если слуга обладает столь неизмеримым героизмом, то какова будет мощь натиска, когда явится Хозяин!" Они представляли себе, что случится с Ланкой, когда в наступление пойдет сам Рама! Слухи о панике, овладевшей народом, донесли до ушей царицы Мандодари, жены Раваны, ее служанки. Ее ум исполнился опасений и тревоги. Она понимала, что страх жителей Ланки вполне обоснован и зиждется на реальном положении вещей. Она дожидалась подходящего момента в настроении Раваны, чтобы поговорить с ним наедине. При первой же возможности Мандодари сказала ему: "Господин! Не стоит растить в своем сердце вражду против Вездесущего! Не твоими ли устами было сказано, что Рама - не простой смертный? Твое войско оказалось бессильным отомстить Ему за увечье, нанесенное твоей сестре, Шурпанакхе. Твоим солдатам не удалось не только причинить ему какой-либо вред, но и вызвать в нем хоть тень раскаяния. Теперь Рама ведет за собой миллионы несравненных героев-ванаров. Как смогут противостоять им воины-ракшасы, если они оказались неспособными связать и наказать даже его посланника, проникшего в наше царство? Неужели ты не видишь, что над нами нависла злая судьба? Если один слуга вызвал такой ужас и отчаяние, то каковы будут масштабы бедствия, учиненного миллионами таких, как он? Поэтому молю тебя - прислушайся к моему совету. Верни Ситу Раме; отправь ее назад под охраной Вибхишаны или своих министров. Сита, как и Рама - не обыкновенная женщина. Она беспримерно чиста и добродетельна; она - воплощение духовной энергии, рожденной высокой праведностью. Причинение вреда такому существу не приведет тебя к добру. Внемли моей просьбе! Верни Ситу Раме! Сделав это, ты принесешь благо не только себе, но и всем ракшасам. А иначе, как лягушки, заглатываемые змеей, все ракшасы будут уничтожены стрелами Рамы. Расстанься со своей гордыней и упрямством. Отпусти Ситу к Лотосным Стопам Рамы." С этой жалобной мольбой царица упала к ногам Раваны.
Равана, погрязший в невежестве, взглянул на Мандодари и разразился громким хохотом. Он ответил ей: "Позор тебе! Слабые женщины быстро сдаются, это заложено в самой вашей природе. Их слова, порождаемые страхом, способны обратить удачу в злой рок! Нет сомнений в том, что ракшасы расправятся с обезьянами, стоит тем подступить к нашим стенам. Заслышав мое имя, Боги содрогаются от смертельного ужаса; почему же ты боишься стаи глупых животных, привыкших скакать с ветки на ветку? Устыдись своего страха! А теперь ступай и оставь меня!" После этих слов он гордо проследовал в тронный зал, являя собой воплощение наглости и спеси. Оставшись одна, Мандодари предалась отчаянию. "Увы! Великая трагедия уготована нам судьбой! Что принесет она мне? Страшно даже подумать об этом!" Подавленная горем и безнадежностью, не зная, что делать дальше, Мандодари поспешно скрылась в своих покоях и бросилась на ложе, не в силах справиться с тревожными мыслями.
Тем временем, в тронном зале Равана созвал своих министров и предложил им дать оценку создавшейся ситуации. "Вы знаете о катастрофе, происшедшей по вине посланца Рамы. Какие приготовления необходимо сделать сейчас? Каковы ваши предположения по поводу ближайшего будущего? Прошу вас быть полностью откровенными и без страха выражать свои мысли." Министры переглядывались, подавляя насмешливые улыбки, но ни один из них не отважился заговорить. Внезапно в тронный зал ворвался Кумбакарна, брат Раваны. Он пробудился от глубокого сна, в который был погружен долгие месяцы, поэтому только что узнал об огромном пожаре, бушевавшем в городе во время визита Ханумана. Он выкрикнул своему старшему брату: "Эй, братец! Ты хвалился тем, что нет героя, равного тебе, во всех трех мирах! Ты бросил вызов всему миру, и никто не осмеливался сразиться с тобой! А теперь я слышу, что ничтожная крошечная обезьянка проникла в город и сожгла его дотла! Стыд и позор тебе! Как позволил ты ей удрать отсюда живой?" С этими глумливыми словами он выбежал из зала и помчался к себе домой.
После вторжения Кумбакарны министр Атикайя поднялся со своего места и обратился к правителю: "Господин! Мы подчиняемся твоим приказам. Достаточно тебе бросить на нас лишь один милостивый взгляд, и мы сокрушим всех людей и обезьян и сотрем их с лица земли. К чему дальнейшие рассуждения?" И удовлетворенно хрюкнув, он занял свое место. Вслед за ним поднялся предводитель воинства Меганада, наделенный магической силой принимать любую форму, которую он пожелает. "Высший владыка! - произнес он, - твоя мощь и могущество известны всему миру. Даже боги подчиняются тебе. К чему гадать в твоем присутствии о судьбе, ожидающей обыкновенных людей? Кто, кроме тебя, может быть сильней богов?" Его слова звучали гордо и напыщенно. К нему присоединились братья Кумба и Никумба, сыновья Кумба карны, известные своей безбожностью и дерзким своенравием. К общей хвалебной песне примкнули голоса Акампаны и других вождей воинства ракшасов. Несокрушимый Маходара то и дело вскакивал, возбужденно похлопывая себя по бедрам, демонстрируя готовность мгновенно ринуться в бой. В глубине души каждый из них испытывал страх, но никто не осмелился выразить его ни в словах, ни в выражении лица. В результате их цель была достигнута - они сумели ублажить Равану, и тот чувствовал себя довольным и гордым. Под конец совета поднялся один из ракшасов и попытался завладеть всеобщим вниманием. Он сказал:
"Правитель! Я приму обличие брамина, разыщу Раму и Лакшману и приглашу их разделить со мной трапезу. Когда они переступят порог моей обители, я свяжу им ноги и руки. Если ты одобряешь мой план, я не замедлю осуществить его."
Равана был чрезвычайно доволен своим министром. В этот момент в тронном зале появился Вибхишана. Взглянув на него, Равана осведомился: "Брат! Каково твое мнение обо всех этих людях и обезьянах?" Вибхишана ответил: "Всемилостивый брат! Я постараюсь дать прямой и честный ответ без лицемерия и притворства. Молю тебя об одном - выслушай меня терпеливо и внимательно. Заранее прошу простить меня, о полновластный владыка! Если после смерти ты хочешь занять место среди достойных, если стремишься к незапятнанной славе при жизни, к процветанию и счастью в этом и иных мирах, ты должен преодолеть страстное желание овладеть прекрасной женщиной, которая тебе не принадлежит. Какая судьба ожидает живое существо, осмелившееся встать на пути владыки четырнадцати миров и причинить Ему вред? Может ли надеяться выжить и пребывать в благоденствии тот, кто бросил Ему враждебный вызов? Жадность затмевает все достоинства личности. Вожделение и гнев - прямой путь к крушению. Рама - не обыкновенный смертный. Он - Смерть бога Смерти. Ему подчиняется Время. Он не подвержен ни слабости, ни недугу, ни желанию. Он не был рожден и потому бессмертен. Оставь свою ненависть к этому Божественному Существу и молись о том, чтобы заслужить место среди Его рабов. Верни Раме Его супругу и добейся Его милости! Я молю тебя об этом всеми силами своей души, я взываю к тебе, простершись у твоих ног!" Услышав речь Вибхишаны, Мальяванта, старый и преданный министр, закивал головой в знак согласия. Он поднялся и заговорил: "Повелитель! Слова, произнесенные твоим братом, правильны и справедливы. Вняв его предостережению, ты приумножишь свою славу."
Но Равана пришел в ярость от данного ими совета. Он гневно осудил их. Он закричал: "Вы оба глупцы! Знаете ли вы, чем вы занимались все последнее время? Вы превозносили моего врага! Вы не достойны присутствия в этом зале." Он приказал, чтобы их выпроводили вон. Мальяванта поспешно слез со своего почетного сиденья и направился к выходу; Вибхишана, сложив ладони и склонившись перед старшим братом, сказал свое последнее слово: "О царь! Веды и Шастры провозглашают, что в сердце каждого существа живут две противоположные натуры - добро и зло. Когда добро преобладает и его голосу внемлют, как высшему авторитету, нас ждет радость, мир и благополучие. Когда преобладает зло и его голос становится решающим, нас ждут бесчисленные невзгоды и напасти. Сейчас зло в твоем сердце одержало победу над добродетелью, и ты осуждаешь как злейших врагов тех, кто дает тебе добрый совет и старается предотвратить злой рок. Сита - словно ночь разрушения для всех ракшасов. Ты же лишен сострадания к ней! Это голос зла, набравшего силу в твоем сердце. Умоляю, ниспошли мне этот дар: послушайся моего совета! Верни Ситу Раме! Я уверен, что за этот шаг ты будешь вознагражден вечным счастьем и благополучием."
Тут Равана внезапно вскочил со своего трона и взревел: "Глупец! Смерть бродит в двух шагах от тебя! Только благодаря моей милости ты до сих пор еще жив! Ты расцениваешь моих врагов как своих благодетелей. Я не могу понять, откуда появились в тебе такое уважение и доверие к ним? Есть ли хоть единое создание на земле, не укрощенное мощью моих рук? Ты поглощаешь пищу, которую я даю тебе, живешь в доме, подаренным мною, даже стоишь сейчас на моей земле - и осмеливаешься восхвалять моих врагов? Колючий кустарник, взращенный, чтобы охранять крепость, теперь подрывает корнями основы ее стен! Ты слишком разросся, чтобы приносить пользу! Убирайся! Найди себе монастырь и учи там кого угодно законам добра и морали." С этими словами он пинком ноги отшвырнул от себя Вибхишану! Несмотря на боль и обиду, Вибхишана, обхватив ногу Раваны, продолжал свои мольбы:
"О царь! Рама исходит из самой Истины, поэтому и сбывается все то, что он задумал. Твое время истекает, так же, как и время твоих последователей. Я же собираюсь найти приют у ног Рамы. Я сделал все возможное, чтобы спасти тебя. Мне не в чем раскаиваться, я не совершил ничего дурного." С этими словами Вибхишана покинул зал. Повторяя при каждом вздохе: "Рама! Рама!", задыхаясь от радости и восторга, он перелетел через море и приземлился на другом берегу. Заметившие его ванары приняли его за посланца Раваны и доложили о его прибытии своему повелителю, Сугриве. Вибхишане запретили переступать порог лагеря обезьяньего воинства. Новость о появлении Вибхишаны была тут же передана Раме, Господину: "О Рама! Сюда пожаловал брат Раваны с целью обрести твой Даршан."
Рама спросил Сугриву, который доложил ему о появлении Вибхишаны, что тот думает о случившемся. Сугрива ответил, что ему трудно судить об истинных планах и намерениях ракшасов, так как они в любое время по своей воле могут менять обличье, и поэтому их поступки непредсказуемы. "Я не знаю, зачем он появился среди нас. Но я предпола гаю, что его цель - посеять вражду между мной и Ангадой, сыном Вали. Мне кажется, что необходимо тотчас же связать его и не выпускать из лагеря как пленника." Рама ответил: "Друг мой! Твои слова верны. Ты говоришь в соответствии с указаниями, данными нам Шастрами по поводу того, как поступать с недостойными. Однако послушай, каков мой вечный обет! Его можно противопоставить твоему совету. Я дал обет брать под свою защиту всех, кто предан мне. Если даже это преданное существо из клана моих врагов, сделать для него исключение - не значит поступить неправильно. Я никогда не оставлю преданного, даже если он обременен тягчайшими грехами - уничтожением миллионов браминов! Возможно, он послан сюда по наущению Раваны с тайной целью посеять среди нас семена вражды и недоверия. Но даже если это так, должны ли мы бояться его? А если же он пришел к нам, спасаясь от гнева своего брата, в надежде найти прибежище у моих ног, я возьму его под свою защиту и буду охранять как дыхание жизни. Поэтому ступай и как можно скорее приведи его ко мне." Такой приказ отдал Рама Сугриве, и тот поспешил исполнить его.
К Вибхишхане был послан Хануман, и через несколько мгновений брат Раваны предстал перед Рамой. Стоило старому ракшасе увидеть прекрасное, как лотос, лицо Рамы, по его лицу потекли обильные слезы. Он с трудом удержался на ногах. "Господин! - слабым голосом вымолвил он и упал к ногам Рамы. - Спаси меня! Спаси! Я твой раб! О защитник богов! Я рожден в племени ракшасов. Я - младший брат Раваны, владыки всех ракшасов. Мое имя - Вибхишана. Рождение в этом недостойном роду - результат моих бесчисленных грехов, совершенных в предыдущих жизнях. Мой удел - косность и невежество. Я тяготел к тьме и мраку, как сова, ведущая ночную жизнь. Ты заботишься обо всех, кто предан Тебе и стремится завоевать Твою любовь и милость. Мне не у кого больше искать спасения."
Рама видел, с каким смирением и искренностью умоляет Вибхишана поверить ему и защитить его; его сердце наполнилось радостью. Он привлек ракшасу к своей груди и ласково обнял его, с великой любовью похлопывая по спине. Он обратился к нему с приветливыми словами:
"Мой дорогой Вибхишана! Не тревожься ни о чем! Мой Даршан, к которому ты стремился, уничтожил твою демоническую природу. Ты так же дорог и близок мне, как Лакшмана и Сугрива." Эти теплые слова растопили весь страх в сердце Вибхишаны. Рама сказал ему: "О правитель Ланки! Все ли твои друзья и последователи здоровы и бодры? Как проводил ты свои дни среди многих миллионов ракшасов? Как удалось тебе, находясь в столь враждебном окружении, в течение многих лет самозабвенно и преданно служить Богу?" Рама долго расспрашивал Вибхишану о трудном пути его подвижничества.
В конце беседы Вибхишана произнес: "О Царь династии Рагху! Вожделение, гнев и прочие проявления темных и злых сил атакуют наше сердце до тех пор, пока Ты не войдешь в него с луком и со стрелою в руке; познав Твою природу и волшебную красоту, душа избавляется от зла. Ненависть и мирские пристрастия гнездятся в темных сердцах тех, кому неведомы мудрость и свет. О Господин! Я удостоился исполнения заветной мечты в тот момент, когда мой взгляд упал на Твои Лотосные Стопы и я коснулся их лбом и руками. Мои страх и печаль исчезли! За всю жизнь я не сотворил ни единого доброго дела, но несмотря на это, Ты заключил меня в свои объятья! Какое невиданное счастье выпало мне!" Потоки слез струились из глаз Вибхишаны - то были слезы радости и благодарности.
Рама мягко прервал его и произнес: "Вибхишана! Ты наделен исключительными достоинствами! Не обладая ими, смог бы ты заслужить этот Даршан и возможность прикасаться ко мне, общаться со мною и беседовать со мной?" Услышав это, Вибхишана преисполнился ликования. Он восторженно припал к ногам Рамы. Рама сказал ему: "Ступай! Соверши омовение в священных водах и сразу же возвращайся назад." Подчинившись приказу, Вибхишана удалился к берегу моря. Рама попросил Ханумана принести ему кувшин, наполненный священной водой океана. Когда Вибхишана после омовения вновь простерся у ног Рамы, Рама зачерпнул ладонью воду из кувшина и, окропя ею голову Вибхишаны, провозгласил: "Этим ритуалом я посвящаю тебя в правители царства Ланка."
Вибхишана поднялся и сказал: "О Господин! К чему мне царство? Я буду счастлив, если заслужу место у твоих Лотосных Стоп!" Но Рама сказал: "Нет! Это твой долг, и ты не в праве избежать его." Вибхишана ответил: "Я склоняю голову в знак подчинения твоему приказу." И он сложил руки в смиренной молитве. Ванары столпились вокруг них, пораженные глубиной милосердия, которое излил Рама на существо, полностью предавшее себя Его Лотосным Стопам. Их сердца трепетали от блаженства.
Рама призвал вождей воинства ванаров и обратился к ним со словами: "Предводители! Возьмите с собой Вибхишану. Не относитесь к нему, как к постороннему, примите его, как своего друга. Он - мой слуга." Эти благословенные слова проникли в самое сердце Вибхишаны. Вскоре все удалились к берегу моря.
Арматурные каркасы для буронабивных свай в МЕТСЕРВИС. |
|
|